Что делает нас людьми: Что делает нас людьми?

Что делает нас людьми?

В человеке очень развито чувство индивидуальности, и чем сильнее наше эго, тем сложнее нам устанавливать связи с другими людьми. Однако именно связи, социальные и межличностные, делают нас сильнее: когда мы начинаем видеть мир с позиции другого человека, мы можем открыть для себя немало нового и интересного. Разбираемся в эмпатии — способности восприятия других, которая делает нас людьми.

Эмпатия как область научного интереса находится в поле зрения сразу нескольких наук, от психологии и социологии до нейробиологии. Связано это с тем, что, когда мы откликаемся на чувства и переживания других людей, мы задействуем разные типы реакций — не только эмоциональные, но и когнитивные.

Эмпатия — это способность чувствовать другого человека, соотнести себя с ним, а иногда даже прочитать чужую эмоцию. Фактически, проявляя эмпатию, мы устанавливаем психологическую и эмоциональную связь с другим человеком, размывая границы между «я» и «он». Эмпатия относится к категории когнитивных способностей человека, точно так же как способность представлять сценарии будущего или решать проблемы на основе предыдущего опыта.

Эмпатия vs. сочувствие

Однако эмпатия — это не единственное наше оружие в арсенале реакций на чужие беды: людям также свойственно испытывать сочувствие. И хотя две эти способности выглядят очень похожими, между ними есть одно четкое различие.

Когда мы испытываем эмпатию, мы как бы представляем себя в ситуации (впрочем, с этим можно поспорить — см. ниже), аналогичной той, в которой оказался другой человек, и принимаем его опыт таким образом, словно мы сами же его переживаем. Однако ключевой момент в том, что в реальности мы не испытываем реальные чувства: мы их моделируем.

Когда мы проявляем сочувствие, мы точно так же принимаем на себя чужое переживание, однако на этот раз оно на нас влияет — нас настолько трогает чужой опыт, что в ответ мы испытываем собственную эмоциональную реакцию: нам плохо, мы переживаем или, наоборот, рады и счастливы за успехи другого.

Сама эмпатия также делится на категории, их две — эмпатия эмоциональная и эмпатия когнитивная, в зависимости от того, какого типа реакцию мы проявляем

Для эмоциональной реакции первичным триггером становится само чувство, которое испытывает другой человек. Мы откликаемся на него полуавтоматически и начинаем испытывать эмоциональную эмпатию. При этом наши ощущения не зеркальны: если кто-то упал и, например, сломал ногу, мы моделируем и принимаем на себя определенную долю чужого страдания, но не физическую боль.

В случае когнитивной эмпатии триггером, как правило, является осознанное внимание к ощущениям другого человека. Именно когнитивная эмпатия подразумевается в рамках развития эмоционального интеллекта: человеку предлагается не просто отреагировать на чью-то боль, но приложить усилия для того, чтобы ее понять. Когнитивная эмпатия — это попытка заглянуть в голову другого человека, распознать, что он чувствует, и, не будем скрывать, по возможности использовать это себе на пользу. Например, предугадать реакцию человека на наше предложение и в зависимости от нее выстроить стратегию переговоров.

Как мы сопереживаем?

Пытаясь лучше понять механизм формирования эмпатии и ответить на вопрос «Как это вообще работает?», нейробиологи и социологи объединились, чтобы разработать две теории. Интересно то, что эти подходы к природе формирования эмпатии противоположны друг другу и наука пока не дает конкретного ответа о том, как работает эмпатия. Так что обе теории — лишь предположения, которые, впрочем стоит принять во внимание.

Первый подход — это теория симуляции, сторонники которой считают, что в момент эмпатии мы имитируем эмоцию другого человека, фактически представляем себе, что бы мы чувствовали на месте человека, и во многом опираемся на эмоции, а некоторые даже скажут, что на фантазию.

Второй подход — это теория разума, согласно которой мы не живем в мире собственных фантазий о чужих чувствах, но опираемся на конкретные факты. Так, проявляя эмпатию, мы основываемся на своем представлении и прошлом опыте относительно того, что должен ощущать человек в схожих ситуациях. То есть используем мыслительные процессы для объяснения чувств и действий.

Зачем это нужно?

Знать про механизм образования эмпатии нужно хотя бы из благородного стремления к просвещению, а вот сама по себе эмпатия нужна для того, чтобы быть людьми. Можно смело сказать, что эмпатия — это строительный материал человеческой морали. Благодаря ей мы живем и существуем в социуме, без которого, как известно, мы бы не выжили как вид (что уж там, животные стремятся сбиваться в стаи!).

Человек, который не страдает нарушениями психопатического спектра, начинает проявлять первые признаки эмпатии в возрасте двух-трех лет. Однако, несмотря на естественную предрасположенность к развитию эмпатии, то, какими будут ее проявления (обнять или сочувственно покивать в сторонке) и как часто мы будем их себе открыто позволять, зависит от воспитания, культуры, окружающей среды и даже генетики. Впрочем, хотя определенные «нормы» могут ограничивать наши реакции, исследования показывают, что на протяжении всей жизни человек склонен проявлять одинаковый уровень эмпатии. А точнее, тот, который он развил к концу подросткового периода, и с этой точки зрения очень важно при воспитании детей поощрять их способность к сопереживанию и помощи близким.

Развитая эмпатия делает нас успешными членами общества, она — ключевой компонент в человеческом, социальном и психологическом взаимодействии на всех этапах жизни, потому что помогает нам понять потребности и намерения других людей. Безусловно, далеко не каждый человек нуждается в активной социальной жизни, но все же для развития здоровой и счастливой личности критическую роль играет наличие близкого круга людей.

На основе эмпатии мы строим свои отношения в семье, на работе, за пределами быта и профессиональной деятельности, и все это в конечном итоге влияет на то, насколько мы будем счастливы и удовлетворены собственной жизнью. В общем, чем больше сочувствия и сопереживания, тем меньше счета на терапию и восстановление психического здоровья. Самое время пойти и подумать о чувствах ближнего прямо сейчас.

Анна Веселко

Теги

#сочувствие

#нейробиология

#психология восприятия

#психология

#эмпатия

• 18 371

Что делает нас людьми и узнаем ли мы это когда-нибудь?

Существует множество теорий о том, что делает нас людьми – некоторые из них связаны между собой или взаимосвязаны. Древнегреческие философы Сократ, Платон и Аристотель пытались ответить на этот вопрос, как и бесчисленное множество философов после них. С развитием науки появлялись все новые теории. И хотя однозначного вывода быть не может, нет никаких сомнений в том, что люди действительно уникальны. Фактически, сама способность размышлять о том, что именно делает нас людьми, уникальна, так как ни один другой вид не способен ни на что подобное. Но помимо очевидных интеллектуальных способностей, люди обладают рядом физических, социальных, биологических и эмоциональных качеств. Скорее всего, о многих из них вы даже не задумывались.

Миллионы лет эволюции сделали нас особенными. Но как?

Две бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки в 1945 году убили около 200 000 японцев. Ни один другой вид на Земле никогда не обладал такой силой и ни один вид не мог бы ею обладать. Технология, лежащая в основе атомной бомбы, существует только благодаря совместной интеллектуальной работе сотням ученых и инженеров, работающих вместе. Тот же уникальный интеллект и сотрудничество лежат также в основе более позитивных достижений современной цивилизации.

Содержание

• 1 Эволюция человека
• 2 Что означает способность говорить
• 3 Чтение мыслей
• 4 Развитие науки и технологий

Эволюция человека

Большинство видов живых существ, когда-либо существовавших на нашей планете, вымерли, включая ранних предков человека. Эволюционная биология и научные данные говорят нам, что все люди произошли от обезьяноподобных предков более 6 миллионов лет назад. Информация, полученная из ископаемых останков древних людей и археологических находок, позволяет предположить, что несколько миллионов лет назад существовало от 15 до 20 различных видов древних людей.

Эти виды, называемые гомининами, мигрировали в Азию около 2 миллионов лет назад, а затем в Европу. Весь остальной мир был заселен гораздо позже. Так или иначе, сегодня существует мало свидетельств того, что какие-либо другие гоминины создавали … виды искусства. Только наши предки начали производить превосходные культурные и технологические артефакты, а наши каменные орудия труда постепенно становились все более сложными.

С течением времени форма черепа менялась

Результаты исследования, опубликованного в журнале Science, предполагают, что наши технологические инновации были ключевым фактором, способствующим миграции из Африки. Примерно в то же время мы начали присваивать символические значения таким объектам, как геометрические рисунки на табличках и наскальные рисунки. Ну а если вы по какой-то причине сомневаетесь, что человек произошел от обезьяны, рекомендую к прочтению нашу статью под названием “произошел ли человек от обезьяны?”

Так или иначе, с точки зрения физиологии и генетики у нас много общего с другими приматами, особенно с шимпанзе и бонобо – с ними мы провели больше всего времени на филогенетическом дереве. Однако, как бы мы ни были на них похожи, различия между ними огромны. Так, теории из разных областей исследований, включая биологию, психологию и палеоантропологию, постулируют, что определенные черты являются исключительно человеческими.

Что означает способность говорить

Не совсем ясно, когда и как развилась речь. Но вполне вероятно, что отчасти ее развитие вызвано другой уникальной человеческой чертой: нашими превосходными социальными навыками. Так, сравнительные исследования между людьми и шимпанзе показывают, что, хотя оба будут сотрудничать, люди всегда будут помогать больше. Мы знаем, что шимпанзе также работают вместе и делятся пищей явно бескорыстно. Однако, как пишет BBC Future, Майкл Томаселло из Института эволюционной антропологии Макса Планка в Лейпциге, Германия, считает, что они будут сотрудничать только в том случае, если что-то получат взамен.

Прямохождение и коллективная работа сделали нас теми, кто мы есть

Также оказалось, что человеческие дети менее избирательны в отношении того, с кем они делятся. А вот шимпанзе в основном делятся только с близкими родственниками, партнерами или потенциальными партнерами. Исследователи считают, что что-то должно было произойти в нашей эволюции чтобы люди все больше зависели друг от друга. Наш мозг нуждался в топливе, чтобы стать больше и совместная охота, возможно, сыграла в этом ключевую роль.

Еще больше интересных статей о том, что делает нас особенными, читайте на нашем канале в Яндекс.Дзен. Там регулярно выходят статьи, которых нет на сайте.

Чтение мыслей

Наши навыки сотрудничества тесно связаны со способностью к эмпатии и распознаванию эмоций других людей. Мы понимаем, что думают другие, основываясь на наших знаниях о мире. Хотя мы не единственные существа, которые понимают, что у других есть намерения и цели, мы, безусловно, уникальны в том уровне абстрактности, с которым мы можем рассуждать о психических состояниях других.

Это интересно: Правда ли, что люди жестокие по своей природе?

Это говорит нам нечто глубокое о нас самих – если объединить несравненные языковые навыки, способность делать выводы о психических состояниях других людей и инстинкт сотрудничества, в результате получится нечто беспрецедентное – Homo Sapiens. Мы рассказываем истории, мечтаем, воображаем вещи о себе и других и тратим много времени, думая о будущем и анализируя прошлое. Более того, наше фундаментальное желание связывать воедино наши умы позволяет нам использовать опыт других людей, их размышления и воображение, чтобы разумно управлять своим собственным поведением.

Шимпанзе – наш ближайший предок

Развитие науки и технологий

Стремительное развитие технологий позволило нам мгновенно обмениваться информацией. Эта передача идей помогает нам узнать еще больше об окружающей Вселенной и нас самих. Конечно, мы способны не только на хорошее – наши технологии могут уничтожить все живое на планете. Как писал в своем знаменитом труде “Происхождение видов” Чарльз Дарвин, люди и животные различаются только степенью, а не видом – так, постепенные изменения делают нас особенными и приводят к радикально иным возможностям мышления.

Чтобы всегда быть в курсе последних новостей из мира популярной науки, подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзен

И несмотря на то общее, что есть между нами и другими млекопитающими, мы – единственные существа, пытающиеся понять, откуда мы пришли. Мы также смогли заглянуть в прошлое и предсказываем будущее. Никакой другой вид на это не способен. Но главное, пожалуй, заключается в нашей способности и стремлению творить добро и способности уничтожить единственную планету, которую можем назвать своим домом.

Эмпатия: то, что делает нас людьми

[mybigtext]Представьте, что ваш лучший друг случайно ударил себя молотком по большому пальцу руки. Представили? И наверняка физически ощутили щемящую боль в том же месте. Или вообразите голос смеющегося человека. Вы не знаете, над чем он так потешается, но все равно невольно улыбаетесь — вам тоже весело. Как нам удается оказаться в «чужой шкуре» и ощущать то, что в данный момент чувствуют другие? Что это: сопереживание, причастность, сострадание? Скорее, эмпатия. Это явление, которое психологи и физиологи изучают уже больше века, но до сих пор не могут точно сказать, что она за зверь такой, что вполне типично для науки. А мы попытаемся понять, как все начиналось, чем продолжилось и что в тренде сейчас. [/mybigtext]

О первых попытках разобраться

Эмпатию стали изучать в начале прошлого века, и первое научное определение ей придумал американский психолог Эдвард Титченер, объединив два понятия: английское «симпатия» и немецкое «вчувствование». На обыденном уровне эмпатией стали называть сильное чувство сопереживания другому существу, при котором его чувства и эмоции воспринимаются как свои собственные.

Сейчас определений существуют сотни, и каждая область знаний трактует эмпатию по-своему. [myline]Подробным изучением феномена занимался в свое время и психоаналитик Зигмунд Фрейд, определявший его как «способность врача поставить себя на место пациента».[/myline] Также этим вопросом задавался и биолог Марк Бекофф, считавший, что эмпатию используют не только люди, но и волки для эффективной защиты территории и общения между членами стаи.

Психиатр и автор книги «Наука об эмпатии и эмпатах» Джудит Орлофф говорит еще о четырех возможных объяснениях эмпатии. Одно из них — наша способность к синестезии. Иногда наши чувства как бы сдваиваются, и, к примеру, слушая Шопена, мы видим определенные цвета или ощущаем запахи. То же самое происходит с восприятием состояния другого человека: мы видим, как он плачет, вспоминаем, из-за чего когда-то плакали сами, и на глаза наворачиваются слезы.

Matthew Henry / Unsplash

На протяжении последних десятилетий интерес к явлению стали проявлять нейробиологи. Они пытаются объяснить, что происходит с нашим мозгом во время процесса «вчувствования», и выдвигают теорию о зеркальных нейронах — клетках мозга, которые способны отражать чужие эмоции, погружая нас в состояние другого человека. У этой идеи много сторонников и не меньше противников, но суть остается прежней: эмпатия — это некая невидимая связь между особями одного вида, которая помогает им сосуществовать в этом большом и жестоком мире.

О видах эмпатии

К счастью, все ученые сошлись на том, что эмпатию можно условно разделить на два типа: когнитивную и эмоциональную. Первая завязана на наше умение «залезать в чужую обувь» силой мысли. Скажем, вашему другу предложили две работы, и ему нужно выбрать одну из них. Чтобы помочь, вы попытаетесь начать мыслить как он и будете опираться именно на его, а не свою жизненную ситуацию.

Вторая, эмоциональная, эмпатия возникает на чувственном уровне. Нам сложно ее объяснить, мы не можем ее контролировать. Плачущие дети, умирающие от смеха взрослые редко оставляют нас равнодушными, даже если это совершенно незнакомые нам люди. Здесь же стоит сделать оговорку и сказать, что эмоциональную эмпатию мы испытываем с разной силой, и зависит она… Пока непонятно от чего.

[mydoubleline]Недавнее исследование американских психологов показало, что прирожденные лидеры и люди, занимающие высокие должности, менее чувствительны, чем те, кто выполняет их поручения.[/mydoubleline] А американские ученые провели глобальный опрос и составили рейтинг из 63 стран, распределив их по уровню «эмпатичности». Возглавил список Эквадор, а в самом низу оказалась Литва. США были помещены на четвертое место, а Россия — на 53-е. С чем это связано, ученые еще не объяснили. Возможно, наше умение сопереживать зависит от ВВП, климатических условий или плотности населения.

Но однозначно на способность понимать окружающих людей влияет наш образ жизни. [myline]Дуглас Лабир, руководитель центра прогрессивного развития в Вашингтоне, недавно предложил ввести в науку понятие «синдром дефицита эмпатии».[/myline] По его мнению, сниженный уровень чувствительности к чужим проблемам — это основная проблема современного общества: из-за гаджетов у нас появились трудности в межличностном общении, мы закрылись и теперь нацелены на удовлетворение лишь своих потребностей.

Matthew Kane / Unsplash

Как развивать в себе эмпатию

Но эти же гаджеты могут нам и помочь. Попробуйте забить слово «empathy» в поисковике PlayMarket или AppStore, и вы обнаружите не один десяток приложений для развития коммуникативных навыков и чувствительности. Как правило, они работают на основе push-up уведомлений с полезными советами, тестов, форумов, а еще упражнений типа «определи эмоцию по селфи» или «угадай, в каком настроении человек, по смайликам, которые он отправил тебе сегодня».

Это все, конечно, шутки ради. Но есть и более продвинутые способы сделать себя лучше. Например, технология M-Pathic-VR разработана учеными из Мичиганского университета специально, чтобы научить молодых врачей сообщать печальные новости родственникам пострадавших. Суть ее заключается в том, что вы разговариваете с виртуальными девушками Делми и Робин, которые тщательно изучают ваше невербальное поведение и в конце общения дают подробную оценку каждому из аспектов коммуникации. А японские айтишники в 2015 г. создали робота-эмпата по имени Пеппер. Он распознает человеческие эмоции по выражению лица, словам и языку тела и в зависимости от этого корректирует свое поведение.

[myline]Далай-лама говорит: «Эмпатия — это самое драгоценное умение человека».[/myline] И он, вероятно, прав. Эмпатия — это инструмент, который нужно использовать, чтобы не просто выживать, а жить качественно и, может быть, даже с удовольствием.

Книга «Мозг рассказывает. Что делает нас людьми» Рамачандран В С

• Книги
  • Художественная литература
  • Нехудожественная литература
  • Детская литература
  • Литература на иностранных языках
  • Путешествия. Хобби. Досуг
  • Книги по искусству
  • Биографии. Мемуары. Публицистика
  • Комиксы. Манга. Графические романы
  • Журналы
  • Печать по требованию
  • Книги с автографом
  • Книги в подарок
  • «Москва» рекомендует
  • Авторы • Серии • Издательства • Жанр

• Электронные книги
  • Русская классика
  • Детективы
  • Экономика
  • Журналы
  • Пособия
  • История
  • Политика
  • Биографии и мемуары
  • Публицистика
• Aудиокниги
  • Электронные аудиокниги
  • CD – диски
• Коллекционные издания
  • Зарубежная проза и поэзия
  • Русская проза и поэзия
  • Детская литература
  • История
  • Искусство
  • Энциклопедии
  • Кулинария. Виноделие
  • Религия, теология
  • Все тематики
• Антикварные книги
  • Детская литература
  • Собрания сочинений
  • Искусство
  • История России до 1917 года
  • Художественная литература.
    Зарубежная
  • Художественная литература. Русская
  • Все тематики
  • Предварительный заказ
  • Прием книг на комиссию
• Подарки
  • Книги в подарок
  • Авторские работы
  • Бизнес-подарки
  • Литературные подарки
  • Миниатюрные издания
  • Подарки детям
  • Подарочные ручки
  • Открытки
  • Календари
  • Все тематики подарков
  • Подарочные сертификаты
  • Подарочные наборы
  • Идеи подарков
• Канцтовары
  • Аксессуары делового человека
  • Необычная канцелярия
  • Бумажно-беловые принадлежности
  • Письменные принадлежности
  • Мелкоофисный товар
  • Для художников
• Услуги
  • Бонусная программа
  • Подарочные сертификаты
  • Доставка по всему миру
  • Корпоративное обслуживание
  • Vip-обслуживание
  • Услуги антикварно-букинистического отдела
  • Подбор и оформление подарков
  • Изготовление эксклюзивных изданий
  • Формирование семейной библиотеки

Расширенный поиск

Рамачандран В.

С.

Читать онлайн «Осязание. Чувство, которое делает нас людьми», Дэвид Линден – ЛитРес

Памяти профессора Стивена Сяо, блестящего исследователя осязания, истинного друга, человека с руками, сердцем и мозгом

Внимает душа, сливается плоть —

Где благо пребудет скорей?^[1]

У. Б. Йейтс. Вторая песня госпожи. 1938

Видеть – значит верить, но лишь осязание отражает истину.

Томас Фуллер. Гномология. 1732

David Linden

TOUCH

The Science of Hand, Heart and Mind

Copyright © 2015, David J. Linden

Научный редактор д.б.н. Елена Чевкина

© Издание на русском языке, перевод на русский язык. Издательство «Синдбад», 2018.

Пролог

Малибу, лето 1975 года

Восемь подростков в лесном лагере поздно вечером жмутся вокруг костра. Сбившись в кучу, словно щенята, оставив позади скалы, леса и пыльную грязь гор Санта-Моники, мы вдыхаем запахи медоносного шалфея, желудей и нестираных футболок. И под мягким покровом темноты, вдали от взрослых, даем волю своим потаенным мыслям поры половой зрелости.

– Твоя очередь, Сэм.

– Ладно… вопрос к Кэролайн. Что бы ты выбрала: поцеловать взасос директора лагеря или съесть живого таракана?

Наши голоса сливаются в греческий хор, исполненный радости и отвращения:

– Дааа!

– Фу, какой ты грубый, Сэм. Не буду отвечать.

– Тебе придется. Такие правила.

– Ну уж нет, ты, извращенец.

– А ты колючка. Я и не думал задеть твои чувства.

– Как же!

– Ну тогда нормальный вопрос. Ты бы лучше умерла от холода в Антарктиде или от жары в Сахаре?

– Парку в Антарктиду взять нельзя?

– Нет, будешь голой.

– Тогда лучше пустыня. Хоть умру загорелой.

Следует добродушный свист. Кэролайн машет рукой, пытаясь унять друзей.

Сэм улыбается:

– Какая ты тщеславная. Ладно… Мне пора.

Все знают, что он притворяется. Ясно, что он без ума от Кэролайн.

– Ну уж нет, скользкий сукин ты сын. Теперь моя очередь. Ты должен отказаться от всех чувств, кроме одного. Какое выберешь?

– О боже, тяжелый выбор. Я бы оставил зрение. Хоть осмотреться можно. Или нет, лучше слух – не могу без музыки. Блин, не знаю я. Это просто жесть.

– Да уж.

– Я тронут твоей заботой.

– Да пошел ты.

Потом, лежа в спальном мешке и обдумывая этот полуфлирт, полуперепалку, я очень удивлялся. Нас переполняли гормоны, и мы бешено нуждались в прикосновениях, поцелуях, объятиях и многом другом. Я вел себя достаточно типично: меня так поглощала мысль о том, чтобы обнять и поцеловать милую темноволосую девушку по имени Лорелея, что я еле мог говорить. Осязание играло ключевую роль в наших наваждениях и фантазиях, но ни один из нас не выбрал это чувство, когда ночь за ночью в игре «А что бы ты лучше сделал» то и дело всплывал вопрос Кэролайн. Может, мы не до конца все осознавали? Разумеется, стайка похотливых недосыпающих гиперактивных подростков у костра – не лучшая компания для серьезных размышлений. Или мы просто хорошо представляли, каково было бы лишиться зрения или слуха (ведь все мы регулярно закрываем глаза или затыкаем уши), даже вкуса или обоняния, но никто из нас не в состоянии был воссоздать последствия потери осязания. Возможно, осязание было так тесно вплетено в наше самовосприятие, что мы не сумели бы вообразить жизнь без него. Спустя годы, когда я читал «Лолиту», оказалось, что Владимир Набоков, как всегда, затронул этот вопрос много лет назад: «Но не странно ли, что чувство осязания, которое бесконечно менее ценится человеком, чем зрение, не только теряется реже всего, но становится в критические минуты нашим главным, если не единственным, критерием действительности».

Для набоковского Гумберта Гумберта прикосновение было настолько драгоценным опытом, что даже самый незначительный тактильный контакт с его любимой Лолитой порождал море ощущений. Для всех нас осязательные ощущения по природе своей эмоциональны, что отражается в общепринятых выражениях. Прочтите разговор, с которого начинается глава, и отметьте такие фразы, как «я тронут твоей заботой», «я и не думал задеть твои чувства», а также осязательные метафоры: «ты грубый», «скользкий сукин сын». А ведь они вполне обычны! Мы привыкли описывать широкий спектр человеческих эмоций, действий и черт характера при помощи осязательных ощущений:

«Меня тронула ее заботливость».

«Очень скользкая ситуация».

«Хватит грубой ругани».

«Проблема стоит жестко».

«Он меня раздражает».

В повседневной речи тактильные ощущения так тесно переплетены с эмоциональными, что эмоционально неуклюжего человека мы называем нечутким, то есть буквально «лишенным осязания».

Вопрос может показаться глупым, хотя это не так: почему мы называем эмоции ощущениями, а не видениями или обоняниями? Действительно ли осязательные метафоры способны что-то рассказать нам о связи кожных ощущений с человеческим сознанием или это просто укоренившиеся примеры современного обыденного языка? В английском языке выражения «я тронут» в значении «я испытываю эмоциональное воздействие» и «мои ощущения» в значении «мои эмоции» используются по меньшей мере с XIII века. И они не уникальны ни для английского языка, ни даже для индоевропейской языковой семьи: они бытуют в таких разных языках, как баскский и китайский.

У людей слепых или глухих от рождения по большей части нормально развиваются тело и мозг (во всех зонах, кроме визуальной или слуховой), они способны жить богатой и плодотворной жизнью. Но если лишить новорожденного социальных прикосновений, как это было в 1980–1990-е годы в румынских сиротских приютах, где отчаянно недоставало персонала, то произойдет катастрофа: рост замедлится, разовьются компульсивное раскачивание и другие способы самоуспокоения, а при отсутствии своевременной помощи – и расстройства настроения, мышления и самоконтроля, которые сохраняются и в зрелые годы. К счастью, на раннем этапе даже сравнительно незначительное вмешательство – час в день осязательного контакта со стороны воспитателя – позволит побороть эту ужасную перспективу. Осязание – не второстепенная часть развития человека. Наше детство длится дольше, чем у любого другого животного: пятилетний отпрыск любого зверя способен жить самостоятельно. Если наше долгое детство не наполнить осязательным контактом, особенно со стороны тех, кто нас любит, последствия окажутся самыми неприятными.

Критически важную роль осязания в раннем развитии осознавали не всегда. Американский психолог Джон Уотсон, основатель бихевиоризма, в 1920-е годы советовал родителям не слишком баловать детей ласками: «Пусть ваше поведение неизменно будет объективным и доброжелательно твердым. Никогда не обнимайте и не целуйте детей. Не позволяйте им сидеть у вас на коленях. Если нужно, целуйте их раз в день в лоб – когда они желают вам спокойной ночи. Утром пожимайте им руки. Если они особенно хорошо справились со сложным заданием, гладьте их по голове».^[2]

Хотя большинство современных родителей в общении с детьми не ограничиваются поглаживанием по голове, за пределами семьи дело обстоит совсем иначе. Дабы обезопасить детей от сексуально озабоченных взрослых, мы ввели запреты на прикосновения для учителей, тренеров и других педагогов, и это решение, принятое из самых добрых побуждений, производит необратимый эффект, усугубляя осязательную депривацию наших детей. Когда эти дети вырастут в среде неприятия прикосновений и распространят те же страхи на собственных детей, все наше общество подвергнется дальнейшему обеднению.

Вы спросите: «Понятно, что дети чувствительны, но, когда мы становимся взрослыми, какое значение имеет осязательная депривация? Все эти нежности и объятия хороши для хиппи и бездельников. Просто вылейте себе на руки еще порцию антисептика (с хорошо знакомым и успокаивающим хлюпающим звуком) и возвращайтесь к работе». Ответ таков: межличностное осязательное взаимодействие – важнейший способ склеивания социума. Оно способно превратить сексуальных партнеров в постоянные пары. Оно укрепляет связи между родителями и детьми, между братьями и сестрами. Оно сплачивает соседей и коллег, порождая благодарность, сочувствие и доверие. Люди, к которым официант слегка прикасается в ресторане, обычно оставляют больше чаевых. Врачи, которые дотрагиваются до своих пациентов, считаются более заботливыми, а у их пациентов снижается уровень гормонов стресса и прогноз становится более благоприятным. Даже у людей, стоящих с папками в торговых центрах, больше шансов на то, что вы подпишете их петицию или согласитесь ответить на вопросы, если они слегка дотронутся до вашей руки.

 

Главная цель этой книги – не просто доказать, что осязание – это хорошо или даже что осязание – это важно. Я скорее стремлюсь объяснить организацию нашей системы осязания – от кожи к нервам и мозгу, – сложной, странной и подчас парадоксальной, и показать, насколько сильно эта система влияет на нашу жизнь. От потребительского выбора до взаимоотношений полов, от использования инструментов до хронической боли и ее исцеления – гены, клетки и нейронные цепи, связанные с чувством осязания, необходимы для порождения уникального опыта каждого человека.

Специфика осязания объясняется его элементами, сформированными за миллионы лет эволюции. Это, например, кожные рецепторы с двумя функциями, благодаря которым мы ощущаем холодок от мяты и жар от перца чили. Это особые нервные волокна, из-за которых нам нравится, когда нас гладят (но только с соответствующей скоростью). Это специализированные мозговые центры эмоционального осязания, без которых оргазм был бы простым мышечным спазмом вроде чихания или судороги. И как бы мы ни считали, что все жестко фиксировано и предопределено, те же самые центры эмоционального осязания – это перекрестки нервов, где сталкиваются ощущения и ожидания, а их корректируют наши воспоминания, культурный и контекстуальный опыт. Активность этих зон мозга определяет, будет ли то или иное прикосновение воспринято как приятное или неприятное. Представьте себе ласку вашего возлюбленного во время приятного, тихого совместного времяпрепровождения – или сразу после того, как он или она сказали вам что-то резкое и грубое. Эти же зоны работают, когда эффект плацебо, гипнотическое внушение или простое предвкушение событий умеряют или увеличивают боль. Собственно говоря, чисто осязательных ощущений не существует, потому что, когда мы воспринимаем прикосновение, оно уже смешано с другими ощущениями, ожиданиями и изрядным количеством эмоций. К счастью, эти процессы перестали быть тайной. В последние годы произошел прорыв в нашем понимании осязания. Появились новые идеи, которые помогают объяснить наше самоощущение и восприятие мира. Итак, давайте нырнем в теорию. Вода не такая уж холодная – стоит только привыкнуть. Вам понравится.

Глава 1

Кожа как социальный орган

Варшава, 1915 год

Соломона Аша переполняло возбуждение. Семилетнему мальчику разрешили не ложиться спать и остаться на его первый пасхальный седер. В теплом свете свечей он заметил, что бабушка наливает вино в лишний бокал.

– Для кого это? – спросил Соломон.

– Для пророка Илии, – объяснил дядя.

– Он и правда придет и выпьет с нами вина?

– Конечно, – ответил дядя. – Смотри сам: придет время, и мы откроем ему двери.

Семья в расширенном составе собралась за столом и стала читать отрывок из Агады, в котором излагается история освобождения евреев из египетского плена во времена Моисея. В полном соответствии с Талмудом читали молитвы, пили вино, макали петрушку в соленую воду, полулежа, как свободные люди в древности, ели праздничный ужин. После ужина, как требует традиция, открыли дверь, чтобы встретить пророка. Секундой позже Соломон, горевший нетерпением и пораженный пасхальными ритуалами, увидел, что граница между вином и воздухом в том самом лишнем бокале немного сдвинулась вниз, как если бы Илия пригубил вино, прежде чем выскользнуть из дома, спеша к другим еврейским семьям.

Соломон Аш вместе с семьей эмигрировал в Нью-Йорк в возрасте тринадцати лет и вскоре выучил английский, читая романы Чарльза Диккенса. Повзрослев, он увлекся психологией, особенно социальной психологией, и в 1932 году в Колумбийском университете защитил диссертацию в этой области (рис. 1.1).

Много лет спустя он связывал свой интерес к этой науке с тем, что испытал в детстве в ту пасхальную ночь. Как благодаря коллективной вере празднующих седер он тоже поверил в то, что пророк сделал глоток вина? Его интерес не был чисто академическим. С приходом к власти Гитлера и подъемом нацизма в Европе Аша стали все больше беспокоить два взаимосвязанных социально-политических вопроса, которые он изучал в течение всей карьеры: как общество формирует нашу веру в случае явных свидетельств обратного? И как мы мгновенно оцениваем характер другого человека? «Мы смотрим на человека, и у нас тут же возникает впечатление о его характере. Взгляда, нескольких слов достаточно, чтобы рассказать нам об очень сложной проблеме. Мы знаем, что подобные впечатления складываются удивительно быстро и легко. Дальнейшие наблюдения способны подтвердить или опровергнуть первое впечатление, но мы не в силах его предотвратить, как не можем не воспринимать какой-то визуальный объект или не слышать мелодию»,^[3] – писал он.

Рис. 1.1.

Соломон Аш, ведущий специалист в области социальной и гештальтпсихологии. Фотография сделана в 1950-е годы, когда Аш был профессором психологического факультета Суортмор-колледжа. Он умер в 1996 году в возрасте 88 лет.

Публикуется с разрешения Исторической библиотеки Суортмор-колледжа

Аш хотел понять, существуют ли глубинные принципы, лежащие в основе формирования мгновенного впечатления о человеке. В конце концов, все, с чем мы сталкиваемся, обладает большим количеством разнообразных характеристик. Так, один человек храбр, умен, за словом в карман не лезет, порывист в движениях, но при этом еще и серьезен, энергичен, терпелив и вежлив. Другой – медлительный, осмотрительный, серьезный, но порой мгновенно приходит в ярость. Как сочетаются такие воспринимаемые черты, формируя общее впечатление о человеке и позволяя нам экстраполировать и предсказывать его поведение в различных обстоятельствах? Сходятся ли все индивидуальные черты вместе и тем самым определяют наше восприятие, или же одна или несколько отдельных черт берут верх над другими, заслоняя их и создавая общее впечатление? И как это сказывается на восприятии крупных публичных фигур вроде Гитлера, Черчилля и Рузвельта, с которыми непосредственно взаимодействовали немногие?

В 1943 году, в разгар Второй мировой войны, Аш провел эксперимент, призванный ответить на эти вопросы. Он набрал испытуемых – в основном это были молодые женщины – с младших курсов психологических факультетов различных университетов Нью-Йорка, таких как Бруклинский и Хантерский колледжи. «Я зачитаю вам ряд определений, которые относятся к конкретному человеку, – заявил он одной собранной таким образом группе.  – Пожалуйста, внимательно послушайте и постарайтесь составить впечатление о человеке. Потом вас попросят в нескольких предложениях дать его краткую характеристику. Я буду читать список медленно и дважды повторять каждое определение: умный… умелый… изобретательный… холодный… решительный… практичный… осторожный». Второй группе прочли тот же список за единственным исключением: слово «холодный» заменили на «теплый». Группа, где прозвучало слово «холодный», предложила примерно такую характеристику: «Очень амбициозный и талантливый человек, который никому не позволит стать у себя на пути к поставленной цели. Следует собственной дорогой. Никогда не сдается, что бы ни случилось». Члены же «теплой» группы написали: «Человек, который верит в определенные ценности, хочет объяснить свое видение остальным, честен в спорах, но стремится доказать собственную точку зрения». После этого испытуемых попросили описать свои впечатления, выбрав одно прилагательное из пары антонимов (великодушный/мелочный, общительный/необщительный, человечный/безжалостный, слабый/сильный, надежный/ненадежный и честный/нечестный) для характеристики «холодного» и «теплого» индивидуумов. После анализа ответов и применения соответствующих статистических тестов оказалось, что разграничение «холодный/теплый» очень значимо. Человека, названного теплым, чаще описывали как великодушного, общительного и человечного, в то время как холодный индивидуум рассматривался как мелочный, необщительный и безжалостный. Однако теплого не характеризовали чаще как надежного, сильного или честного, что показывало: «теплый» дескриптор не приводил к общему позитивному сдвигу восприятия во всех направлениях. Восприятие человека как «теплого» скорее вызывало в уме определенный набор качеств: способность прийти на помощь, дружелюбие и, что важнее всего, добросовестность. Проще говоря, «теплых» людей не воспринимают как угрозу.^[4]

Последующие эксперименты и внелабораторные наблюдения Аша и многих других исследователей показали, что противопоставление «холодный/теплый» – главный источник формирования как первого впечатления о человеке (на втором месте – противопоставление «компетентный/некомпетентный»), так и групповых стереотипов о многих странах и культурах. ^[5] Почему мы так реагируем на лингвистическую метафору теплого человека? Очень похоже на то, что у нее – глубокие биологические корни. Мы часто используем термины, знакомые по сенсорному опыту, для создания абстрактных психологических понятий. И в нашей частной жизни, и в истории эволюции человечества физическое ощущение тепла, по большей части благодаря материнским прикосновениям, ассоциируется с безопасностью, доверием и отсутствием угрозы.

Модель формирования впечатлений Аша вызывает очевидный вопрос: связана ли теплота физическая с метафорической? Например, активирует ли у взрослых обычное тактильное восприятие теплоты чувство межличностного тепла, которое переносится и на оценку неизвестного нам человека? Чтобы исследовать этот вопрос, Лоуренс Уильямс и Джон Барг из Колорадского и Йельского университетов соответственно провели хитрый эксперимент. Сотрудница экспериментаторов встречала испытуемых в вестибюле здания факультета психологии. Эта сотрудница (которая, что важно, ничего не знала о сути эксперимента) держала в руках много вещей: стакан с кофе, папку с бумагами, пару тетрадей. Во время подъема на лифте на пятый этаж она обычным тоном просила каждого испытуемого подержать стакан с кофе, пока она записывает информацию об участнике исследования в таблицу, прикрепленную к папке с документами. Затем она забирала кофе и провожала участника к экспериментаторам. В одних случаях в стакане был горячий кофе, в других – кофе со льдом. Когда испытуемые прибывали в лабораторию, им сразу же давали опросник личностной оценки, напоминающий тот, что использовал Аш в оригинальном исследовании 1943 года, но без оппозиции «холодный/теплый» (например, человек А описывался как умный, умелый, изобретательный, решительный, практичный и осторожный).

Затем участников просили оценить вымышленного персонажа по десяти параметрам, используя описанный выше метод антонимов (человечный/безжалостный, честный/бесчестный и т. д.). Оказалось, что участники, которых просили подержать горячий кофе, считали описываемого персонажа значительно более теплым (человечным, достойным доверия, дружелюбным), чем те, кому давали глясе. Удивительно, но краткое воздействие физической теплоты на кожу рук и впрямь вызывало теплоту межличностную.^[6]

 

Связано ли влияние случайных тактильных ощущений на нашу оценку незнакомых людей именно с теплом, которое вызывает сильные положительные эмоциональные ассоциации, или же все сказанное относится к осязательным ощущениям в целом? Способны ли иные прикосновения воздействовать на наше подсознательное восприятие людей и ситуаций? Учитывая богатство тактильных метафор в языке – «весомые обстоятельства», «тяжесть ситуации», «гладко прошедшие переговоры», «жесткий делец», – Джон Барг, на этот раз вместе с Джошуа Аккерманом и Кристофером Носерой, решил проверить эту более смелую гипотезу.

Сначала испытуемых просили оценить резюме кандидата на должность, вложенное в легкую или тяжелую папку (340 граммов против 2041 грамма – вес среднего ноутбука). Испытуемые, получившие тяжелую папку, оценивали кандидата как намного более компетентного в целом и проявляющего значительно больше интереса к предлагаемой должности. Тактильное ощущение от тяжелой папки подсознательно заставляло считать кандидата имеющим больше достоинств и более серьезные намерения. Важно отметить, что тяжесть папки не изменяла подсознательных впечатлений по всем пунктам: например, кандидата не считали более или менее склонным ладить с коллегами. Тяжелая папка скорее подчеркивала именно серьезность намерений.^[7]

Под впечатлением от метафор типа «грубый ответ» группа Барга перешла к исследованию текстур. Одних прохожих просили собрать простой пазл, кусочки которого были покрыты наждачной бумагой, а другим выдавали такой же пазл, но с гладкой поверхностью. Затем всем участникам предлагали прочитать отрывок, описывающий социальное взаимодействие, в котором ситуация была заведомо неоднозначной. Когда участников исследования просили оценить качество взаимодействия в отрывке, те, кто получал пазл с грубой текстурой, описывали взаимодействие как гораздо более враждебное (а не дружественное), более конкурентное (а не согласованное), более напоминающее ссору, а не обсуждение. Физический контакт с грубой текстурой изменил оценку социального взаимодействия: оно стало более «грубым» метафорически.^[8]

Наконец, было проведено еще одно подобное исследование применительно к тактильной оппозиции «жесткий/мягкий». Здесь психологи воспользовались антуражем фокуса. Испытуемых попросили посмотреть фокус и попытаться угадать, в чем его секрет. Им предлагалось изучить предмет, который будет использован в трюке, – якобы чтобы убедиться, что его целостность не нарушена. Одни прохожие в процессе ощупывали мягкие ткани, другие – твердый кусок дерева.

После этого трюк откладывался, а участников просили прочитать то же самое намеренно двусмысленное описание социального взаимодействия, что и в предыдущем исследовании гладкой/ грубой текстуры, но на этот раз им сказали, что оно произошло между сотрудником и его начальником. Те, кому пришлось трогать твердое дерево, в ответ на просьбу описать сотрудника чаще характеризовали его как прямого и непреклонного человека, что соответствовало метафоре жесткости при описании неподатливой, безэмоциональной личности. (А фокус – увы! – никому так и не показали.)

Тот факт, что даже случайный тактильный опыт способен оказывать влияние на впечатления людей и наше социальное взаимодействие, нельзя не признать довольно обескураживающим. Как бы отреагировала та милая умная женщина, с которой я болтал в 1983 году в Caffe Med в Беркли, если бы держала в руке стаканчик с горячим кофе, а не с холодной содовой? А как насчет того странного декана факультета, который машинально сжимал резиновый мячик, проводя со мной собеседование? Если бы он играл с канцелярским ножом, что бы он обо мне подумал: что у меня более острый ум или что я просто человек жесткий и неподатливый?

Хотя исследования случайных касаний Барга были хорошо организованы, а их результаты – полезны и интересны, у них есть свои недостатки. Прежде всего, они не передают впечатлений, полученных в реальных ситуациях. Такого рода эксперименты требуют, чтобы подсознательно сформированные впечатления были переведены в сознательные и явные, а реакция участников соответствовала заранее установленной исследователем шкале. Это неестественная ситуация. В повседневной жизни мы постоянно формируем представления о людях и ситуациях, но вовсе не проходимся одновременно по табличкам, оценивая человека как «гуманного или безжалостного», а ситуацию – как спор либо ссору. Вот почему важно исследовать социальную функцию прикосновений в контексте повседневности.

Трудно найти лучшую живую лабораторию по исследованию тактильного и социального взаимодействия, чем Национальная баскетбольная ассоциация (НБА) с ее сложным социальным устройством, четкими индикаторами личных и командных результатов и огромным количеством шлепков, обменов «пятюнями» и ударов грудью.

Всем этим занялась исследовательская группа Университета Беркли в составе Майкла Крауса, Кэсси Хуань и Дачера Келтнера. Они рассудили, что если межличностный тактильный контакт способен повысить доверие и сотрудничество между игроками – очень важные факторы для успеха баскетбольной команды, – то активные осязательные контакты между игроками в начале сезона позволяют предсказать более слаженную игру команды на всем его протяжении, которая приведет к лучшим результатам.

Чтобы проверить свое предположение, Краус и коллеги сначала посмотрели видеозаписи игр с участием всех тридцати команд НБА (с участием 294 игроков)^[9] в начале (в первые два месяца) сезона 2008/09. Они записали частоту тактильных контактов, их тип и продолжительность (стуканья кулаками, соприкосновения в воздухе плечами и обеими ладонями и т. д.), которые следовали за точным броском спортсмена. Исследователи составили для этих игр рейтинги кооперативного поведения – разговоров с одноклубниками, передач мяча и постановок заслона, – то есть такого поведения, которое подразумевает доверие к одноклубникам, порой ценой снижения индивидуальных результатов.

Чтобы оценить индивидуальные и командные результаты в ходе сезона, они обратились к статистике, которую ведет НБА и свободно распространяет через свой официальный сайт.^[10]

После сбора данных и проведения соответствующих статистических анализов результат получился однозначным: контакты при праздновании попадания в играх начала сезона явным образом коррелировали с улучшением результатов как команды, так и отдельного игрока в ходе этого сезона (рис.  1.2).

Но не объясняется ли эта связь куда проще? Например, тем, что лучшие игроки и команды просто чаще попадают в кольцо, а следовательно, у них больше поводов отметить точные броски? Это изменило бы интерпретацию корреляции прикосновений с результатами. Чтобы изучить такую возможность, Краус с коллегами применили статистическую поправку, учтя общее количество набранных очков, но связь прикосновений с результатами оставалась сильна и для команд, и для игроков. Но что, если команды, которые с самого начала сезона рассматривались как фавориты (в опросах тренеров или спортивных обозревателей), изначально более оптимистично настроены и именно этот фактор приводит к увеличению тактильных контактов при праздновании и более высоким результатам?

Как бы то ни было, корреляция тактильных контактов в начале сезона и результатов осталась неизменной и после применения статистической поправки, учитывающей прогнозы в начале сезона, а также еще одной поправки на статус игроков (и зарплату как его показатель).

После оценки кооперативного поведения выяснилось, что оно во многом ответственно за прикосновения и успешную игру. Хотя исследования такого типа не доказывают наличие причинно-следственной связи, выявленные исследователями корреляции свидетельствуют о том, что короткие прикосновения при праздновании удачных действий (по крайней мере, в профессиональном баскетболе) идут на пользу индивидуальным и групповым результатам, укрепляя сотрудничество и стимулируя кооперативное поведение.

Если же говорить о тех, кто не играет в НБА, – какие функции выполняют взаимные прикосновения? Всегда ли они призваны укрепить доверие и сотрудничество? Для ответа на эти вопросы посмотрим на наших двоюродных братьев-приматов – бабуинов, шимпанзе и зеленых мартышек-верветок. Эти виды живут большими группами: множество глаз и ушей по периметру территории помогает быстро определять угрозу и держаться в безопасности от хищников. Их сила в численности: хотя взрослый леопард почти всегда побеждает в схватке с отдельным бабуином, известны случаи, когда группы бабуинов загоняли леопардов на деревья, а порой и убивали. Многие из таких больших семей обитают в местах с легкодоступной пищей. Благодаря относительной безопасности и изобилию корма, бабуинам хватает времени для сложной общественной жизни.

Рис. 1.2. Взаимные прикосновения предсказывают улучшение результатов в играх НБА. Сверху: Диаграмма показывает общую продолжительность радостных осязательных контактов для пяти последовательных игр НБА начала сезона 2008/09. Приводится по: Kraus M. W., Huang C., Keltner D. Tactile communication, cooperation, and performance: an ethological study of the NBA // Emotion 10. 2010. 745–749. Опубликовано Американской психологической ассоциацией; воспроизводится с ее разрешения.

Внизу: Баскетболисты сталкиваются грудью в воздухе

Например, британский специалист по поведению приматов Робин Данбар сообщает, что гелады (разновидность бабуинов), живущие на Эфиопском нагорье, до 20 % времени, исключая сон, проводят, роясь в шерсти друг друга. Таким образом, на груминг у них уходит невероятно много времени. Хотя груминг нужен для удаления отмершей кожи, паразитов, спутанной шерсти и кусочков растений, гелады (и многие другие виды приматов) занимаются им значительно больше, чем необходимо для содержания кожи и шерсти в чистоте. Основная функция груминга носит социальный, а не дерматологический характер (рис. 1.3).

Гелады живут большими группами – от ста до четырехсот особей, но в каждой такой группе существует несколько более мелких объединений: гаремы, состоящие из четырех-пяти самок, детеныши и один самец-добытчик. Когда молодые гелады вступают в стадию взросления, юные самцы уходят из гарема и сбиваются в холостяцкие стаи, а самки остаются. Таким образом, социальным ядром гарема оказывается группа самок-родственниц: матерей, сестер, теток, двоюродных сестер. Эти гаремные самки образуют лояльную и долгосрочную коалицию, которая укрепляется и поддерживается при помощи груминга.^[11] Их сестринская солидарность проявляется различным образом, но нет ничего интереснее случаев, когда участнице коалиции грозит опасность со стороны доминантного самца. Единственный самец-добытчик, глава гарема, должен постоянно следить за самками, чтобы они не вступали в сексуальные отношения с более молодыми самцами из холостяцких групп, которые постоянно отираются неподалеку. Помимо отпугивания самцов-холостяков, самец-добытчик часто пытается устрашить и саму самку, угрожая ей и ведя себя агрессивно (пыхтит и скалит зубы). В этом случае ее родственницы спешат на выручку и коллективно отгоняют самца-добытчика. Но внутри этой женской коалиции не все отношения равноправны, а связи между некоторыми ее участницами крепче, чем у других. Если внутри гарема возникает свара, самка объединяется с наиболее усердной партнершей по грумингу.^[12]

1. Перевод Р. Шустеровича. – Прим. ред.

2. Далее Уотсон пишет: «Попытайтесь. Примерно через неделю вы поймете, как относиться к своему ребенку и максимально объективно, и при этом по-доброму. Вам станет стыдно за ваше прежнее тошнотворно-сентиментальное поведение. Чтобы вырастить из щенка сторожевую или охотничью собаку – кого угодно, кроме комнатной собачонки, – нельзя обращаться с ним так, как вы обращаетесь со своим ребенком».

3. Хорошо бы современные авторы научных исследований изъяснялись так четко и выразительно.

4. Мы называем безэмоциональных и потенциально опасных людей «хладнокровными». Многим из нас легко представить себе эмоциональную жизнь теплокровных (гомойотермных) млекопитающих – обезьян, собак и кошек. Но при этом нам кажется, что холоднокровные – рыбы, ящерицы, змеи – э-э-э, «хладнокровные». Хотя нам мало известно об эмоциональной жизни холоднокровных (пойкилотермных) животных, не стоит считать, что она подобна нашей или, напротив, вообще отсутствует.

5. Это имеет смысл в рамках двухчастной модели оценки. Сначала нужно отличить врага от друга (или, по крайней мере, неврага), а затем оценить, способно ли это существо причинить вам вред.

6. Важно отметить, что, как и в исследовании Аша 1946 года, теплая чашка кофе не вызывала общего эффекта ореола. На характеристики личности, которые не ассоциируются с теплом или холодом (например, надежность/ ненадежность и честность/нечестность), температура кофе не влияла.

7. Полезно отметить, что более тяжелая папка не просто вызывала более серьезную активацию сенсоров кожи, но и требовала большего сжатия мышц руки, которые обладают собственными рецепторами и связями с мозгом. Этот вопрос будет рассмотрен подробнее в последующих главах.

8. Участников также просили оценить степень знакомства вымышленных персонажей прочитанных отрывков (насколько близко они знакомы, носит их знакомство личный или деловой характер), и на этот показатель тактильный опыт никак не влиял.

9. Интересно подробное описание методов, примененных группой Крауса: «Кодирование сосредоточено на интенциональных формах контакта, поэтому контакты, вызванные самой игрой в баскетбол (борьба за позицию, постановка заслонов), не кодировались. Кроме того, из-за неудачных углов съемки мы решили не кодировать прикосновения во время повторов, крупных планов, таймаутов или в конце игровых четвертей и сосредоточились на 12 различных типах прикосновений в тех случаях, когда не менее двух игроков праздновали позитивное действие, которое пошло на пользу команде (например, точный бросок). Среди этих прикосновений – удары кулаками, «пятюни», удары грудью, удары плечами, тычки в грудь, шлепки по голове, хватания за голову, «пятюни» внизу, «пятюни» двумя руками, полные и частичные объятия и свалки всей командой». Заметим, что аналитики не упомянули удары задницами и поцелуи. Два независимых эксперта отсматривали каждую игру, и прикосновение фиксировалось, только если его отмечали оба (83 % случаев).

10. Любопытны показатели, использованные Краусом и его коллегами. Например, количество набранных очков – не особенно надежный показатель: некоторые игроки набирают много очков потому, что часто делают броски, хотя процент их результативности достаточно низок, так что они просто теряют мяч. Выбранная исследователями статистическая система WinScore оценивает общее положительное влияние игрока на успех команды и учитывает подборы, набранные очки, броски, передачи, блокшоты и потери.

11. Данбар отмечает, что кооперативное поведение характерно далеко не для всех приматов: оно не встречается у большинства видов Нового Света и у некоторых видов Старого Света – например, колобусов и лемуров. В целом чем больше социальная группа, тем более вероятно кооперативное поведение, сопровождаемое постоянным грумингом.

12. Конечно, жизнь бабуинов не сводится к милому и счастливому взаимному грумингу. Они бывают настоящими стервецами. Роберт Сапольски, изучающий стресс в сообществах бабуинов, пишет: «Бабуины – идеальные модели для той экосистемы, которой я занимаюсь. Они живут в прекрасном месте – в Серенгети, в Восточной Африке, селятся большими группами, так что хищники им угрожают редко. Детская смертность низкая. Более того, бабуинам достаточно три часа позаниматься собирательством, чтобы получить дневную норму калорий. А раз на добычу еды они тратят всего три часа, у них есть девять часов, чтобы угнетать других бабуинов. Как и мы, они находятся в экологически привилегированном положении и располагают временем на создание психологического стресса для других обезьян. Если бабуин в Серенгети несчастен, то в этом всегда виноват другой бабуин» (курсив мой. – Д. Л.).

что делает нас людьми? – аналитический портал ПОЛИТ.

РУ

Мы публикуем полную расшифровку лекции доктора филологических наук, доктора биологических наук, профессора кафедры общего языкознания филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета, заведующей отделом общего языкознания и лабораторией когнитивных исследований Института филологических исследований СПбГУ Татьяны Черниговской, прочитанной 20 ноября 2008 года в клубе — литературном кафе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции Полит.ру».

Татьяна Владимировна Черниговская закончила отделение английской филологии филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета. Специализировалась в области экспериментальной фонетики под руководством Л.Р. Зиндера, Л.А. Вербицкой и Л.В. Бондарко. До 1998 г. работала в Институте эволюционной физиологии и биохимии им. И.М. Сеченова РАН в лабораториях биоакустики, функциональной асимметрии мозга человека и сравнительной физиологии сенсорных систем (ведущий научный сотрудник). В 1977 году защитила кандидатскую, а в 1993 году — докторскую диссертацию «Эволюция языковых и когнитивных функций: физиологические и нейролингвистические аспекты» по двум специальностям «Теория языкознания» и «Физиология». Читает курсы «Психолингвистика», «Нейролингвистика» и «Когнитивные процессы и мозг» для студентов и аспирантов филологического и медицинского факультетов СПбГУ, Смольного института свободных наук и искусств, а также для аспирантов Европейского университета в Санкт-Петербурге.

Сферы научных интересов — психо- и нейролингвистика, когнитивная лингвистика и психология, нейронауки, происхождение языка, теория эволюции, искусственный интеллект, развитие и патология языка. Президент Межрегиональной ассоциации когнитивных исследований.

Член Петербургского лингвистического общества, Российской ассоциации искусственного интеллекта, Петербургского семиотического общества, Российского физиологического общества, International Neuropsychological Society; International Language Origins Society; International Society of Phonetic Sciences; European Speech Communication Association; International Semiotic Studies Association, Cognitive Science Society; International Society of Applied Psycholinguistics. Неоднократно была приглашённым лектором в крупнейших университетах США и Европы, координатором международных симпозиумов.

Текст лекции

Татьяна Владимировна Черниговская (фото Н. Четвериковой)

Здравствуйте. Я отдаю себе отчет в самоубийственности этого предприятия. Говорить о языке – это еще куда ни шло. Но о сознании – это уже опасно. Я начну с полупритчи. В 80-е гг. при РАН был Совет по проблемам сознания. Туда входили очень серьезные люди. Я там оказалась просто по ошибке. На одном из собраний, ведущий сказал, что он хотел бы, чтобы к утру все собравшиеся подали ему записки с текстом «Сознание – это…». Он не получил ни одной. Потому что такое определение дать чрезвычайно трудно.

В двух лекциях, прочитанных здесь, было сказано: «Среда дает запрос. Будем эволюционировать». Меня это привело в сильное возбуждение. Возникают вопросы. Кто дает такой запрос? Зачем? И что такое среда? Кто заказчик этой эволюции, которая должна привести к человеку? И, наконец, зачем вообще такой заказ? Чтобы лучше жилось на планете? Так мы видим, чем дело кончилось! Еськов замечательно сказал, что в этом смысл есть, потому что нужно же перерабатывать углеводороды, нужно это сжигать и т. д. Если среда ставила перед собой такую романтическую цель, то, в общем, цель достигнута. Теперь далее. Мы говорим, что делает нас людьми. А люди – это кто? Это прямоходящие. Но, кроме нас, прямоходящими являются еще и кенгуру, страусы и петухи. Поэтому дело не в этом. Это те, у кого большой и сложный мозг. Но есть и другие с таким мозгом. Например, дельфины и высшие приматы. Это те, у кого хорошо устроены руки, у кого сложный артикулярный аппарат. Короче, это те, у кого есть сознание и язык. Звучит банально, но это так. Встает вопрос: сознание и язык есть только у них? И что считать языком и сознанием? Это очень опасные вопросы. Нет никакой надежды на то, что я смогу дать на них не то что окончательные, но хоть сколько-нибудь вразумительные ответы. Но прокомментировать я их могу. Есть серьезные оппозиционные точки зрения на то, где начинается сознание. Я знаю вполне серьезных ученых, не сумасшедших и не безграмотных, которые считают, что сознание начинается с самого начала, чуть ли не с клетки. Опять же вопрос, что мы считаем сознанием. Что мы ищем? Никто не может сказать, что является доказательством наличия сознания. Мы никогда не сможем отбиться от того, что можно сказать: это просто сложный рефлекс, так просто действует память или внимание и т. д. Сознание – это то, что противоположено его отсутствию, например, при наркозе? Или это то, что противоположено бессознательному? Или это способность к рефлексии? Это уже ближе. Способность к пониманию? Еще ближе. Но это целый спектр. Серьезные вопросы, кстати, возникают, когда термин «сознание» переводят с русского на английский. Сразу возникает большая проблема. В наиболее спокойной форме это переводится как «mind», что в обратную сторону все время пытаются перевести как «мозг», что неправильно. Почему исследования языка и сознания так важны? Потому что мир для нас таков, каким его может до нас донести наш мозг.

Был такой теоретик биологии в 20-е годы Икскюль, который создал термин Umwelt, который определяется как функциями данных существ, так и средой, в которой он живет. Можно продолжить. Не только мир для человека отличается от мира, каким он предстает перед животными, но и между людьми в этом тоже есть отличия. Так что для нас мир таков, каким мы его способны воспринять и описать. Описать – значит воспользоваться языком. Можно вспомнить Пенроуза, замечательного ученого, он писал, что осознание и понимание — основа человеческого интеллекта. А что такое понимание? Можно ли сказать, что сложная машина что-то понимает? Вопрос неочевидный. Понятно, что нейрофизиологические процессы являются основой, но их, как пишет Пенроуз, невозможно смоделировать и описать в физических, математических или иных естественно-научных терминах. Это несводимые вещи. Мы можем только притягивать это, сводить: когда происходили такие-то процессы, в моем мозгу происходило то-то. Абсолютно не очевиден ответ, что является причиной чего и является ли вообще. Я бы также вспомнила величайшего теоретика изучения сознания Нагеля, который писал, что сознание – это концептуально не сводимый аспект реальности. И попытка свести к нейрофизиологическим механизмам приводит к провалам в объяснении. Наконец, можно вспомнить замечательную статью Чалмерса, которая в русском переводе называется «Почему информационные процессы не идут в темноте?» То есть без внешней среды. Он пишет, что непонятно, почему восприятие и мышление аккомпанируются субъективным опытом. То, что мы воспринимаем какие-то волны и частоты, – это факт. Но мы их воспринимаем, как звонкое, кислое или ароматное. Почему? Это субъективный опыт. Такого, похоже, нет у животных. Хотя и тут тоже вопрос: а откуда мы знаем? У нас нет никакого способа узнать, есть ли у них субъективная реальность.

Этому замечательному рисунку более 150 лет. Он отражает тот романтический период в истории науки, когда еще казалось, что мозг можно описать по качествам и адресам. Когда думали, что есть разделы, которые занимаются нежной дружбой, привязанностью и т. д. Это делалось на основании чего-то. Был период, когда начали действительно открывать связь между умениями людей и определенными отделами в мозгу, которые якобы за это отвечают. Якобы – потому что это и правда, и неправда. Мы ведь знаем, что у человека есть речевые зоны. И если с ними что-то случится, речь исчезнет. С другой стороны, мы знаем массу примеров, когда у человека вообще удален левый мозг. И там физически нет ни одной речевой зоны. А речь возможна. Как это происходит? Вопрос с локализацией функций – вопрос очень подвешенный. В мозгу одновременно все локализовано — и не локализовано. Память имеет адрес. И одновременно не имеет. Хуже того, объекты, которые мы помним, одновременно живут в нескольких местах. И там, где все овощи, и там, где все зеленое, и там где воспоминания о вчерашнем дне. У одного и того же объекта нет адреса. Так что эта картинка имеет только археологический интерес. Заметьте, что язык здесь помещен под глазом. Автор этой картинки сказал, что все его знакомые, которые хорошо говорят, имеют мешки под глазами. Итак, есть параллельное описание нейрофизиологических процессов и ментальных состояний, которые то ли ими вызываются, то ли сопутствуют им. Это описание никак не помогает нам ответить на вопрос, как именно поведение нейронной сети порождает субъективные состояния. Из всего, что я слышу в последнее время, приходится сделать вывод, что без серьезной смены парадигмы этот провал в объяснении не будет преодолен. Лавинообразно растут горы хороших фактов, которые мы получаем благодаря все усложняющейся технике. Каждый день появляются новые статьи. У меня создается впечатление, что мы попали в ловушку этих фактов. Не только их количество не улучшает нашу жизнь, но и чем более сложная техника у нас появляется, тем нам же хуже.

Я привожу студентам такой пример. Если мы ставим карандашом точку на листе – то это точка. А если мы смотрим на нее через лупу, то она уже становится какой-то шершавой. А если мы возьмем электронный микроскоп, то даже непонятно, что мы там увидим. Это ситуация, в которой мы сейчас оказались. Еще полшага — и нам удастся описывать мозг с точностью до одного нейрона. И что? Абсолютно не нужно описывать все нейроны. Это бесполезно. Была одна передача, которую вел мой приятель, астроном. И когда я рассказывала про мозг и про то, сколько в нем всего творится, я сказала, что есть около 140 млрд. нейронов и у каждого – более 10000 связей. Он спросил, отдаю ли я себе отчет, что это за цифра. И сказал, что это больше, чем звезд во Вселенной. Предположим, что мы опишем, что каждая из этих связей делает. Но нам это не нужно. И мы оказываемся в ситуации, когда есть огромные горы фактов и миллиметры объяснений. Должен появиться гений, который сможет на это посмотреть вообще по-другому. Если признать, что сознание – это в первую очередь осознание, то мы наталкиваемся на огромный разрыв между относительно хорошо изученными психофизиологическими процессами и фактически неизученным осознанием и пониманием. Мы даже не можем сказать, что это такое.

Некоторые говорят, что на этом пути нам могла бы помочь интроспекция. Давайте будем смотреть «внутрь себя». Один из двух нобелевских лауреатов, которые открыли двойную спираль ДНК, Ф. Крик, в последние годы очень серьезно занимался сознанием. И он пишет, что интроспекция обманывает нас на каждом шагу. И это нам не помогает. Что делать? Еще одна вещь, которая меня расстраивает в связи с мозгом – это его самодостаточность. Он делает, что хочет. Похоже, что ему не нужен внешний мир. Дальше возникает вопрос, кто кому подчиняется? Мы мозгу, или мозг нам? Есть данные, из которых следует, что нейронная сеть обладает собственной свободой воли. Если снимать (фиксировать) функциональные процессы, которые идут в мозгу, когда человек должен принимать какое-то решение, простое решение, мозг принимает это решение за 20-30 секунд до того, как человек об этом узнает.

Борис Долгин: В каком смысле узнает?

Татьяна Черниговская: Мозг дает сигнал субъекту о том, что он, человек, якобы принял это решение самостоятельно. Это довольно страшно. Я думаю, что все зависит от того, какие решения. Если принимается решение «жениться – не жениться», — это другое. А мелкие решения связываются с т.н. «самостью». А она определяется как транспарентность тела, или духовного и телесного в человеке. Это восходит к Аристотелю и Фоме Аквинскому, которые писали, что душа есть форма тела. Но отношение к этому очень различно в разных культурах, от полного отрицания такой самости, например, в Махаяне, до трактовки ее как результата личного опыта в понимании Лютера. Самость – это функция, и она не всегда включается. Говорят, что характеристикой развитого сознания является рефлексия, я бы сказала так. А с чего мы взяли, что все, принадлежащие к нашему биологическому виду этим обладают? Я постоянно вижу множество людей, которые к никакой рефлексии не способны. Этим, конечно, не обладают дети. Но и взрослые тоже. Так что рефлексия не всегда есть. Это значит, что есть некий разрыв между происходящим, нашим осознанием этого и оценкой.

Примак, специалист, который в частности занимался поведением высших приматов, пишет: «Возникновение языка не вяжется с эволюцией». Хайдеггер писал: «Язык – это средство борьбы со смертью». Есть замечательные ученые, которые говорят, что «Язык – это движение в сторону от природы». Язык обеспечивает нам нечто, что может передать достижения нашей жизни другим, а не закрывает все смертью. А природе человеческий язык не нужен. Я предлагаю договориться, что здесь под языком мы понимаем именно человеческий язык со всеми его свойствами, сложной организацией и т. д. Если считать языком любую знаковую систему, нам очень трудно будет вести разговор. Ведь такой язык есть у всех живых существ. Я говорю именно о нашем языке. Его функцией является не только коммуникация. Ведь она возможна и без него, о чем свидетельствуют миллионы других существ, живущих на планете. Идет бесконечный спор: «Природа — против жизненного опыта». Хебб, крупнейший специалист по мозгу предлагал называть нейрофизиологические структуры компетентными, расшифровывая аббревиатуру CNS. Согласитесь, это довольно страшное слово.

И все же спор идет бесконечно. И он идет не между слабыми. Споры о языке идут именно между сильными сторонами, у каждой из которых есть тонны аргументов. К чему сводится этот спор? В итоге он сводится к следующему. Есть все жители этой планеты, потом есть некий провал. И тогда начинается человек. Есть ли этот провал? Если он есть, значит люди действительно — вообще другие. Что это значит? Другие – это кто? В августе 2006-го года были опубликованы исследования, в рамках которых сравнивались геномы человека и шимпанзе. Те, кто этим занимались, пытались найти участки ДНК, в которых за 5 млн. лет произошли такие сильные изменения, которые отдалили нас от шимпанзе. Нашли несколько таких участков. В этих участках темпы изменения были существенно выше, чем в среднем по геному. Их оказалось 49. Я не генетик. Поэтому эту информацию комментировать научно я не возьмусь. Причем в некоторых участках изменения происходили в 70 раз быстрее, чем в среднем. Это огромная цифра. Почему такое ускорение произошло?

Тут есть множество спекуляций, правда, вне генетики. Хомский считает, что произошла макромутация, то есть взрыв, который привел к возникновению языка. Стивен Пинкер с некоторых пор занимает другую позицию. Общее у них в том, что есть модуль языка. Но Пинкер занимает более эволюционную позицию, говоря, что была серия микромутаций, которые привели к языку. Участки этих изменений разбросаны по всему геному. Встает вопрос: какие функции эти участки выполняют? Начали разбираться и выделили ген, который претерпел наиболее значительные изменения. Это небольшой ген, который называется HAR1, который входит в группу HAR1F, что означает Human accelerated region 1 forward. Он кодирует маленькую РНК. Но в нем содержится 118 различий между человеком и шимпанзе. Для сравнения: разница между шимпанзе и птицами – 2 различия. То есть был какой-то взрывной процесс. Это исследование было выполнено в Калифорнии целой группой людей. Этот HAR1F влияет на развитие нейронов новой коры между седьмой и девятнадцатой неделями развития плода. Это критичный период для миграции нейронов и специализации нейронов в коре. Это очень важно. И сразу было объявлено, что это ген мышления.

Должна всех разочаровать. Это один из 10 генов, которые претендуют на то, чтобы быть специфически человеческими. Такой ген ищут уже давно. История длинная, и мы в самом начале ее пути. Аналогичная история была со знаменитым геном FOXP2, который был в поломанном виде найден у семей, у которых есть всякие фокусы с языком, причем передающиеся из поколения в поколение. В работе участвовали и генетики, и лингвисты, и психологи. И действительно, в этих семьях ген поломан. Там кто говорить не может, у кого заикание, и т. д. Именно фокусы с языком. Здесь тоже все сложно. Ведь если проблемы с чтением, то как доказать, что это проблемы с языком, а не, скажем, с рабочей (или оперативной) памятью? Таких примеров может быть много. Было объявлено, что ген грамматики найден! Если он найден, то мы закрываем Нобелевский комитет, поскольку все нобелевские премии мы отдаем этому человеку. Ведь это значит, что найден Ген Человека. Но это не так. Этот ген есть у кошек, мышек и крокодилов, которые не были замечены в грамматике. В геноме человека больше 80% всех генов работает именно на мозг, что говорит о природе эволюционного процесса. И мозг потребляет 20% всей энергии организма. А у младенца – 50%. Это результат накопления гигантских усилий генома в эволюции по созданию мозга.

Татьяна Владимировна Черниговская (фото Н. Четвериковой)

Был ли эволюционный взрыв? Как это узнать? Каждый месяц мы читаем об открытии самых необыкновенных генов: гениальности, музыкальности, пения и т. д. Не беспокойтесь – еще ничего такого нет. Итак, есть ли такой разрыв, о котором я говорила? Иван Иванович Шмальгаузен предложил такой сценарий: что эволюция начинается вовсе не в изменения генотипа, а с изменения фенотипа, которое постепенно оформляется в изменение генотипа. Была знаменитая книга Дикана, которая называется «Символический вид». Это про нас. Он там говорит: «Язык – это паразит, оккупировавший мозг». То есть язык повлиял на мозг так, что он стал таким. Язык – лучшее средство для борьбы с хаосом, который атакует нас каждую секунду. К нам постоянно поступает несметное количество сенсорных стимулов. Только мозг дает нам возможность с помощью языка разложить их и объективизировать личный опыт, что и есть необходимое условие функционирования социума. Дарвин писал: «Разница между людьми и прочими биологическими видами в степени, а не в качестве». Ничего такого специального нам природа не дала. Просто все усложнилось.

Кстати, я сейчас не скажу, что человек – это существо семиотическое, а остальные – нет. Просто мы изощренней. Но никакого разрыва между нами нет. Этим занимается биосемиотика. Я хочу сказать, что, если прочитать Дарвина, то выясняется, что массу глупостей, которые ему приписывают, он просто никогда не писал. Ничто в его сочинениях не противостоит спору между генетикой и жизненным опытом, о котором я говорила. В нас генетически заложено много чего. Но есть ли в нас нечто, определяющее языковую способность? Конечно, речь не идет о наследовании способности к конкретному языку. Речь идет о способности к алгоритму. Ведь сколько бы мы ни учили курицу, мы ее не научим языку.

Встает вопрос, что нам делать с говорящими обезьянами. Чем дальше, тем больше неприятностей. Замечательная дама К. Гибсон еще в 90-м году произнесла фразу: «В тот момент, когда находят что-то, что есть только у людей, оказывается, что и у других оно тоже есть». Я когда два года назад читала лекции, я произносила не то, что сейчас. Я вынуждена от многого отказаться. У говорящих птиц есть «слоги», «фразы», «диалекты» и даже что-то вроде литературного языка, который понимают разные виды. У них есть и персональные сигналы, типа подписи. А ведь персональную подпись приписывают только людям.

Осознание себя. Все это есть у приматов. Это понятно. Давайте посмотрим, что умеют совсем далекие от нас виды. Я пишу здесь, на слайде, про когнитивную компетентность пчел, муравьев и птиц. Это то, что всегда приписывалось только людям. Способность к межвидовой коммуникации, которой мы, кстати, не обладаем. Коты с собаками нас понимают. А мы их – нет. Я имею в виду понимание языка. Они способны выучить язык другого вида, они шпионят, становятся резидентами в другом муравейнике, имеют взаимовыгодные отношения. В связи с этим, я должна называть замечательную исследовательницу Жанну Резникову. Ее многие знают. Ее книга издана в Оксфорде. Это способность к генерализации сигналов, то есть к использованию более или менее одинаковой частоты для сигналов тревоги разными, но живущими вместе видами. Это способность к подражанию сигналам другого вида. Это способность к быстрой оценке текущей ситуации. Говорят, что у насекомых – это инстинкт. Я ненавижу это слово. И серьезные психологи от него отказываются. Потому что его употребляют, когда совершенно непонятно, о чем идет речь. Что такое инстинкт? Кроме того, никаким инстинктом нельзя описать виртуозное когнитивное поведение on-line. Когда они вынуждены менять социальные роли в зависимости от ситуации, оценивать риск, быть способными к многоходовому планированию. У них очень высокая степень социализации. Есть оценка понятий «свой – чужой». Есть использование разных языков: тактильного, акустического.

Что такое распределенный мозг? Нейроны можно рассматривать как муравейник. Каждый ничего не понимает, зато вместе они вон что вытворяют! Но это все игра словами. Сказать мы так можем, но что нам это дает? Вы догадываетесь, какого размера мозг у муравья или у тли? Вопрос не в том, что он такой же сложный как у нас, только меньше. У них там просто нет того, чем это можно сделать! Чем они вычисляют? У меня нет даже кандидата на ответ. Они живут уже сотни миллионов лет и находятся от нас бесконечно далеко. Они способны к оценке ситуации. Они этим распределенным мозгом осуществляют очень сложные вычислительные процедуры.

Хомский с компанией выпустил в 2002-м году статью, вокруг которой не утихают споры и дискуссии. Кстати, в этом году вышла книга про поведение высших животных. Там переведена одна из больших статей на эту тему. Статья про алгоритмы, про способность к языку. Разделяем ли мы ее с другими биологическими видами? Мозг – это модули или нейронная сеть? Какой язык был первым, жестовый или нет? Один раз он возник или много раз? Сейчас просто нет времени обо всем этом говорить.

Как мне представляется сейчас, основным формальным отличием человеческого языка от языков других видов является продуктивность и способность к использованию рекурсивных правил, то есть наш язык просто иначе устроен. Языки некоторых животных довольно хорошо описаны. Но не декодированы. Описано, что такой-то вид имеет, скажем, 20 основных сигналов. Это значит описать лексикон, а не язык. Так вот, языки животных представляют собой закрытые списки. 20 так 20, 100 так 100. 101-й уже не появится. Более того, это сигналы, передающиеся по наследству.

Скажу сразу, что если бы у меня было больше времени, я могла бы разбить каждый из собственных тезисов. Например, про наследство. Как тогда быть с воронами, которые живут в Европе и не понимают ворон, которые живут в Канаде? Человеческий язык другой. Он устроен иерархически. У нас есть фонемы или слоги как основы. В каждом языке их ограниченное количество. Из них строятся морфемы, далее — слова, фразы и дискурс. Это иерархическая система. Насколько мы знаем, у животных этого нет. Но недавно мне сказали, что у канарейки есть 4 ноты. Если так и есть, можно думать дальше. Рекурсивные правила – это способность к таким штукам: «Маша удивилась, что Петя не знает, что Нина лгала Саше».

Это опять же длинный разговор. Похоже, что рекурсивные правила – одно из последних, на что мы еще можем опираться, описывая человеческий язык. Вроде бы их нет у других. Хомский теперь говорит: «Давайте разделим. Языковую способность можно понимать в узком и в широком смысле. Какую-то часть мы разделяем с другими видами, какие-то черты – это наши собственные умения. И это наши рекурсивные возможности». Но некоторые рекурсивные возможности мы должны признать у птиц, когда они занимаются навигацией, у рыб, у угрей, которые непонятно зачем плывут на другой конец земли, чтобы поесть, а потом обратно, чтобы размножаться. Во-первых, как они плывут? Есть версия, что по запаху, которую я даже не буду комментировать. А птицы, которые летят на другой конец Земли и садятся именно на ту крышу, где у них гнездо? Как они это рассчитали? Противники Хомского из его же клана говорят, что многие аспекты грамматики не рекурсивны, а также морфология, фонология, согласования и многие свойства лексикона.

Почему наш мозг не может быть описан с помощью компьютерной метафоры? Ведь говорят об Искусственном Интеллекте, который повторит наш мозг. Этого не произойдет никогда. Все могут успокоиться. Для того чтобы сделать его таким, как наш мозг, мы должны в него вложить весь мир. А этого не произойдет. Какие есть свойства у мозга, которых нет даже у самых мощных компьютеров? В скоростях они нас обогнали давно. Скорость обработки информации в компьютере в миллион раз больше, чем в мозгу. А толку? Все равно они не могут делать то, что мы. Значит, это делается по-другому. То, что мы делаем, зависит от контекста.

Есть возможность множественных трактовок событий вообще. Одного этого достаточно, чтобы понять, что даже самые лучшие базы данных этого не обеспечат. Компьютер всегда имеет адрес объекта. Мозг – нет. Мы не можем даже указать дорожку. У нас есть возможность поиска многих путей для одного и того же. Использование разных алгоритмов в разное время без очевидных причин. Сегодня я это так делаю, завтра — по-другому. И мы не знаем почему. Неожиданность и частотная непрогнозируемость того, что происходит в мозгу. Кстати, чем более непрогнозируемо поведение, тем оно нам ценнее. Эта дорога ведет к открытиям и творческим прорывам. Размытость, неточность описаний, которые не снижают эффективности поиска. Компьютеру же нужен твердый путь. Замечательный специалист по ИИ Поспелов говорил, что яркий пример – это кулинарные рецепты. «Немножко поварить, соли по вкусу». Что это за алгоритм? Что просто человеку  — сложно компьютеру.

К сожалению, у меня нет времени это обсуждать, но я бы отослала всех к Олегу Петровичу Кузнецову, специалисту по ИИ, который много пишет на эту тему. Кроме того, я бы сказала, что аристотелевский способ мышления, который, вообще говоря, свойствен компьютеру, не является подавляющим. Это не единственный способ, каким мы думаем. Это мышление, которому надо учиться. Человек отнюдь не рождается с умением определять и использовать причинно-следственные связи. Есть еще несколько видов мышления: обыденное, научное, религиозное. А также обсуждается категория «мышления игры».

Посмотрим на обезьян. Есть «обезьяньи проекты». Была, кстати, книжка под названием «О чем рассказали говорящие обезьяны?» Говорящие не в смысле артикуляции, конечно. Меня всегда интересовали умственные способности тех, кто пытался обучить обезьян способности к звуковому языку! Ну нет у них того места, которым говорят! Нельзя их научить.

Одна обезьяна трагически погибла, потому что один англичанин все время совал ей в рот какой-то шпатель и требовал, чтобы она произнесла слово «cup». Она его в конце концов произнесла и померла. Какие свойства человеческого языка мы видим в обезьянах, которые овладели, заметим, не искусственным языком, а человеческим языком, пусть и жестовым?

Они проявляют семантичность, присваивание значения определенному объекту или действию, проявляют признаки семантического синтаксиса, если вспоминать Выготского. У них есть понимание ролей, продуктивность. Это все то, что запрещено всем, кроме нас. Говорят, что это виртуозная дрессура. С ними работали лучшие психологи, лингвисты, вся экономическая мощь США была брошена, чтобы научить их языку. Да, это так. Но они смогли обучиться! У них есть перемещаемость — наименование находящегося вне поля зрения объекта. Они могут говорить о прошедших и будущих событиях. Они адекватно употребляют термины «сейчас» и «потом», «я», «ты», «твой», «мой». У них есть культурная преемственность – запретная вещь. То есть одна обезьяна обучает других. Был случай, когда одна обезьяна начала обучать не владеющего жестовым языком сотрудника зоопарка. И обучила. Они учат своих детей, исправляют ошибки.

Потом эти обезьяны вышли на пенсию. Нашли для них какой-то грант. И теперь они сидят, рассматривают человеческие журналы с картинками и обсуждают их: «Смотри, какая тут сумочка». У них есть рассудочное поведение. Они могут предвидеть, выделять конечные и промежуточные цели, могут реконструировать намерения других. На это нет термина в русскоязычной науке  — все это называют «Theory of mind». Это способность строить модель сознания Другого. Этой способностью, как говорят в мейнстриме науки, обладают только взрослые люди! Ей не обладают никакие иные биологические виды. С этим категорически не согласны очень многие. Маленькие дети этим действительно не обладают.

Татьяна Владимировна Черниговская (фото Н. Четвериковой)

Приведу следующий пример. Известно, что «Theory of mind» нарушена у людей с аутизмом и чрезвычайно сильно нарушена у людей с шизофренией. Это считается одним из специфически человеческих свойств высокого ранга. Способность посмотреть в голову собеседника. У обезьян есть способность к метафорическому переносу. Пример. Один из экспериментов был такой. Перед обезьянами раскладывали фотографии людей и обезьян, в том числе родственников той, которая должна была сортировать их, и фотографии ее самой. Эта обезьяна положила отдельно всех людей, положила себя к людям и прокомментировала это, сказав: «я говорю», а своего отца положила в другую группу, сказав, что «грязная таки тварь»!

Известно, что они употребляли в качестве ругательств слова, которым были научены в прямом значении. Это метафорический перенос. Есть способность к диалогу и к простейшему синтаксису, что вообще является ударом ниже пояса. Они способны к синтаксису на уровне ребенка 2-2,5 лет. Понятно, что ребенок потом сможет многое. Но обезьяна этого не должна мочь вообще. Они воспринимают, между прочим, устную английскую речь. Тогда скажите мне, как у них происходит фонемный анализ! Они декодируют устную речь. «Пойди в соседнюю комнату, залезь в холодильник и достань оттуда кроссовки». Они понимают субъект, объект и т. д. В общем, неприятно.

Движусь к концу. Я раньше думала, что у эволюции, у людей есть вектор, что люди движутся в определенную сторону. А нету никакого вектора. Эволюция все время играет на клавиатуре, пробует разные инструменты. И многие из них могут сосуществовать. Успешность коммуникации достигается не только за счет удачных языковых алгоритмов. Их может вообще не быть. Ведь не вся коммуникация вербальна. Не стоит также забывать, что язык обслуживает не только коммуникацию, но и мышление. Я не хочу сказать, что все мышление вербально. Но наиболее сложные этапы мышления вербальны.

Кроме того, не стоит забывать о других функциях языка — поэтической и магической. Чего другие не делают, так это не создают искусства. Итак, я заканчиваю. Вот последний слайд. Я была просто поражена. Бродский написал следующие слова: «Поэзия – это не развлечение и даже не форма искусства, но, скорее, наша видовая цель». Если то, что отделяет нас остального животного царства, – это речь, то поэзия – это высшая форма речи. Отказываясь от нее, мы обрекаем себя на низшие формы общения. Это колоссальный ускоритель сознания и для пишущего и для читающего. Вы обнаруживаете связи и зависимости, о существовании которых и не подозревали. Это уникальный инструмент познания. Спасибо.

 

Обсуждение лекции

Борис Долгин: Я понимаю, что мы будем еще просить вас приехать. Теперь вопросы. Вы сказали о неприятностях с опытами над обезьянами. А что следует из них?

Татьяна Черниговская: Из этого следует, что мы должны поменять представление о нашем положении на планете.

Борис Долгин: На что?

Татьяна Черниговская: На градуальность. Что это постепенный процесс. Данные о других видах появляются постоянно. Тут главное – не переинтерпретировать. Речь идет не об ученых, которые вам лапшу вешают, а о тех, кто говорит правду. Они сообщают правду, но неправильно ее интерпретируют. Они действительно нашли. Только это не ген пения. Поэтому я думаю, что в ближайшие годы повалят данные о характеристиках коммуникационных систем других видов, которые будут весьма полезны.

Вопрос из зала. Меня всегда восхищали люди, которые занимаются вечными проблемами: биосоциальное, психофизиологическое и прочее. Я тоже занимался этим, но пришел к выводу, что они решаются только на уровне единичных актов, которые наука не научилась фиксировать. И второе. Кому выгодно? Вы предложили сразу отделиться от социальной философии и других вопросов. Но для меня очевидно, что английский язык здесь более болтлив, чем русский. Я вас уверяю, что через 50 лет люди будут обсуждать, что такое «самосознание», в контакте с машиной. Вопросы мышления и сознание – это вопросы индустриальной цивилизации. А теперь надо поворачиваться в сторону постиндустриальной цивилизации.

Борис Долгин: Они возникли задолго до индустриальной цивилизации.

Вопрос из зала. Возникли на обочине. А потом вышли на первый план. Итак, вопрос. Кому выгодны такие эксперименты?

Татьяна Черниговская: Американскому империализму.

(Смех. Аплодисменты).

Татьяна Черниговская: Такая огромная армия людей возится с этими проблемами, совершенно безответственно рассказывая разные сценарии, которые невозможно ни опровергнуть, ни доказать. Можно рассматривать их только как фигуры речи. Если же мы будем рассматривать их с точки зрения науки, то карты – на бочку. Нужны доказательства.

Олег. Вы говорили о некоем провале и несколько раз упомянули слово «взрыв». Когда упоминается взрыв и провал, сразу вспоминается настоящий взрыв и такая вещь как экспонента. Дело в том, что экспонента математически очень проста. Это некий процесс, скорость которого пропорциональна результату этого же процесса. Возникает подозрение, не являются ли языковые свойства чем-то таким, что одновременно повышает остроту внутривидовой конкуренции и дает ей же орудия.

Татьяна Черниговская: Я согласна. Я сама об этом писала не раз. Вполне корректно говорить о некоем грамматическом или языковом взрыве, который был в истории возникновения языка. Неприятность для объяснения заключается в том, что довольно долго был большой и мощный мозг. Но он этого не делал. А он мог бы создать этот язык. Но это не происходило. Это и дает основания некоторым людям говорить о макромутации.

Антон. Спасибо вам большое. Вопрос о коллективном разуме. Вы говорили о распределенном интеллекте у насекомых. Существуют ли какие-то принципиальные барьеры? Возможна ли качественное улучшение коллективной работы? То есть когда «две головы — лучше»? Или это связано с управлением, манипулированием и т. д.?

Татьяна Черниговская: Спасибо за вопрос. У нас сейчас идет проект об этом. Это именно распределенное внимание. Распределенное между несколькими головами. У меня сейчас такое впечатление, что сознание возникает между несколькими. Но это очень опасная тема.

Борис Долгин: Маленький вопрос. Вы можете как-то прокомментировать концепцию Светланы Бурлак, которая прозвучала у нас на лекции?

Татьяна Черниговская: Мне очень нравится она сама, но не ее концепция. Даже само название: «О неизбежности языка». Я не вижу, почему его появление неизбежно. Опять же, если не считать языком все на свете. Но она не считает его всем на свете. Как насчет попугаев? Говорят человеческим голосом, а никакой артикуляционной базы у них нет. Мы, люди, ищем предков. Как он должен выглядеть? Вопрос не тривиальный. Он должен быть прямоходящий, у него должна быть нужного объема черепная коробка. Всякие артикуляторные косточки должны нам сообщать, что он может говорить. И т. д. А теперь предположим, что никакого языка нет. А есть только язык жестов. Или что нам делать с этими птицами? Мне сейчас могут сказать, что попугай не знает, о чем говорит. Это, кстати, не очевидно. Они очень часто говорят впопад. И это не тянет на рефлекс.

Борис Долгин: А как с социальностью у попугаев?

Татьяна Черниговская: А как у пчел? Или у муравьев? Хорошо. Для того чтобы социальность работала более успешно, чем социалистическое общество, вообще ничего не надо. У них все есть. Приводят такие два примера. Первый. Таракан идет по пустыне и ищет еду. Как он идет? Это такая страшная кривая. Он находит еду, а дальше домой он идет по прямой. Как он это сделал? И второй пример. Пчела летит, набрала мед — и дальше начинается танец, в котором закодирован угол по отношению к солнцу, на что садиться и т. д. Как же это? Это уже язык. И бывает, что пчела прилетает сильно усталая и ложится поспать. А утром она все это делает. Расскажите, где у нее долговременная память!

Григорий Чудновский. Вы задавали много вопросов себе и нам, полемизировали внутренне и внешне с разными людьми. Если бы на все эти вопросы были найдены ответы и были бы устранены противоречия полемического характера, чего бы мы добились? Что, собственно, изучается? Чего вы добиваетесь? Ясности? Познавательной ценности? Какого-то прагматизма, который потом начнется?

Татьяна Черниговская: Я точно не добиваюсь никакого прагматизма. Это мне просто не интересно. Если в общем виде, то мне просто интересно. Хотим ли мы знать о том, кто мы такие?

Борис Долгин: Возможно, частично вопрос был о том, каковы последние вопросы? Что должно проясниться после прояснения мелочей?

Татьяна Черниговская: Есть еще один вопрос. Зачем Вселенной зеркало? Зачем понадобилось мирозданию сознание? Электроны и без нас знают, где им вращаться. Планеты знают, как им крутиться. Все всё знают. Зачем понадобилось все это формулировать? Вселенная существует и без нас. Вот это действительно вопрос. Про себя мы знаем, что мы хотим открыть законы природы. Зачем? От скуки – надо же чем-то заниматься. А природе-то это зачем? Зачем она создала существо, которое может рефлексировать? Есть и такая точка зрения. Физик Стивен Хокинг говорит, что мир устроен под человека! Это все такие косвенные ответы на ваш вопрос.

Олег Журавлев. Вы сказали, что есть некие взрослые люди, которые не обладают способностью к рефлексии. Довольно сильное утверждение. Можно ли его как-то прокомментировать?

Татьяна Черниговская: Можно. Электорат.

(Смех. Аплодисменты).

Олег Журавлев. Второй вопрос. Насколько современные разработки в области философии являются релевантными для когнитивной науки?

Татьяна Владимировна Черниговская (фото Н. Четвериковой)

Татьяна Черниговская: На первый вопрос я ответила. А вы никогда не встречаетесь с людьми, которые просто перерабатывают воздух, пищу и не отдают себе отчета в том, зачем они что-то делают? Второй вопрос. Я думаю, что здесь порочный круг. Поскольку философы не могут выпутаться из этой ситуации, они возлагают надежды на то, что нейрофизиологи им помогут. Беда в том, что, смотря в мозг, вы ничего там не видите. Какой бы совершенной ни была ваша аппаратура, дальше возникает этап интерпретации. А она зависит уже от философской позиции. Это круг. Сейчас есть большой скепсис по поводу того, имеет ли смысл вообще все это изучать. Ведь мы не знаем, что с этим делать. Здесь есть и еще одна неприятность. Страшная разница в индивидуальных результатах. Если мы будем даже исследовать одного и того же человека, а не складывать вместе академиков, алкоголиков и т. д., результат все равно будет специфическим. 33 раза был повторен один и тот же опыт с одним человеком. Это просто разные картины. Есть провал в объяснительной базе. Мы можем сказать так: «Мы думаем, что …» — и приложить картинку из его мозга.

Олег Журавлев. Спасибо. И третий вопрос. Вы сказали об антропологах. Они выдвинули радикальную теорию о том, что мышление – это социальный институт и расселение общества управляется классификацией. Насколько сейчас такие социологические школы анализа мышления являются влиятельными?

Татьяна Черниговская: Очень сложный вопрос. Я могу только сказать, что я вижу положительную линию в такого рода науке. Условно назовем это экспериментальной психологией, которая наконец-то стала принимать в расчет культурную специфику. Не обследуется некий белый мужчина средних лет с высшим образованием, живущий на Манхеттене. Стараются это учитывать. Вот так бы я на это ответила. Трудно идет. Наука ведь имеет правила игры: воспроизводимость, повтор и статистическая достоверность. А с этим хуже всего.

Олег Журавлев. А социологи здесь вообще имеют какое-то влияние?

Татьяна Черниговская: Сейчас мода сводится к нейросоциальным тенденциям. Но они довольно далеко заходят. Пример. Пройдет немного времени, когда принципиально можно будет посмотреть на мозг человека и сказать, что это потенциальный серийный убийца. Это теоретически возможно. Здесь я вижу крах нашей цивилизации. Ведь что с ним делать? Он еще никого не убил, а может, и не убьет. С другой стороны, ждать, пока он перевешает 50 девочек, тоже нельзя. Значит, надо бы посадить его в клетку. А как насчет презумпции невиновности? Я понимаю, что это такая новая френология, но это в принципе возможно.

Борис Долгин: Это если не считать, что речь идет о первичности социальных факторов?

Татьяна Черниговская: Понимаете, уже сейчас есть некоторые работы, из которых не следует эта первичность

Борис Долгин: А они корректны?

Татьяна Черниговская: Они, конечно, так вопрос не ставят. Но вопрос ставят такой: у него доли мозга такие, а не такие. И это объясняет его чрезвычайную импульсивность. Эти работы аккуратны. Они написаны без нравственного нарушения. Но ведь будет и следующий шаг.

Борис Долгин: Короткий методический вопрос. Вы ссылались на работы Резниковой. Я сталкивался с некоторым недоверием к ее работам, связанным с вопросами повторяемости, воспроизводимости результатов и т. д. Вы уверены, что на ее результаты можно опираться?

Татьяна Черниговская: Я не смогу ответить, поскольку не смотрела на них с этой точки зрения. Насекомые – это вообще не очень моя область. Но я знаю, что у нее очень серьезный авторитет, в том числе европейский.

Султан. Я хотел бы, чтобы вы прокомментировали ваши слова о заражении мозга языком. Как это могло случиться? Второе. Я за собой замечал, что некоторые вещи я понимаю, только их проговаривая. Именно в диалоге. Что способствует пониманию?

Татьяна Черниговская: Что способствует пониманию – это тянет на Нобелевскую. Что же касается проговаривания, то, скажем, если вспомнить Выготского, то процессы речепорождения имеют определенные стадии и один из этих процессов – это внутренняя речь, которая в определенных ситуациях вылезает на поверхность и тем помогает. Другой вопрос. Здесь я уж точно не могу ничего сказать. Кто это знает? Давайте я скажу косвенную вещь. Что значит что-то выучить в нейрофизиологическом смысле? Предположим, я преподаю русский язык и говорю: «Это очки». И показываю очки. Человек, чтобы это выучить, должен соединить образ со словом. Портрет у него находится в затылочной доле, которая отвечает за зрительные образы. Слово – в другом месте. У него протаптывается дорожка отсюда туда. Если он забывает, у него эта тропа зарастает. И наоборот. В зависимости от того, чем мозг занят, он хороший или плохой. Если мозг жует Стиморол и в экстазе интересуется шампунем, то нечего пенять на плохую нервную сеть.

Султан. То есть язык создан человеком?

Татьяна Черниговская: Звучит хорошо, но ответить я не смогу.

Леонид Пашутин. Огромное спасибо. Маленький вопрос. Как у обезьян со смехом? Вспоминая Ницше, естественно.

Татьяна Черниговская: Этот вопрос должен быть задан не мне, а Александру Григорьевичу Козинцеву и Марине Львовне Бутовской, которые специально этим занимались. Они занимались с маленькими детьми и с обезьянами. Они могут шутить и могут врать. Один из этих обезьянок вдруг потерялся. Все перепугались и искали его везде. Поднялись к нему в спальню и обнаружили его кровать, ровно застеленную. А оттуда торчал хвост! Все это время, чтобы их разыграть, он так лежал. Зачем он это сделал? Прагматика отсутствует. Это игра.

Евгений Тесленко. Скажите, есть ли сейчас феномен изменений в нашем социальном бытии, когда мы видим, что меняется не только лексика, но и орфография, пунктуация и т. д.? Не ведет ли это в результате к более удобным способам коммуникации? Что мы сейчас наблюдаем в теории коммуникации и т. д.? Можем ли мы наблюдать здесь какие-то тенденции?

Татьяна Черниговская: Я думаю, что я не тот человек, которые должен здесь отвечать. Для этого нужно располагать материалом, которым я не обладаю. Я бы посоветовала вам спросить присутствующего здесь Николая Вахтина.

Есть много всякого рассыпанного, но того, о чем вы говорите, нет. Для этого надо много лет исследовать какую-то популяцию и т. д. Или надо собирать данные из десятков лабораторий по всему миру, что очень сложно из-за той же интерпретации фактов. По-моему, это невозможно.

Евгений Тесленко. Простите. Что мы сейчас видим? Муравьи, пчелы и т. д. Они существуют сотни миллионов лет. Может быть, они смогли бы нам подсказать, что дальше.

Татьяна Черниговская: Здесь я вам тоже не смогу ответить. Но надо решить, происходит ли что-то с муравьями за это время.

Борис Долгин: Некоторые эволюционисты говорят, что, в отличие от нас, у них эволюция продолжается.

Татьяна Черниговская: Насчет этого «в отличие от нас», это тема для отдельного разговора. Есть такая точка зрения, что люди не эволюционируют, но она совершенно ни на чем не основана.

Николай Вахтин. Мне кажется, что здесь дело во временных периодах. Изменение языка – миг по сравнению с эволюцией. Язык меняется до неузнаваемости за 5-6 вв.

Татьяна Черниговская: Последнее. Когда говорили про хромосому, которая отвечает за чтение, непонятно, когда вообще этот механизм мог закодироваться. Сколько лет мы читаем? 10 000 – это предел. Давайте решим, что любой рисунок – это иероглиф, эта цифра может дорасти до 250000 лет. Это миллисекунда! Когда он мог закодироваться?

 

В цикле «Публичные лекции Полит.ру» выступили:

• Алексей Миллер. Понятие «нация» и «народность» в России XIX века
  
• Леонид Ионин.  Социокультурные последствия кризиса
  
• Елена Зубкова. Сталинский проект в Прибалтике
  
• Александр Долгин. Перепроизводство свободы как первопричина кризиса
• Публичное обсуждение. Климатический кризис: вызов России и миру
• Татьяна Черниговская. Язык и сознание: что делает нас людьми?
• Георгий Касьянов. «Национализация» истории в Украине
• Игорь Кон. Раздельное обучение: плюсы и минусы
• Константин Сонин. Экономика финансового кризиса
• Адам Михник. Польша, Россия, Европа
• Ольга Бессонова. Образ будущего России в контексте теории раздаточной экономики
• Александр Кынев. Результаты региональных выборов и тенденции политического процесса
• Александр Аузан. Национальные ценности и российская модернизация: пересчет маршрута
• Леонид Григорьев. Как нам жить с мировым финансовым кризисом
• Евсей Гурвич. Институциональные факторы экономического кризиса
• Дмитрий Тренин. Мир после Августа
• Анатолий Ремнев. Азиатские окраины Российской империи: география политическая и ментальная
• Светлана Бурлак. О неизбежности происхождения человеческого языка
• Лев Гудков. Проблема абортивной модернизации и морали
• Евгений Штейнер. Ориентальный миф и миф об ориентализме
• Михаил Цфасман. Судьбы математики в России
• Наталья Душкина. Понятие «подлинности» и архитектурное наследие
• Сергей Пашин. Какой могла бы быть судебная реформа в современной России
• Ольга Крыштановская. Российская элита на переходе
• Эмиль Паин. Традиции и квазитрадиции: о природе российской «исторической колеи»
• Григорий Ревзин. Современная московская архитектура
• Алексей Миллер. «Историческая политика» в Восточной Европе: плоды вовлеченного наблюдения
• Светлана Боринская. Молекулярно-генетическая эволюция человека
• Михаил Гельфанд. Геномы и эволюция
• Джонатан Андерсон. Экономический рост и государство в Китае
• Кирилл Еськов. Палеонтология и макроэволюция
• Элла Панеях. Экономика и государство: подходы социальных наук
• Сергей Неклюдов. Предмет и методы современной фольклористики
• Владимир Гельман. Трансформация российской партийной системы
• Леонид Вальдман. Американская экономика: 2008 год
• Сергей Зуев. Культуры регионального развития
• Публичное обсуждение. Как строить модернизационную стратегию России
• Григорий Померанц. Возникновение и становление личности
• Владимир Кантор. Российское государство: империя или национализм
• Евгений Штейнер. Азбука как культурный код: Россия и Япония
• Борис Дубин. Культуры современной России
• Андрей Илларионов. Девиация в общественном развитии
• Михаил Блинкин. Этиология и патогенез московских пробок
• Борис Родоман. Автомобильный тупик России и мира
• Виктор Каплун. Российский республиканизм как социо-культурная традиция
• Александр Аузан. Национальные ценности и конституционный строй
• Анатолий Вишневский. Россия в мировом демографическом контексте
• Татьяна Ворожейкина. Власть, собственность и тип политического режима
• Олег Хархордин. Что такое республиканская традиция
• Сергей Рыженков. Российский политический режим: модели и реальность
• Михаил Дмитриев. Россия-2020: долгосрочные вызовы развития
• Сергей Неклюдов. Гуманитарное знание и народная традиция
• Александр Янов. Николай Данилевский и исторические перспективы России
• Владимир Ядов. Современное состояние мировой социологии
• Дмитрий Фурман. Проблема 2008: общее и особенное в процессах перехода постсоветских государств
• Владимир Мартынов. Музыка и слово
• Игорь Ефимов. Как лечить разбитые сердца?
• Юхан Норберг. Могут ли глобальные угрозы остановить глобализацию?
• Иванов Вяч. Вс. Задачи и перспективы наук о человеке
• Сергей Сельянов. Кино 2000-х
• Мария Амелина. Лучше поздно чем никогда? Демократия, самоуправление и развитие в российской деревне
• Алексей Лидов. Иеротопия. Создание сакральных пространств как вид художественого творчества
• Александр Аузан. Договор-2008: новый взгляд
• Энн Эпплбаум. Покаяние как социальный институт
• Кристоф Агитон. Сетевые сообщества и будущее Интернет технологий. Web 2.0.
• Георгий Гачев. Национальные образы мира
• Дмитрий Александрович Пригов. Культура: зоны выживания
• Владимир Каганский. Неизвестная Россия
• Алексей Миллер. Дебаты о нации в современной России
• Алексей Миллер. Триада графа Уварова
• Алексей Малашенко. Ислам в России
• Сергей Гуриев. Экономическая наука в формировании институтов современного общества
• Юрий Плюснин. Идеология провинциального человека: изменения в сознании, душе и поведении за последние 15 лет
• Дмитрий Бак. Университет XXI века: удовлетворение образовательных потребностей или подготовка специалистов
• Ярослав Кузьминов. Состояние и перспективы гражданского общества в России
• Андрей Ланьков. Естественная смерть северокорейского сталинизма
• Владимир Клименко. Климатическая сенсация. Что нас ожидает в ближайшем и отдаленном будущем?
• Михаил Юрьев. Новая Российская империя. Экономический раздел
• Игорь Кузнецов. Россия как контактная цивилизация
• Андрей Илларионов. Итоги пятнадцатилетия
• Михаил Давыдов. Столыпинская аграрная реформа: замысел и реализация
• Игорь Кон. Мужчина в меняющемся мире
• Александр Аузан. Договор-2008: повестка дня
• Сергей Васильев. Итоги и перспективы модернизации стран среднего уровня развития
• Андрей Зализняк. Новгородская Русь (по берестяным грамотам)
• Алексей Песков. Соревновательная парадигма русской истории
• Федор Богомолов. Новые перспективы науки
• Симон Шноль. История российской науки. На пороге краха
• Алла Язькова. Южный Кавказ и Россия
• Теодор Шанин, Ревекка Фрумкина и Александр Никулин. Государства благих намерений
• Нильс Кристи. Современное преступление
• Даниэль Дефер. Трансфер политических технологий
• Дмитрий Куликов. Россия без Украины, Украина без России
• Мартин ван Кревельд. Война и современное государство
• Леонид Сюкияйнен. Ислам и перспективы развития мусульманского мира
• Леонид Григорьев. Энергетика: каждому своя безопасность
• Дмитрий Тренин. Угрозы XXI века
• Модест Колеров. Что мы знаем о постсоветских странах?
• Сергей Шишкин. Можно ли реформировать российское здравоохранение?
• Виктор Полтерович. Искусство реформ
• Тимофей Сергейцев. Политическая позиция и политическая деятельность
• Алексей Миллер. Империя Романовых и евреи
• Григорий Томчин. Гражданское общество в России: о чем речь
• Александр Ослон: Общественное мнение в контексте социальной реальности
• Валерий Абрамкин. «Мента тюрьма корежит круче арестанта»
• Александр Аузан. Договор-2008: критерии справедливости
• Александр Галкин. Фашизм как болезнь
• Бринк Линдси. Глобализация: развитие, катастрофа и снова развитие…
• Игорь Клямкин. Приказ и закон. Проблема модернизации
• Мариэтта Чудакова. ХХ век и ХХ съезд
• Алексей Миллер. Почему все континентальные империи распались в результате I мировой войны
• Леонид Вальдман. Американская экономика: 2006 год
• Эдуард Лимонов. Русская литература и российская история
• Григорий Гольц. Происхождение российского менталитета
• Вадим Радаев. Легализация бизнеса: баланс принуждения и доверия
• Людмила Алексеева. История и мировоззрение правозащитного движения в СССР и России
• Александр Пятигорский. Мифология и сознание современного человека
• Александр Аузан. Новый цикл: Договор-2008
• Николай Петров. О регионализме и географическом кретинизме
• Александр Архангельский. Культура как фактор политики
• Виталий Найшуль. Букварь городской Руси. Семантический каркас русского общественно-политического языка
• Даниил Александров. Ученые без науки: институциональный анализ сферы
• Евгений Штейнер. Япония и японщина в России и на Западе
• Лев Якобсон. Социальная политика: консервативная перспектива
• Борис Салтыков. Наука и общество: кому нужна сфера науки
• Валерий Фадеев. Экономическая доктрина России, или Почему нам придется вернуть глобальное лидерство
• Том Палмер. Либерализм, Глобализация и проблема национального суверенитета
• Петр Мостовой. Есть ли будущее у общества потребления?
• Илья Пономарев, Карин Клеман, Алексей Цветков. Левые в России и левая повестка дня
• Александр Каменский. Реформы в России с точки зрения историка
• Олег Мудрак. История языков
• Григорий Померанц. История России в свете теории цивилизаций
• Владимир Клименко. Глобальный Климат: Вчера, сегодня, завтра
• Евгений Ясин. Приживется ли у нас демократия
• Татьяна Заславская. Человеческий фактор в трансформации российского общества
• Даниэль Кон-Бендит. Культурная революция. 1968 год и «Зеленые»
• Дмитрий Фурман. От Российской империи до распада СНГ
• Рифат Шайхутдинов. Проблема власти в России
• Александр Зиновьев. Постсоветизм
• Анатолий Вишневский. Демографические альтернативы для России
• Вячеслав Вс. Иванов. Дуальные структуры в обществах
• Яков Паппэ. Конец эры олигархов. Новое лицо российского крупного бизнеса
• Альфред Кох. К полемике о «европейскости» России
• Леонид Григорьев. «Глобус России». Экономическое развитие российских регионов
• Григорий Явлинский. «Дорожная карта» российских реформ
• Леонид Косалс. Бизнес-активность работников правоохранительных органов в современной России
• Александр Аузан. Гражданское общество и гражданская политика
• Владислав Иноземцев. Россия и мировые центры силы
• Гарри Каспаров. Зачем быть гражданином (и участвовать в политике)
• Андрей Илларионов. Либералы и либерализм
• Ремо Бодеи. Политика и принцип нереальности
• Михаил Дмитриев. Перспективы реформ в России
• Антон Данилов-Данильян. Снижение административного давления как гражданская инициатива
• Алексей Миллер. Нация и империя с точки зрения русского национализма. Взгляд историка
• Валерий Подорога. Философия и литература
• Теодор Шанин. История поколений и поколенческая история России
• Валерий Абрамкин и Людмила Альперн. Тюрьма и Россия
• Александр Неклесcа. Новый интеллектуальный класс
• Сергей Кургинян. Логика политического кризиса в России
• Бруно Гроппо. Как быть с «темным» историческим прошлым
• Глеб Павловский. Оппозиция и власть в России: критерии эффективности
• Виталий Найшуль. Реформы в России. Часть вторая
• Михаил Тарусин. Средний класс и стратификация российского общества
• Жанна Зайончковская. Миграционная ситуация современной России
• Александр Аузан. Общественный договор и гражданское общество
• Юрий Левада. Что может и чего не может социология
• Георгий Сатаров. Социология коррупции (к сожалению, по техническим причинам большая часть записи лекции утеряна)
• Ольга Седакова. Посредственность как социальная опасность
• Алесандр Лившиц. Что ждет бизнес от власти
• Евсей Гурвич. Что тормозит российскую экономику
• Владимир Слипченко. К какой войне должна быть готова Россия
• Владмир Каганский. Россия и регионы — преодоление советского пространства
• Борис Родоман. Россия — административно-территориальный монстр
• Дмитрий Орешкин. Судьба выборов в России
• Даниил Дондурей. Террор: Война за смысл
• Алексей Ханютин, Андрей Зорин «Водка. Национальный продукт № 1»
• Сергей Хоружий. Духовная и культурная традиции России в их конфликтном взаимодействии
• Вячеслав Глазычев «Глубинная Россия наших дней»
• Михаил Блинкин и Александр Сарычев «Российские дороги и европейская цивилизация»
• Андрей Зорин «История эмоций»
• Алексей Левинсон «Биография и социография»
• Юрий Шмидт «Судебная реформа: успехи и неудачи»
• Александр Аузан «Экономические основания гражданских институтов»
• Симон Кордонский «Социальная реальность современной России»
• Сергей Сельянов «Сказки, сюжеты и сценарии современной России»
• Виталий Найшуль «История реформ 90-х и ее уроки»
• Юрий Левада «Человек советский»
• Олег Генисаретский «Проект и традиция в России»
• Махмут Гареев «Россия в войнах ХХ века»
• АUDIO

Что делает нас людьми? — Scientific American

Шесть лет назад я ухватился за возможность присоединиться к международной группе, которая определяла последовательность оснований ДНК, или «букв», в геноме обыкновенных шимпанзе (Pantroglodytes). Как биостатистик с давним интересом к происхождению человека, я стремился сопоставить последовательность ДНК человека с последовательностью ДНК нашего ближайшего живого родственника и подвести итоги. Выяснилась смиренная истина: наши схемы ДНК почти на 99 процентов идентичны их. То есть из трех миллиардов букв, составляющих геном человека, только 15 миллионов — менее 1 процента — изменились примерно за шесть миллионов лет с тех пор, как линии человека и шимпанзе разошлись.

Эволюционная теория утверждает, что подавляющее большинство этих изменений практически не повлияло на нашу биологию. Но где-то среди этих примерно 15 миллионов оснований лежат различия, которые сделали нас людьми. Я был полон решимости найти их. С тех пор я и другие добились заманчивого прогресса в идентификации ряда последовательностей ДНК, которые отличают нас от шимпанзе.

Ранний сюрприз
Несмотря на то, что это лишь небольшой процент человеческого генома, миллионы баз — это огромная территория для поиска. Чтобы облегчить поиск, я написал компьютерную программу, которая будет сканировать геном человека в поисках фрагментов ДНК, которые больше всего изменились с тех пор, как люди и шимпанзе отделились от общего предка. Поскольку большинство случайных генетических мутаций не приносят пользы и не вредят организму, они накапливаются с постоянной скоростью, отражающей количество времени, прошедшее с тех пор, как два живых вида имели общего предка (эту скорость изменения часто называют «тиканием молекулярные часы»). Ускорение такой скорости изменений в какой-то части генома, напротив, является отличительной чертой положительного отбора, при котором мутации, помогающие организму выживать и размножаться, с большей вероятностью передаются будущим поколениям. Другими словами, те части кода, которые претерпели наибольшую модификацию со времени разделения человека и шимпанзе, представляют собой последовательности, которые, скорее всего, сформировали человечество.

В ноябре 2004 года, после нескольких месяцев отладки и оптимизации моей программы для работы на массивном компьютерном кластере в Калифорнийском университете в Санта-Круз, я наконец получил файл, содержащий ранжированный список этих быстро развивающихся последовательностей. Вместе со своим наставником Дэвидом Хаусслером, склонившимся через мое плечо, я посмотрел на верхнюю часть, состоящую из 118 оснований, которые вместе стали известны как ускоренная человеком область 1 (HAR1). Использование У.К. Браузер генома Санта-Крус, инструмент визуализации, который аннотирует геном человека информацией из общедоступных баз данных, я увеличил масштаб HAR1. Браузер показал последовательности HAR1 человека, шимпанзе, мыши, крысы и курицы — всех видов позвоночных, чьи геномы к тому времени были расшифрованы. Это также показало, что предыдущие крупномасштабные эксперименты по скринингу обнаружили активность HAR1 в двух образцах клеток человеческого мозга, хотя ни один ученый еще не назвал и не изучил последовательность. Мы кричали: «Отлично!» в унисон, когда мы увидели, что HAR1 может быть частью нового для науки гена, который активен в мозге.

Мы сорвали джекпот. Хорошо известно, что человеческий мозг значительно отличается от мозга шимпанзе по размеру, организации и сложности, среди прочих характеристик. Тем не менее механизмы развития и эволюции, лежащие в основе характеристик, отличающих человеческий мозг, плохо изучены. HAR1 мог пролить свет на этот самый загадочный аспект биологии человека.

Следующий год мы потратили на то, чтобы узнать все, что могли, об эволюционной истории HAR1, сравнив эту область генома у различных видов, включая еще 12 позвоночных, которые были секвенированы за это время. Оказывается, пока не появились люди, HAR1 развивался очень медленно. У кур и шимпанзе, линии которых разошлись около 300 миллионов лет назад, различаются только два из 118 оснований по сравнению с 18 различиями между людьми и шимпанзе, чьи линии разошлись гораздо позже. Тот факт, что HAR1 был фактически заморожен во времени на протяжении сотен миллионов лет, указывает на то, что он делает что-то очень важное; то, что затем она подверглась резкому пересмотру у людей, предполагает, что эта функция была значительно изменена в нашей линии.

Критический ключ к пониманию функции HAR1 в мозге появился в 2005 году, после того как мой коллега Пьер Вандерхаген из Свободного университета Брюсселя получил флакон с копиями HAR1 из нашей лаборатории во время визита в Санта-Крус. Он использовал эти последовательности ДНК для создания флуоресцентной молекулярной метки, которая загоралась, когда HAR1 активировался в живых клетках, то есть копировался из ДНК в РНК. Когда в клетке включаются типичные гены, клетка сначала делает копию мобильной матричной РНК, а затем использует РНК в качестве матрицы для синтеза необходимого белка. Маркировка показала, что HAR1 активен в типе нейронов, который играет ключевую роль в структуре и расположении развивающейся коры головного мозга, морщинистого внешнего слоя мозга. Когда в этих нейронах что-то идет не так, результатом может быть тяжелое, часто смертельное, врожденное заболевание, известное как лиссэнцефалия («гладкий мозг»), при котором в коре отсутствуют характерные складки и заметно уменьшается площадь поверхности. Сбои в работе этих же нейронов также связаны с возникновением шизофрении во взрослом возрасте.

Таким образом, HAR1 активируется в нужное время и в нужном месте, чтобы играть важную роль в формировании здоровой коры. (Другие данные свидетельствуют о том, что он может дополнительно играть роль в производстве спермы.) Но как именно эта часть генетического кода влияет на развитие коры головного мозга, остается загадкой, которую мы с коллегами до сих пор пытаемся разгадать. Мы очень хотим это сделать: недавний всплеск замен HAR1, возможно, значительно изменил наш мозг.

Помимо замечательной истории эволюции, HAR1 отличается тем, что не кодирует белок. В течение десятилетий исследования в области молекулярной биологии были сосредоточены почти исключительно на генах, определяющих белки, основные строительные блоки клеток. Но благодаря проекту «Геном человека», который секвенировал наш собственный геном, ученые теперь знают, что гены, кодирующие белок, составляют всего 1,5 процента нашей ДНК. остальные 98,5%, иногда называемые мусорной ДНК, содержат регуляторные последовательности, которые сообщают другим генам, когда включаться и выключаться, и гены, кодирующие РНК, которые не транслируются в белок, а также большое количество ДНК, имеющее цели, которые ученые только начинают понимать. понять.

Основываясь на паттернах последовательности HAR1, мы предположили, что HAR1 кодирует РНК. Санта-Крус, впоследствии подтвержденный в 2006 году лабораторными экспериментами. Фактически оказывается, что человеческий HAR1 находится в двух перекрывающихся генах. Общая последовательность HAR1 дает начало совершенно новому типу структуры РНК, добавляя к шести известным классам генов РНК. Эти шесть основных групп охватывают более 1000 различных семейств генов РНК, каждое из которых отличается структурой и функцией кодируемой РНК в клетке. HAR1 также является первым задокументированным примером последовательности, кодирующей РНК, которая, по-видимому, подверглась положительному отбору.

Может показаться удивительным, что раньше никто не обращал внимания на эти удивительные 118 оснований генома человека. Но в отсутствие технологии для быстрого сравнения целых геномов у исследователей не было возможности узнать, что HAR1 был чем-то большим, чем просто еще одним фрагментом мусорной ДНК.

Языковые подсказки
Полногеномные сравнения других видов также предоставили еще одно важное понимание того, почему люди и шимпанзе могут быть такими разными, несмотря на то, что их геномы очень похожи. В последние годы были секвенированы геномы тысяч видов (в основном микробов). Оказывается, большое значение может иметь место, где в геноме происходят замены ДНК, а не количество изменений в целом. Другими словами, вам не нужно сильно менять геном, чтобы создать новый вид. Способ эволюции человека от предка человека-шимпанзе состоит не в том, чтобы ускорить ход молекулярных часов в целом. Скорее, секрет в том, чтобы быстрые изменения происходили в местах, где эти изменения имеют важное значение для функционирования организма.

HAR1, безусловно, такое место. То же самое относится и к гену FOXP2, который содержит еще одну из быстро меняющихся последовательностей, которые я идентифицировал и, как известно, участвует в речи. Его роль в речи была обнаружена исследователями из Оксфордского университета в Англии, которые в 2001 году сообщили, что люди с мутациями в этом гене неспособны совершать определенные тонкие, высокоскоростные движения лица, необходимые для нормальной человеческой речи, даже если они обладают когнитивная способность обрабатывать язык. Типичная последовательность человека демонстрирует несколько отличий от последовательности шимпанзе: две замены оснований, которые изменили ее белковый продукт, и множество других замен, которые могли привести к сдвигам, влияющим на то, как, когда и где белок используется в организме человека.

Недавнее открытие пролило некоторый свет на то, когда у гоминидов появилась поддерживающая речь версия FOXP2: в 2007 году ученые из Института эволюционной антропологии Макса Планка в Лейпциге, Германия, секвенировали FOXP2, извлеченный из окаменелости неандертальца, и обнаружили, что эти люди имели современную человеческую версию гена, что, возможно, позволяло им произносить слова так же, как мы. Текущие оценки того, когда неандертальцы и современные человеческие линии разделились, предполагают, что новая форма FOXP2 должна была появиться по крайней мере полмиллиона лет назад. Однако большая часть того, что отличает человеческий язык от голосового общения у других видов, связана не с физическими средствами, а с когнитивными способностями, которые часто коррелируют с размером мозга. У приматов, как правило, мозг больше, чем можно было бы ожидать, исходя из размеров их тела. Но объем человеческого мозга увеличился более чем в три раза по сравнению с предком человека-шимпанзе — скачок роста, который исследователи-генетики только начали расшифровывать.

Одним из наиболее хорошо изученных примеров гена, связанного с размером мозга у людей и других животных, является ASPM. Генетические исследования людей с состоянием, известным как микроцефалия, при котором мозг уменьшается до 70 процентов, выявили роль ASPM и трех других генов — MCPh2, CDK5RAP2 и CENPJ — в контроле размера мозга. Совсем недавно исследователи из Чикагского и Мичиганского университетов в Анн-Арборе показали, что ASPM испытал несколько всплесков изменений в ходе эволюции приматов, что свидетельствует о положительном отборе. По крайней мере, один из этих всплесков произошел в человеческой линии, поскольку она отличалась от линии шимпанзе и, таким образом, потенциально сыграла важную роль в эволюции нашего большого мозга.

Другие части генома могли менее непосредственно влиять на метаморфозы человеческого мозга. Компьютерное сканирование, идентифицировавшее HAR1, также обнаружило 201 другую ускоренную область человека, большинство из которых не кодирует белки или даже РНК. (Родственное исследование, проведенное в Институте Wellcome Trust Sanger в Кембридже, Англия, выявило многие из тех же самых HAR.) Вместо этого они, по-видимому, представляют собой регуляторные последовательности, которые сообщают соседним генам, когда включаться и выключаться. Удивительно, но более половины генов, расположенных рядом с HAR, участвуют в развитии и функционировании мозга. И, как и в случае с FOXP2, продукты многих из этих генов продолжают регулировать другие гены. Таким образом, даже несмотря на то, что HAR составляют небольшую часть генома, изменения в этих областях могли сильно изменить человеческий мозг, влияя на активность целых сетей генов.

За пределами мозга
Хотя многие генетические исследования были сосредоточены на выяснении эволюции нашего сложного мозга, исследователи также собирали воедино то, как возникли другие уникальные аспекты человеческого тела. HAR2, регион регуляции гена и второй по скорости сайт в моем списке, является показательным примером. В 2008 году исследователи из Национальной лаборатории Лоуренса в Беркли показали, что специфические базовые различия в человеческой версии HAR2 (также известной как HACNS1) по сравнению с версией у нечеловеческих приматов позволяют этой последовательности ДНК управлять активностью генов в запястье и большом пальце во время внутриутробного развития. , тогда как предковая версия у других приматов не может. Это открытие особенно провокационно, потому что оно могло лежать в основе морфологических изменений в человеческой руке, которые позволили развить ловкость, необходимую для изготовления и использования сложных инструментов.

Помимо изменений в форме, наши предки также претерпели поведенческие и физиологические сдвиги, которые помогли им адаптироваться к изменившимся обстоятельствам и мигрировать в новую среду. Например, завоевание огня более миллиона лет назад и сельскохозяйственная революция около 10 000 лет назад сделали продукты с высоким содержанием крахмала более доступными. Но одних культурных сдвигов было недостаточно для использования этих калорийных продуктов питания. Нашим предшественникам пришлось генетически адаптироваться к ним.

Изменения в гене AMY1, который кодирует амилазу слюны, фермент, участвующий в переваривании крахмала, представляют собой одну из хорошо известных адаптаций такого рода. Геном млекопитающих содержит несколько копий этого гена, причем количество копий варьируется между видами и даже между отдельными людьми. Но в целом, по сравнению с другими приматами, у людей особенно большое количество копий AMY1. В 2007 году генетики из Университета штата Аризона показали, что у людей, несущих больше копий AMY1, в слюне больше амилазы, что позволяет им переваривать больше крахмала. Таким образом, эволюция AMY1, по-видимому, связана как с количеством копий гена, так и со специфическими изменениями в его последовательности ДНК.

Другой известный пример диетической адаптации связан с геном лактазы (LCT), фермента, который позволяет млекопитающим переваривать углевод лактозу, также известную как молочный сахар. У большинства видов только грудные дети могут перерабатывать лактозу. Но около 9000 лет назад — совсем недавно, с точки зрения эволюции — изменения в геноме человека привели к появлению версий LCT, которые позволили взрослым переваривать лактозу. Модифицированный LCT развивался независимо в популяциях Европы и Африки, позволяя носителям переваривать молоко домашних животных. Сегодня взрослые потомки этих древних пастухов с гораздо большей вероятностью переносят лактозу в своем рационе, чем взрослые из других частей мира, включая Азию и Латинскую Америку, многие из которых страдают непереносимостью лактозы в результате того, что имеют версию предков приматов. ген.

LCT — не единственный ген, который, как известно, сейчас эволюционирует у людей. Проект генома шимпанзе выявил 15 других, находящихся в процессе перехода от версии, которая была совершенно нормальной у наших предков-обезьян и которая прекрасно работает у других млекопитающих, но в этой старой форме связана с такими заболеваниями, как болезнь Альцгеймера и рак у современных людей. . Некоторые из этих расстройств поражают только людей или встречаются у людей чаще, чем у других приматов. Ученые в настоящее время исследуют функции задействованных генов и пытаются установить, почему предковые версии этих генов стали неадаптивными в нас. Эти исследования могут помочь практикующим врачам выявить тех пациентов, у которых выше шансы заболеть одним из этих опасных для жизни заболеваний, в надежде помочь им предотвратить болезнь. Исследования могут также помочь исследователям определить и разработать новые методы лечения.

С хорошим приходит плохое
Борьба с болезнями, чтобы мы могли передать свои гены будущим поколениям, была постоянным припевом в эволюции людей, как и всех видов. Нигде эта борьба не проявляется так явно, как в иммунной системе. Когда исследователи изучают геном человека в поисках доказательств положительного отбора, главные кандидаты часто связаны с иммунитетом. Неудивительно, что эволюция так много возится с этими генами: в отсутствие антибиотиков и вакцин наиболее вероятным препятствием для людей, передающих свои гены, вероятно, была бы опасная для жизни инфекция, которая поражает до конца их детородного возраста. Дальнейшее ускорение эволюции иммунной системы вызывает постоянная адаптация патогенов к нашей защите, что приводит к эволюционной гонке вооружений между микробами и хозяевами.

Записи этих битв остались в нашей ДНК. Это особенно верно для ретровирусов, таких как ВИЧ, которые выживают и размножаются, вставляя свой генетический материал в наши геномы. Человеческая ДНК усеяна копиями этих коротких ретровирусных геномов, многие из которых относятся к вирусам, которые вызывали заболевания миллионы лет назад и которые, возможно, больше не циркулируют. Со временем ретровирусные последовательности накапливают случайные мутации, как и любые другие последовательности, так что разные копии становятся похожими, но не идентичными. Изучая количество расхождений среди этих копий, исследователи могут использовать методы молекулярных часов для датирования первоначальной ретровирусной инфекции. Следы этих древних инфекций также видны в генах иммунной системы хозяина, которые постоянно адаптируются для борьбы с постоянно развивающимися ретровирусами.

PtERV1 — один из таких реликтовых вирусов. У современных людей белок под названием TRIM5α предотвращает репликацию PtERV1 и родственных ретровирусов. Генетические данные свидетельствуют о том, что эпидемия PtERV1 поразила древних шимпанзе, горилл и людей, живших в Африке около четырех миллионов лет назад. Чтобы выяснить, как разные приматы реагировали на PtERV1, в 2007 году исследователи из Онкологического исследовательского центра Фреда Хатчинсона в Сиэтле использовали множество случайно мутировавших копий PtERV1 в геноме шимпанзе, чтобы реконструировать исходную последовательность PtERV1 и воссоздать этот древний ретровирус. Затем они провели эксперименты, чтобы увидеть, насколько хорошо версии гена TRIM5α человека и человекообразных обезьян могут ограничивать активность воскресшего вируса PtERV1. Их результаты показывают, что единственное изменение в TRIM5α человека, скорее всего, позволило нашим предкам бороться с инфекцией PtERV1 более эффективно, чем наши двоюродные братья-приматы. (Дополнительные изменения в TRIM5α человека могли развиться в ответ на родственный ретровирус.) Другие приматы имеют свои собственные наборы изменений в TRIM5α, вероятно, отражающие ретровирусные сражения, которые выиграли их предшественники.

Однако победа над одним типом ретровируса не обязательно гарантирует постоянный успех в борьбе с другими. Хотя изменения в TRIM5α человека, возможно, помогли нам пережить PtERV1, эти же самые сдвиги значительно усложняют нам борьбу с ВИЧ. Это открытие помогает исследователям понять, почему ВИЧ-инфекция приводит к СПИДу у людей, но не у приматов. Ясно, что эволюция может сделать один шаг вперед и два шага назад. Иногда научные исследования ощущаются так же. Мы определили много интересных кандидатов для объяснения генетической основы отличительных черт человека. Однако в большинстве случаев мы знаем только основы функции этих последовательностей генома. Пробелы в наших знаниях особенно велики для таких областей, как HAR1 и HAR2, которые не кодируют белки.

Эти быстро развивающиеся уникальные человеческие последовательности действительно указывают путь вперед. История о том, что сделало нас людьми, вероятно, будет сосредоточена не на изменениях в наших белковых строительных блоках, а скорее на том, как эволюция собирала эти блоки по-новому, изменяя, когда и где в теле включаются и выключаются различные гены. Экспериментальные и вычислительные исследования, проводимые в настоящее время в тысячах лабораторий по всему миру, обещают выяснить, что происходит в 98,5 процентах нашего генома, которые не кодируют белки. С каждым днем ​​он все меньше и меньше похож на мусор.

ОБ АВТОРАХ

Кэтрин С. Поллард — биостатистик из Калифорнийского университета в Сан-Франциско. В 2003 г. после получения степени доктора философии. и постдокторские исследования в U.C. Беркли, она начала стажировку по сравнительной геномике в Калифорнийском университете. Санта-Крус, во время которого она участвовала в секвенировании генома шимпанзе. Поллард использовал эту последовательность для определения наиболее быстро развивающихся областей генома человека. Получив в 2008 году исследовательскую стипендию Слоана в области вычислительной и эволюционной молекулярной биологии, она недавно начала изучать эволюцию микробов, живущих в организме человека.

Что делает нас людьми? | Psychology Today

Физическое сходство между людьми и другими млекопитающими совершенно очевидно. Мы сделаны из одной плоти и крови; мы проходим через одни и те же основные этапы жизни. Тем не менее напоминания о нашем общем наследии с другими животными стали предметом культурных табу: секс, менструация, беременность, рождение, кормление, дефекация, мочеиспускание, кровотечение, болезнь и смерть. Грязные вещи. Однако, даже если мы попытаемся набросить на это завесу, доказательства эволюционной преемственности между человеческими и животными телами неопровержимы. В конце концов, мы можем использовать органы и ткани млекопитающих, такие как сердечный клапан свиньи, чтобы заменить наши собственные неисправные части тела. Огромная индустрия проводит исследования на животных для тестирования лекарств и процедур, предназначенных для людей, потому что тела людей и животных очень похожи. Физическая преемственность людей и животных неоспорима. Но разум — другое дело.

Наши умственные способности позволили нам приручить огонь и изобрести колесо. Мы выживаем благодаря своему разуму. Наш разум породил цивилизации и технологии, изменившие облик Земли, пока даже наши ближайшие живые родственники-животные ненавязчиво сидят в своих оставшихся лесах. Кажется, между человеческим и животным разумом существует огромная пропасть, но точную природу этой пропасти, как известно, трудно установить.

Мнения людей о разумах животных резко отличаются друг от друга. С одной стороны, мы наделяем наших питомцев всевозможными психическими характеристиками, обращаясь с ними, как с маленькими человечками в меховых костюмах. С другой стороны, мы относимся к животным как к безмозглым биомашинам — вспомним, как иногда обращаются с животными в пищевой промышленности. Большинство людей колеблются между этими интерпретациями от одного контекста к другому.

Время от времени кажется, что ученые тоже защищают противоречивые взгляды, явно направленные либо на обеспечение господства человека, либо на развенчание человеческого высокомерия. С одной стороны, ученые смело утверждают, что люди уникальны благодаря таким вещам, как язык, предвидение, чтение мыслей, интеллект, культура или мораль. С другой стороны, исследования регулярно утверждают, что демонстрировали способности животных, которые ранее считались исключительно человеческими.

Истина, как вы можете подозревать, часто находится где-то посередине. В ПРОБЕЛ Я исследую то, что мы в настоящее время знаем и чего не знаем о том, что отличает человеческий разум от любого другого, и как это различие возникло. Пришло время добиться серьезного прогресса в решении этих фундаментальных вопросов. На карту поставлено не что иное, как понимание нашего места в природе. Существуют также важные практические последствия установления природы разрыва, например, с точки зрения выявления генетических и неврологических основ высших умственных способностей. Те черты, которые уникальны для человека, вероятно, зависят от особенностей нашего мозга и генома, которые отличаются друг от друга.

Более четкое понимание того, что у нас общего с другими животными, также может иметь серьезные последствия для благополучия животных. Демонстрация общих признаков боли и психических расстройств у животных изменила взгляды многих людей на кровавые виды спорта и жестокость по отношению к животным. Установление их умственных способностей, их желаний и потребностей может обеспечить лучшую научную основу для наших решений о том, как следует обращаться с различными видами. Возможно, пришло время бросить вызов представлению о том, что разумно развитые существа по закону рассматриваются как объекты, ничем не отличающиеся от автомобилей или айфонов.

Сравнительные исследования показали, что наши ближайшие родственники животных, человекообразные обезьяны, обладают некоторыми экстраординарными способностями, такими как способность узнавать свое отражение в зеркале. Такие выводы привели к призывам принять человекообразных обезьян в наше сообщество равных с юридически защищенными правами. Но мы должны принимать во внимание не только их впечатляющие возможности, но и их пределы; потому что с правами приходят обязанности — например, уважение прав других.

Хотя мы можем быть совершенно счастливы распространить право на жизнь, свободу и свободу от пыток на обезьян (и, таким образом, были бы готовы преследовать в судебном порядке того, кто убивает обезьяну), были бы мы в равной степени счастливы с другой стороной медали ? Готовы ли мы отдать обезьяну под суд за убийство? В 2002 году Фродо, 27-летний шимпанзе, которого изучала Джейн Гудолл, схватил и убил четырнадцатимесячную человеческую малышку Миасу Садики в Танзании. Я не помню призывов к суду. Более того, должны ли мы контролировать нарушения прав обезьян? Конечно, было бы мало смысла преследовать самцов орангутангов за изнасилование или шимпанзе за детоубийство. Тем не менее, люди привыкли думать, что животные могут нести ответственность так же, как и люди. В средние века в Европе животных часто привлекали к суду за аморальные поступки, такие как убийство или воровство. Им дали адвокатов и наказания, которые соответствовали тем, которые были назначены людям за аналогичные преступления. Например, в 1386 году суд в Фалезе, Франция, судил и признал свиноматку виновной в убийстве младенца. Впоследствии палач повесил свинью на площади. Ее поросята также были обвинены, но после обсуждения были оправданы из-за их молодости.

Одна из ключевых характеристик, которая делает нас людьми, заключается в том, что мы можем думать об альтернативных вариантах будущего и делать осознанный выбор соответственно. Существа без такой способности не могут быть связаны общественным договором и брать на себя моральную ответственность. Однако, как только мы осознаем, что мы являемся причиной, мы можем почувствовать себя морально обязанными изменить свой образ жизни. Так что имейте в виду, что все виды обезьян находятся под угрозой исчезновения из-за деятельности человека. Мы единственный вид на этой планете, обладающий предвидением, способным преднамеренно проложить путь к желаемому долгосрочному будущему. Спланируйте это для обезьян; потому что они не могут.

Copyright Thomas Suddendorf

Что делает нас людьми?. Когда мы говорим о создании… | Йенс Риннельт | HumanBusiness

Когда мы говорим о том, чтобы сделать нашу работу человечной, имеет смысл взглянуть на то, что на самом деле представляет собой наша человеческая природа. Есть ли общие шаблоны, которые мы все разделяем? Мы стремимся к одному и тому же или нами движут разные вещи? Именно это мы и рассмотрим далее.

При определении универсальной человеческой природы очевидной отправной точкой является рассмотрение наших предков. Откуда мы пришли? Что биологически является общим для всех людей? Что такое эволюционная теория человечества?

Чтобы иметь отправную точку и получить первую широкую классификацию человеческих существ, нужно сначала определить, чем мы не являемся. Это означает установить четкие границы того, что отличает нас от других видов.

Когда мы оглядываемся на наших предков, становится ясно, что мы произошли от животных, точнее от гоминидов, группы человекообразных обезьян. Что отличает нас от животных, так это размер нашего мозга. И с развитием больших размеров мозга приходит осознание себя, форма сознания. Этот сознательный ум позволяет нам взвешивать решения и потенциальные результаты друг против друга и выбирать наиболее желательный вариант. Это соответствует нашему обладанию треугольным осознанием. Это означает, что мы можем оценить, какое влияние наши действия оказывают на отношения, которые разделяют два других человека, с которыми у нас также есть отношения. Другими словами, что они говорят о нас, когда нас нет рядом.

Хотя у нас все те же биологические потребности в воде, еде и сексе, что и у животных, и нам необходимо регулярно удовлетворять их, чтобы выжить, не инстинкт побуждает нас удовлетворять эти потребности. Мы принимаем осознанные решения о том, что мы едим, когда и сколько, например.

Одна из ключевых характеристик, которая делает нас людьми, заключается в том, что мы можем думать об альтернативных вариантах будущего и делать осознанный выбор соответственно. Существа без такой способности не могут быть связаны общественным договором и брать на себя моральную ответственность. Однако, как только мы осознаем, что мы являемся причиной, мы можем почувствовать себя морально обязанными изменить свой образ жизни.

— Томас Суддендорф, профессор психологии и автор книги «Разрыв: наука о том, что отличает нас от других животных». может стать следующим эволюционным шагом. Сингулярность — это момент, когда искусственный интеллект способен расти и самосовершенствоваться. Скорость обновления машин и развития искусственного интеллекта сейчас выше, чем когда-либо. Мы говорим о четвертой промышленной революции. Во времена разработки суперкомпьютеров, таких как IBM Watson, и риска того, что роботы займут нашу работу, может быть уместно определить, что делает нас людьми сейчас больше, чем когда-либо.

Если роботы будут работать быстрее, не уставая, чем мы, какую работу будут выполнять люди в будущем? Нам нужно сосредоточиться на нашей человечности в будущем умных роботов, поскольку мы не рациональные вычислительные машины.

Риск быть замененным роботом в рабочем контексте может дать нам свободу действий и сосредоточиться на том, что важно для нас в жизни и жизни других людей. Может быть, роботы и не враги нам, но на самом деле могут помочь нам достичь следующего эволюционного шага.

«Да, человек в некотором роде сам себе проект, и он сам себя создает. Но также существуют пределы того, во что он может превратиться. Проект предопределен биологически для всех мужчин; это стать мужчиной».

— Абрахам Маслоу

Отличительные черты человека определяются естественной эволюцией, также называемой генетическим детерминизмом. Как указывал Маслоу, мы не можем стать ничем иным, как людьми. Но что в нас такого особенного?

Эссенциалисты вроде Платона или Декарта, например, утверждали, что должна существовать какая-то сущность, разделяемая всеми людьми и только людьми. Язык, разум и мораль выдвигались как отличительные черты нашей человеческой природы. Но опять же, не все люди способны выражать или понимать язык. Эти различия между отдельными людьми затрудняют поиск общей детерминанты, которую мы все разделяем. Это привело Сатра к выводу, что человеческой природы не существует.

«[M]человек прежде всего существует, встречает себя, всплывает в мир — и уже потом определяет себя».

— Жан-Поль Сатр

Номологическое представление о нашей человеческой природе имеет иную перспективу. Он признает индивидуальные различия и говорит о человеческой природе, которая является общей для большинства людей в результате эволюции. Эти свойства, которые мы разделяем, не являются определяющими; они не обязательно являются общими для всех людей. Например, способность говорить может быть ограничена у человека из-за поврежденной функции мозга. Включение эволюционного понятия позволяет нам определить отличительную человеческую природу. Например, робот может обладать всеми свойствами человека, но это не делает его человеком. Это определение нашей человеческой природы также признает, что она непостоянна. При непрерывной эволюции наша человеческая природа может меняться со временем.

Подытожим, чему нас научила эволюция. Хотя наши гены определяют, кем мы можем стать, мы способны принимать сознательные решения о том, что мы делаем, и можем отразить результат.

Поскольку наша генетика и эволюция сами по себе не могут объяснить различия между людьми, помимо природы должен существовать еще один аспект. Почему люди так сильно различаются?

Человек – существо культурное. Мы взаимозависимый вид и имеем динамичную сеть отношений с другими людьми. На наш фенотип, наблюдаемые характеристики или черты организма, влияют люди вокруг нас, наша группа или племя. Некоторыми примерами человеческого фенотипа являются использование языка, наличие и проявление эмоций, создание инструментов для изготовления инструментов, использование огня, жизнь в группах, создание социальной идентичности, разделение труда, использование эмпатии, способность различать правильные и неправильно и осознавая ответственность и преднамеренность.

Мы придерживаемся убеждений и взглядов, социально передаваемых представлений и практик, которые формируют наш опыт и поведение. Это явление называется популяционным мышлением. Информация передается внутри культурной группы. Культура определяется как информация, способная повлиять на поведение человека, которую мы получаем от других представителей нашего вида посредством обучения, подражания и других форм социальной передачи. Люди в разных культурных группах ведут себя по-разному, поскольку они приобрели разные навыки, убеждения и ценности.

Экологи говорят о культурном и социальном детерминизме. Они разделяют точку зрения, согласно которой все наше поведение является результатом среды, в которой мы живем. Определение человеческой природы, данное Сатре, возможно только в социальном контексте. Без других людей вокруг не было бы необходимости определять, что делает нас людьми. Он считает, что смысл жизни мы решаем индивидуально, поскольку социальные конструкции существуют только в наших головах. Социальный порядок, например, конструируется, тогда как на самом деле это обмен между равными. Однако свобода, которая приходит с такой безграничной ментальной верой, может пугать, вот почему мы решили жить в самообмане. Мы верим только в то, во что хотим верить, чтобы иметь возможность оправдать собственные действия.

Интеракционисты, напротив, разделяют мнение, что человеческие черты являются продуктом генов и окружающей среды. Как описано выше, эволюционный аспект человеческой природы нельзя отрицать. Люди испытывают постоянные изменения и адаптацию разума к окружающей среде, обрабатывая информацию, которая является адаптивной, постоянно меняющейся или, другими словами, сложной. Сегодня эти переживания могут происходить быстрее, чем может развиваться наш разум. Мы обладаем врожденными базовыми знаниями или когнитивными способностями, с которыми рождаемся, но также обладаем способностью к обучению и культурными различиями. Эти так называемые системы развития по-разному реагируют на различные среды, что объясняет различия между людьми во всем мире.

Подводя итог, можно сказать, что гены определяют наши эволюционные возможности, а окружающая среда вызывает наиболее подходящие реакции. Но мы не определяемся нашей средой и вместо этого можем принимать сознательные решения, как мы узнали в эволюционной части.

Что тогда мотивирует наши решения и поведение?

«[…S]общество — это непростой компромисс между людьми с противоречивыми амбициями…»

— Мэтт Ридли

У всех нас есть общие потребности. У всех нас есть потребность в биологическом выживании, которая может быть достигнута с помощью питьевой воды, еды и секса. Кроме того, мы хотим быть в безопасности, любимыми и создать свою уникальную социальную идентичность. В наших личных интересах сначала удовлетворить эти потребности, чтобы иметь возможность жить здоровой жизнью в долгосрочной перспективе. Другими словами, если эти основные потребности не удовлетворяются, мы действуем эгоистично. Наш первый инстинкт — убедиться, что наши собственные потребности удовлетворены, прежде чем мы подумаем об удовлетворении чужих потребностей. Тем не менее, мы также можем действовать альтруистично, но шансы более вероятны, если наши собственные потребности покрываются. Альтруизм определяется бескорыстными действиями и созданием долгосрочных выгод для других за сиюминутные личные затраты. В нашей природе быть кооперативным видом, как показывают примеры крупномасштабного благосостояния.

Другой пример — справедливость по отношению к незнакомцам в рыночных обществах. В игре «Ультиматум» предлагающий получает денежную сумму и делает предложение о том, как разделить ее, отвечающему, который может либо принять предложение, либо отклонить его. Если предложение принимается, обе стороны получают деньги. Если предложение отклонено, ни одна из сторон ничего не получает. В случае исключительно личных интересов Предлагающий должен предложить небольшую сумму, а Ответчик должен принять ее; обеим сторонам было бы лучше. Однако даже в другой версии, игре «Диктатор», где нет возможности отказа, предлагаемые предложения почти поровну. Это особенно верно для западных, промышленно развитых стран и показывает чувство справедливости и сотрудничества. В менее развитых странах делаются более низкие предложения, и они обычно принимаются, демонстрируя эгоистичное поведение, если основные потребности не удовлетворены.

В целом можно сказать, что в краткосрочной перспективе мы ищем удовлетворения, избегая наказания или стремясь к удовольствию. Однако не все наши действия обусловлены стремлением к гедонистическому удовольствию. Альтруистическое поведение возможно через личные страдания в краткосрочной перспективе, чтобы достичь долгосрочных выгод для всех. К чему же мы, в конце концов, стремимся?

В конце дня всем нам хочется ложиться спать с чувством, что сегодня был хороший день. Это эвдемоническое довольство, человеческое процветание и есть то, к чему мы все стремимся. Маслоу описал этот процесс как самопревосхождение с такими ценностями бытия, как истина, красота или совершенство. В основе этой идеи лежит предположение, что нами движет любопытство к тому, что может произойти, и что мы хотим улучшить окружающую среду для себя и других. В идеале синергетически, когда наши действия одновременно эгоистичны и альтруистичны.

Однако для того, чтобы наша социальная система сохраняла свою жизнеспособность во времени, в ней должны соблюдаться минимальные требования. Рамки стратегического устойчивого развития определяют эти требования как нашу способность к самоорганизации и обучению, способность находить общий смысл и доверие, а также разнообразие. Другими словами, мы должны иметь Автономию, Мастерство и Цель, чтобы процветать как человеческие существа, поскольку это наши внутренние мотивы.

Существует универсальная природа с универсальными потребностями и стремлениями, но есть и индивидуальные предпочтения, перспективы и решения, подчеркивающие уникальность каждого человека. В конечном итоге мы хотим сделать нашу жизнь лучше и способствовать развитию человечества .

Почему же мы так часто принимаем иррациональные решения?

«Всякий раз, когда вы оказываетесь на стороне большинства, пришло время исправиться (или сделать паузу и подумать)».

— Марк Твен

Как уже было сказано, если наши основные потребности не удовлетворяются, мы действуем эгоистично. Более того, причина, по которой мы принимаем так много иррациональных решений, которые со стороны вполне очевидны, заключается в том, что мы не являемся рациональным, машиноподобным homo economicus, а делаем выбор, основываясь на поведении нашей группы. А поскольку мы знаем только поведение нашей культурной группы, нас даже нельзя винить. Мы просто не знаем лучшего. По замыслу мы, люди, являемся социальным существом, которое черпает свои навыки, убеждения и ценности из культурной среды, частью которой мы являемся.

Но даже если мы знаем об альтернативных вариантах поведения или решениях, мы изо всех сил пытаемся довести до конца наши собственные действия, особенно если альтернатива не соответствует точке зрения большинства представителей нашей культурной группы. Быть аутсайдером как социальным существом — это наименее желательная ситуация, в которой мы могли бы оказаться. Кроме того, легче подражать, чем создавать что-то новое. Вот почему мы используем подражание для достижения экономического успеха, когда оно на самом деле снижает нашу генетическую приспособленность или угрожает устойчивости нашей социальной системы и планеты. Мы делаем иррациональный выбор, потому что хотим соответствовать нашей группе.

«Человеку суждено своим разумом жить в обществе с людьми и в нем возделывать себя, цивилизовывать себя и делать себя нравственным посредством искусств и наук. Как бы ни была сильна его животная склонность пассивно поддаваться соблазнам комфорта и благополучия, которые он называет счастьем, ему все же суждено стать достойным человечества, активно борясь с препятствием, цепляющимся за него из-за грубости мировоззрения. его природа».

— Иммануил Кант

Эволюция и, следовательно, наши гены определяют, кем мы можем стать, тогда как социально-экономическая среда, в которой мы находимся, порождает поведение, соответствующее навыкам, убеждениям и ценностям этой культурной группы. Мы не homo economicus, который принимает рациональные решения, как машины. Вместо этого мы постоянно боремся за определение собственной социальной идентичности, достижение уникальности и свободы, и в то же время не хотим, чтобы нас считали аутсайдерами. Наше стремление быть добродетельными и поступать правильно, основываясь на том, во что мы верим и что ценим, постоянно оспаривается нашей потребностью в социальной принадлежности и соответствии с мнением большинства. Однако мы способны принимать осознанные решения и доводить до конца свои действия, борясь с собственной природой инстинктов, несмотря на внешние обстоятельства. Мы создаем что-то новое, основываясь на идеях других людей и добавляя свою точку зрения, что помогает нам ускорить процесс.

Наша моральная обязанность — принимать решения и направлять человечество в направлении, которое в долгосрочной перспективе будет выгодно для всех, даже если это приведет к личным страданиям в краткосрочной перспективе. Нашим руководящим принципом является влияние, которое мы оказываем на других людей, стратегия эмпатии, позволяющая достигать наших собственных целей и одновременно помогать другим людям достигать их целей. То, что делает нас людьми, прекрасно выражено в философии Ubuntu: «Единственный способ для меня быть человеком — это чтобы вы отражали мою человечность в ответ на меня».

Мы не можем быть людьми без других людей.

На создание этого поста меня вдохновила книга Стивена Даунса и Эдуарда Мачери «Рассуждая о человеческой природе». Авторы собрали научные точки зрения, которые проливают новый свет на классическую дискуссию о том, являются ли люди продуктом природы или воспитания. Вы можете получить книгу здесь:

Amazon.com Amazon DE Amazon UK

Что делает нас людьми | Герцог

Роберт Дж. Блайвайз

фотографий Беппе Джакоббе

13 ноября 2019 г. | Осенний выпуск 2019 года

Мармеладные мишки. Они раскрывают сладкую реальность. Посмотрите видео: Пара трехлетних детей шумно обсуждает искусно приготовленный для них вызов. Они тянутся друг к другу за несколько веревок, тем самым распечатывая большую коробку и высвобождая поток леденцов. Ни одному из партнеров не требуется много усилий, чтобы прийти к справедливому распределению; если один укажет, что она лишена жевательной резинки, другая быстро исправит дисбаланс жевательной резинки. Существует множество подобных исследований, все в поддержку великой теории человеческой уникальности, и все они являются частью постоянно расширяющегося исследовательского послужного списка Майкла Томаселло 71 года, профессора психологии и неврологии герцога.

Стремление Томаселло как мыслителя и исследователя принесло ему множество наград; их диапазон подчеркивает карьеру новаторской работы в нескольких областях. В 2017 году он был избран в Национальную академию наук, что является одной из самых высоких наград, которые может получить ученый. Пять лет назад это была выдающаяся научная премия Американской психологической ассоциации. Согласно цитате, «новаторское исследование Томаселло о происхождении социального познания привело к революционным открытиям как в психологии развития, так и в познании приматов». До этого это была премия Heineken в области когнитивных наук: «Он один из немногих ученых во всем мире, который признан экспертом в нескольких дисциплинах».

«Больше, чем кто-либо другой, Томаселло помог определить, что делает нас уникальными и что делает нас похожими на других животных», — говорит Эндрю Мельцофф, содиректор Института обучения и наук о мозге в Вашингтонском университете. в Сиэтле. «Многие из его экспериментов стали классикой в ​​этой области, и они открыли нам глаза на то, что значит быть человеком».

Самая поучительная работа ТОМАСЕЛЛО на сегодняшний день, в которой, в описании того, что значит быть человеком, собраны воедино некоторые из этих классических экспериментов, — это книга, опубликованная ранее в этом году. Это удачно, хотя и несколько величественно названо Стать человеком . Его исходная точка состоит в том, что мы отделены от наших ближайших родственников-приматов небольшими различиями. Небольшие различия, но указывающие на одну очень большую и очень человеческую черту: стремление к сотрудничеству.

Первое, что поставило его на карту, по его выражению, это книга Томаселло 1999 года, Культурные истоки человеческого познания . Там он предлагает мысленный эксперимент, представляя ребенка, выросшего на необитаемом острове. Ребенок удален от всех человеческих контактов. Как поведет себя такой ребенок? Очень похоже на обезьяну. «Особенность людей — это способности, с которыми мы рождаемся», — говорит он. «Эти способности должны быть реализованы через социальные взаимодействия. Их нужно тренировать».

Новая книга смещает фокус. Культура — понятие, которое, по Томаселло, включает в себя создание и использование символов, от математики до письменного языка; создание и использование сложных инструментов; и, наконец, создание и участие в сложных социальных организациях и институтах — играет большую роль в превращении человека в человека. Так что же играет большую роль в создании культуры?

«Поскольку я провел больше исследований и больше думал об этом, я решил, что сотрудничество важнее культуры», — говорит Томаселло. «Вы можете думать о культуре как о форме сотрудничества. Вы не можете иметь культуру, не имея индивидуальной психологии, которая говорит: «Я могу сотрудничать с другими людьми». Затем эта психология сотрудничества распространяется на группу». Если люди обладают уникальной способностью формировать культуру, то это потому, что они уникально способны к сотрудничеству.

Томаселло имеет широкое определение сотрудничества. Он включает в себя мутуалистическое сотрудничество, благодаря которому выигрывают обе стороны. Наряду с жертвенностью, или альтруизмом, или помощью. По его мнению, по мере того, как мы приобретаем опыт в младенчестве, несколько узкое, корыстное, мутуалистическое сотрудничество переходит в более альтруистическую версию сотрудничества. Благодаря этому процессу наш моральный диапазон расширяется. «Мы хотим сотрудничать, потому что это взаимовыгодно. Но мы также хотим сотрудничать, потому что мы хотим справедливо распределить плоды наших совместных усилий, потому что мы должны это делать».

Сотрудничество, таким образом, в конце концов углубляет чувство «мы», представление о том, что мы все вместе, что у всех нас есть доля некоего права в результате наших усилий.

Эта идея родилась из шести сотен или около того научных статей, автором или соавтором которых является Томаселло. Небольшая выборка: «Маленькие дети в основном сдерживают и ожидают, что другие сдержат свои обещания»; «Малыши помогают сверстнику»; «Что это значит для меня? Самоуважение исключает альтруизм и злобу у шимпанзе»; «Реакция трехлетнего ребенка на невыполнение партнером своей роли в совместном обязательстве»; «Тридцать лет жестов великих обезьян».

Вернувшись в Дюк три года назад из Института эволюционной антропологии Макса Планка, Томаселло поместил свою команду в лаборатории Дьюка по изучению детей в крыле Здания социальной психологии. На доске написано красноречивое сообщение о рекрутинге: «Вы играете с цветами, мы даем вам приз. Возрастной диапазон 2,5-4,5 года». На стенах висит около дюжины наград за участие детей; каждая включает фотографию одного супермолодого, суперулыбающегося испытуемого и заявляет, что лаборатория Томазелло «с гордостью представляет почетное звание младшего научного сотрудника». Одно из смежных пространств — ничем не примечательное, за исключением отвлекающих внимание детей элементов, таких как Dino Fossil Putty, Secret Decoder, очки для плавания Fish Face, комиксы на тему Супермена и пластиковые персонажи из 9.0081 Frozen — готовится к предстоящему эксперименту. В нем будет показано, как один ребенок, получивший запас жетонов, будет делиться ими с другим ребенком.

У него есть большая библиотека видеозаписей его экспериментов. Просмотрите их, и вы увидите буйных действий трех- и пятилетних детей. Они выступают — скажем, кладут лакомство в коробку для лишенного лакомства сверстника — в среде, созданной для дружелюбия, с маленькими стульями, мягкими игрушками, которых можно обнять, куклами (лягушками, медведями, кроликами, собаками, коровами) и дико раскрашенные плакаты, украшающие холодную клиническую обстановку. Вы также увидите, с помощью отдельного набора экспериментов, множество шимпанзе, показанных в несколько менее тщательно сконструированной среде. Они делают такие вещи, как указывая на пустую тарелку и неявно спрашивая: Как насчет того, чтобы наполнить ее едой?

«Конечно, это милые видео, — говорит Томаселло. «Это шимпанзе и дети».

Чуть более десяти лет назад Томаселло проводил эксперименты с младенцами в возрасте четырнадцати и восемнадцати месяцев, когда они только начинали ходить и говорить. Он заставил этих младенцев общаться со взрослым незнакомцем, которого они встретили несколько минут назад. Их помещали в ситуации, когда они могли помочь взрослому решить какую-нибудь простую задачу, от принесения предметов, находящихся вне досягаемости, до открывания дверей шкафа, когда у взрослого заняты руки. Как оказалось, они очень хотели помочь. По словам Томаселло, это означало, что они могли одновременно понимать цели других в самых разных ситуациях, а затем иметь альтруистическое стремление обеспечить необходимый импульс.

Будут ли другие приматы, наши близкие родственники, вести себя иначе? Конечно, эти другие приматы могут общаться в грубой форме. Но если они действительно кооперативные существа, они должны хорошо разбираться в психологии своих собратьев-приматов.

Один из давних сотрудников Томаселло, Брайан Хэйр, ныне профессор эволюционной антропологии в Университете Дьюка, вспоминает, что долгое время ученые скептически относились к тому, что другие приматы могут каким-либо образом «читать» намерения или действия других. Сам Томаселло отстаивал свой скептицизм в научных статьях. Но Томаселло был рад проверить альтернативную гипотезу — указание на черту Томаселло — «пристрастие к открытиям», как описывает его Хэйр. Даже если какое-то открытие может доказать его неправоту.

Для своей диссертации под руководством Томаселло Хэйр провел эксперименты с участием шимпанзе. Исследователи размещали пищу по одну или по другую сторону непрозрачных барьеров, чтобы еда была видна или нет подчиненному шимпанзе и доминирующему шимпанзе. Оказывается, шимпанзе, как и люди, «читают мысли»; они смогли выяснить, кто что знает о месте еды, и будут действовать соответственно.

Хэйр и Томаселло вместе с Хосепом Коллом (профессор эволюционного происхождения разума в Университете Сент-Эндрюс в Шотландии) опубликовали исследование в журнале Поведение животных. Они заметили, что «некоторые подчиненные в некоторых испытаниях занимались стратегическим маневрированием, например, ждали или прятались, чтобы получить кусочки еды, иногда даже используя более активные стратегии, такие как отвлечение доминанта от спрятанной еды». Другими словами, шимпанзе читают мысли не для того, чтобы делиться или сотрудничать. Они читают мысли, чтобы конкурировать.

Томаселло подробно описал разрыв между человеком и шимпанзе в статье 2011 года в Nature , одном из ведущих мировых научных журналов. В одном эксперименте двух- или трехлетние дети находились в комнате без взрослых; перед ними стояла задача собрать вместе доску, по сути качели, к ним. На каждом конце доски были две маленькие игрушки, к которым можно было получить доступ, если доску подтянуть достаточно близко. Когда дети тянули, игрушки катились к ним; один ребенок получил три игрушки, а другой — одну. «Счастливый» ребенок, получивший три игрушки, предоставил одну из игрушек «неудачливому» партнеру, который получил одну, так что у них получилось одинаковое количество.

Параллельный эксперимент, посвященный шимпанзе. «Удачливый» шимпанзе никогда не отдавал вознаграждение «неудачливому» партнеру; шимпанзе забрал награду себе. Для людей все сводилось к восстановлению справедливости. Для шимпанзе все сводилось к захвату того, что можно было схватить.

«Самым основным сравнительным фактом является то, что в ситуациях свободного выбора с одинаковыми наградами для обоих партнеров трехлетние дети в основном сотрудничают с партнером, тогда как шимпанзе в основном предпочитают действовать в одиночку», — пишет Томаселло в недавней статье. статья «Моральная психология долга». «Дети настолько мотивированы к сотрудничеству, что активно пытаются вернуть непокорного партнера, в то время как шимпанзе игнорируют непокорного партнера и снова пытаются действовать в одиночку. Действительно, дети настолько мотивированы, что пытаются снова привлечь непокорного партнера, даже если знают, что могут действовать в одиночку и достичь того же результата».

Люди, продолжает он, «обладают уникальной для вида мотивацией и предпочтением, по крайней мере среди человекообразных обезьян, для достижения целей путем сотрудничества с другими». Кроме того, дети, когда они сотрудничают, относятся друг к другу с очевидным «чувством обязанности относиться к своему партнеру уважительно, как к равному».

Мельцофф, исследователь в области познания из Вашингтонского университета, говорит, что Томаселло «обладает тонкой интуицией в отношении того, какие проблемы являются важными для изучения». Он добавляет: «Ни одна из групп не может говорить. Ни один не понимает наш язык. Нелегко понять, как «задать» шимпанзе вопрос или как «спросить» ребенка, что он думает или чувствует. Многие пробовали. Многие потерпели неудачу».

Склонность к СОТРУДНИЧЕСТВУ, обнаруженная этими человеческими детьми, по мнению Томаселло, не просто случайна в сфере человеческого опыта. Это следствие эволюции человека. Люди отделились от других человекообразных обезьян около 6 миллионов лет назад. В основном они были двуногими обезьянами с мозгом размером с обезьяну в течение следующих 4 миллионов лет, когда появился род Homo с большим мозгом и новыми навыками изготовления каменных орудий. По мере того как другие приматы конкурировали с ними за ресурсы, они стали добывать себе пищу посредством более активного сотрудничества.

Людей, которые отказывались сотрудничать в общении с другими — тех, кто пытался присвоить себе всю добычу — избегали как партнеров. Их эволюционная линия остановилась. Результатом стал сильный социальный отбор для кооперативно компетентных и мотивированных индивидуумов.

Великие человекообразные обезьяны — шимпанзе, гориллы, орангутаны, бонобо — в ходе эволюции стали весьма хороши в некоторых вещах. Они лазают с большой ловкостью, их физическое развитие идет быстрыми темпами, и с трех-четырех лет они практически независимы. Если эти человекообразные обезьяны биологически приспособлены к независимости, то люди биологически приспособлены к сотрудничеству.

Они адаптированы, то есть действуют вместе как единый агент, с общей целью, правилами поведения, приспособленными для координации с партнерами, и подразумевают согласие разделить вознаграждение за свои усилия.

Исследовательские вопросы Томаселло, ориентированные на сотрудничество, во многом являются вечными вопросами философии. Около десяти лет назад ему была присуждена немецкая премия Гегеля, за которую его провозгласили «настоящим философом» в образе лабораторного исследователя. Новая книга, Стать человеком , получил Книжную премию Уильяма Джеймса Американской психологической ассоциации за объединение «разнообразных разделов психологии и смежных дисциплин». Иногда пробным камнем для него является шотландский философ эпохи Просвещения Дэвид Юм. Юм набросал «естественные» или врожденные добродетели человека, такие как симпатия, а затем «искусственные» или социально обоснованные добродетели, такие как справедливость или честность.

Томаселло точно следует этой линии: с точки зрения эволюции, сотрудничество было средством получения ресурсов, которые люди никогда не могли добыть самостоятельно. Это очевидно, в той или иной форме, через развитие в раннем детстве. По мере развития склонность ребенка к сотрудничеству перерастает в групповую идентичность.

Таким образом, эволюционный императив превращается в коллективный императив — и, в конечном счете, в человеческую культуру. В одном журнальном обзоре говорится, что «впечатляющее и основополагающее исследование» Томаселло помогло ответить на последний из великих философских вопросов Иммануила Канта: что такое человек? Ченнелинг Канта, коллега-исследователь Жозеп Колл говорит: «Один из самых фундаментальных вопросов, с которыми люди должны столкнуться, и не только с научной точки зрения, но и с философской, заключается в том, что значит быть человеком».

СТУДЕНТ Дьюка Томаселло, который в обычный рабочий день в лаборатории все еще небрежно одевается в джинсы, столкнулся с обычным замешательством в отношении того, что значит выбрать специальность. Пока он не открыл для себя психологию. Он случайно попал на курс сравнительной психологии у Карла Эриксона, ныне вышедшего на пенсию. «Он рассказывал о том, как черепахи находят пляж, чтобы отложить яйца, как почтовые голуби находят свой дом, как общаются медоносные пчелы. Я просто подумал, что это самый увлекательный материал, который я когда-либо слышал».

Томаселло попался на крючок. Он искал курсы по психологии развития, а затем по социальной психологии и личности.

Его особенно привлекли работы Жана Пиаже, швейцарского психолога, известного своей новаторской работой в области детского развития. В готическом книжном магазине Дьюка он купил книгу Пиаже «Происхождение интеллекта у детей» ; у книги все еще есть место в его кабинете. Пиаже интересовало, как дети воспринимают мир и воспринимают его, поэтому он стал страстно задавать детям вопросы: «Куда уходит луна ночью?» «Как работают велосипеды?» «Как эти большие, тяжелые корабли могут плавать?» «Как работают тени?»

Вдохновленный чтением Пиаже, Томаселло, будучи герцогом-младшим, устроился на работу в детский сад баптистской церкви Уоттс-стрит в Дареме. (Он женился сразу после первого года обучения; в то время он ездил между кампусом и своей резиденцией на ферме в Хиллсборо.) Организовывая игровое время для дошкольников, он применил свою собственную версию опроса Пиаже. «Общая идея Пиаже заключалась в том, что у детей есть собственная логика. Они думают по-своему. Они какой-то другой вид. И вы должны выяснить, как они работают».

Выяснение пути к успеху в учебе было непростой задачей: «Это были 1960-е и 70-е, и я занимался чем-то другим, кроме учебы». Он подал документы в несколько аспирантур, все ему отказали, и в конце концов он переехал во Флориду, в свой родной штат. В течение года он жил у озера и работал, собирая поддоны — совместное предприятие с операторами погрузчиков — для одной из двух компаний по производству поддонов в США

. на этот раз он получил одно зачисление в Университет Джорджии и поступил туда. В течение первого семестра у него не было стипендии. Чтобы заработать немного денег в сельской местности Афин, штат Джорджия, он вставал в три часа ночи, чтобы разносить газеты. Затем он направлялся в класс.

Кандидат наук. по экспериментальной психологии Томаселло устроился на работу в Университет Эмори в качестве доцента психологии. (Первоначально ему отказали, но предпочтительный кандидат отказался, и он успешно договорился о том, чтобы быть больше, чем «заместителем» для будущего найма.) Вскоре после прибытия, в 1980 году, он поехал в Yerkes Primate Center Эмори с коллегой. . Как он вспоминает: «Мы с энтузиазмом говорили о том, насколько невероятно похожи шимпанзе на людей — в своих основных эмоциях, в своих игривых социальных взаимодействиях, в их умном использовании инструментов — когда один из них, сидевший на подъемнике, начал мочиться. Другой подошел и открыл рот, чтобы поймать мочу. Ну, ладно, может, очень похоже на нас, но не идентично».

В тот момент он сказал: «Я смутно представлял себе, как увлекательно было бы напрямую сравнивать человекообразных обезьян и человеческих детей» по всему спектру поведения.

Томаселло продвинулся по служебной лестнице и в филиале Йеркса. В 1998 году Институт эволюционной антропологии Макса Планка назначил его содиректором-основателем. Основанный в Лейпциге, Германия, и в котором работают несколько сотен постоянных и приглашенных ученых, институт исследует историю человечества с разных точек зрения. Эти ученые проводят исследования в области генетики, познания, культур и социальных систем, а также изучают приматов, тесно связанных с людьми.

По образцу немецких университетов институт очень иерархичен; академические обязанности не распределены широко. В результате Томаселло руководил защитой диссертаций более пятидесяти докторов наук. ученики.

Он также помог создать (вместе с Хосепом Каллом) то, что стало одновременно и главной достопримечательностью, и крупным центром исследований приматов при Лейпцигском зоопарке. Его исследования сосредоточены на поведении и познании человекообразных обезьян: шимпанзе, горилл, орангутанов, бонобо. А его обстановка в зоопарке позволяет посетителям наблюдать за обезьянами, а также наблюдать за научными исследованиями.

Среди протеже Томаселло в Лейпциге был Брайан Хэйр из Герцога, который начал работать с ним, будучи второкурсником в Эмори. Окончил через три с половиной года. Он сразу же присоединился к команде Томаселло на постоянной основе; он поддерживал эту ассоциацию на протяжении всей своей докторской и постдокторской работы. «Я думал, что буду играть в бейсбол в колледже, — вспоминает он. «После того, как я встретил Майка, я бросил бейсбол и вместо этого занялся наукой».

Первоначальная работа Хэйра с Томаселло была связана с простым, но осмысленным вопросом о следовании взглядом: если один примат смотрит вверх, будет ли в ответ другой примат смотреть в том же направлении? Хэйр быстро увлекся планированием экспериментов, сбором данных и сортировкой возможных интерпретаций — тяжелой, но творческой работой науки.

В одной из их первых совместных работ, опубликованной в журнале Science , была сформулирована так называемая «гипотеза культурного интеллекта». Исследователи провели обширную серию когнитивных тестов для 106 шимпанзе, тридцати двух орангутангов, а затем 105 детей в возрасте двух с половиной лет. Это было крупномасштабное исследование; она давала испытуемым широкий спектр задач, таких как «решение простой, но неочевидной проблемы путем наблюдения за продемонстрированным решением».

Их общий вывод: дети и шимпанзе демонстрируют очень похожие когнитивные способности при взаимодействии с физическим миром. Но когда дело доходит до взаимодействия с социальным миром, у детей более сложные когнитивные навыки, чем у других приматов. Это не «общий интеллект». Скорее, это особый интеллект — своего рода механизм культурной передачи, благодаря которому люди могут общаться с другими и учиться у них.

Исследование культурного интеллекта было «первым крупномасштабным когнитивным исследованием, в котором сравнивались различные виды по широкому спектру когнитивных способностей», — говорит Хэйр. Более ранние подходы сосредоточивались на конкретной способности в конкретном предмете, а затем на другой способности и другом предмете. Такой недостаток привел к большому количеству нечеткости определений. Исследователи могли изучать одну и ту же способность, но применяя разные ярлыки.

Ныне известный как руководитель Центра познания собак Герцога, Хэйр говорит, что его работа над психологией собак основана на модели Томаселло: Собаки, мало чем отличающиеся от человекообразных обезьян, обладают набором когнитивных способностей, и их выражение варьируется у разных людей. Для собак они включают память и торможение. Таким образом, собственные широкомасштабные исследования Хэйра указывают на одно «реальное» применение методов исследования Томаселло: они позволяют ему и его коллегам идентифицировать хороших собак-следопытов (хорошая память) или служебных собак (сильное торможение).

МАЛЕНЬКИЕ ЛЮДИ, конечно, не очень похожи на щенков. Попробуйте указать на щенка и… удачи в получении ответа, кроме случайного виляния хвостом. Помимо хвостов, отсутствие ответа типично для нечеловеческих приматов. Указание — это совместная деятельность — оказание помощи или обращение за помощью. Если малыши что-то ищут, а вы указываете за кушетку, они идентифицируют вас как помощника; они знают, что вы собираетесь помочь им найти спрятанную вещь.

Если вы посмотрите на культуру с точки зрения Томаселло, вы везде найдете сотрудничество. Одно место там, где происходит обучение. «Преподавание присутствует во всех известных нам человеческих обществах, и это явно не нормальная деятельность среди шимпанзе или других нечеловеческих приматов», — говорит он. Когда взрослые полны решимости видеть, как дети учатся, они укрепляют культуру. «Дети, со своей стороны, должны доверять обучению взрослых и быть готовыми изменить поведенческие стратегии — в отличие от шимпанзе — как только они увидят лучшую».

Культурное соответствие также является разновидностью сотрудничества: существует уникальная человеческая склонность следовать групповым увлечениям и моде без видимой практической причины; просто все так делают (или носят). То, что Томаселло называет «нормативностью», тесно связано с этим. Люди контролируют себя и оценивают собственное мышление по отношению к стандартам других; чувствовать себя членом группы — значит отождествлять себя с тем, как группа думает и ведет себя.

И это не просто нормативы. Как культура, мы всегда собираемся вместе, чтобы оценивать вещи. Мы привязаны к нашим долларовым банкнотам, но они ценны только потому, что коллективно мы придаем им определенную ценность. Это листы бумаги, украшенные президентским портретом. Однако, по общему согласию, они больше, чем это.

Хотя шимпанзе могут чему-то научиться у других, культура для них на самом деле не существует, говорит он. Культура шимпанзе, если этот термин вообще применим, является «предварительной и хрупкой». Человеческая культура, напротив, открыта для модификации, а не только для копирования; он основан как на верной передаче из поколения в поколение, так и на периодическом принятии новшеств. Его основа в сотрудничестве — включая его акцент на обучении, его изменчивые стандарты и его особый способ присвоения ценности — наделяет человеческую культуру определенным динамизмом.

Но Томаселло едва ли рисует картину, что все являются лучшими друзьями для всех. В статье «Моральная психология долга» он отмечает, что дети в первую очередь привязаны к тем, с кем они находятся в отношениях сотрудничества. У них сильные взаимодействия с такими партнерами, они протестуют, когда партнеры плохо с ними обращаются, и оправдывают свое плохое обращение с партнерами. Томаселло говорит, что это «поразительно», что в этом возрастном диапазоне на социальное поведение детей влияет просто то, что их относят к «минимальной группе», в которой есть только слабая поддержка. Как только они наденут зеленую футболку и им скажут, что они принадлежат к зеленой группе, они создадут прочную идентичность с зеленой группой.

Стая шимпанзе может мчаться в разных направлениях, чтобы прижать добычу. Но для Томаселло они движимы индивидуально, а не внутри группы: «Если парню, который заснял это, это сойдет с рук, он сам все съест». Среди людей, когда пятилетним детям предоставляется возможность поделиться в своей группе, они делают это щедро. Они менее склонны делиться мыслями с членами чужой группы. Они очень заботятся о своей личной репутации среди членов группы и работают над тем, чтобы пролить свет не только на себя, но и на своих близких.

Все это указывает на иронию в карьере Томаселло, ориентированной на сотрудничество. Когда он прислушивается к политическому языку, характеризующему иммигрантов как захватчиков (или, что еще хуже, как неких паразитов), Томаселло рассматривает то, что он называет «темной стороной» сотрудничества. Выступая в 2008 году в рамках серии выдающихся лекторов Стэнфорда, он заметил: «Мы говорим о сотрудничестве внутри «группы», которую трудно определить в современной жизни, но на протяжении большей части истории человечества она соответствовала просто паре сотен люди, с которыми человек жил и общался на регулярной основе, в отличие от всех тех других варваров, которых можно было заметить издалека».

Со времен первых людей групповые связи укреплялись за счет конкуренции извне: таким образом мы охотимся, чтобы собраться вместе. Они вместе охотятся по-разному. Мы точно разные. Это предполагает сильное чувство обособленности от чужой группы, по отношению к которой мы не чувствуем никаких особых обязательств.

Тем не менее, Томаселло продолжает возвращаться к этому ощущению общей интенциональности в широком масштабе, как к глубокому выражению импульса к сотрудничеству и, по сути, к источнику нравственного поведения. В Стать человеком , он пишет, что дети в раннем возрасте впечатлены идеей, что «теперь речь идет не только о том, что человек хочет делать, но и о том, что он должен делать».

«Совместное мышление и моральный дискурс», как он выразился, подразумевает способность принимать точку зрения других, уважать социальные нормы группы. Таковы предпосылки исключительно человеческой общественной жизни. И поэтому, определяя сотрудничество как ключевое человеческое качество, как великий разделитель между нами и нашими собратьями-приматами, Томаселло больше, чем философ-ученый. Он также является авторитетным оптимистом в отношении человеческого состояния.

10 вещей, которые делают людей особенными

Толпа людей аплодирует. Но что делает людей такими особенными и уникальными по сравнению с животным миром? (Изображение предоставлено: Источник изображения через Getty Images)

Люди — необычные животные с любой точки зрения. Наша особая анатомия и способности, такие как большой мозг и противопоставленные большие пальцы, позволили нам кардинально изменить наш мир и даже покинуть планету. В нас также есть странные вещи, которые, ну, просто особенные по сравнению с остальным животным миром. Так что же именно делает нас такими особенными? Некоторые вещи, которые мы считаем само собой разумеющимися, могут вас удивить.

1. Речь

Речь и общение – важная черта человека. (Изображение предоставлено RgStudio через Getty Images)

Никто так не любит поболтать, как люди. Но почему человекообразных обезьян , наших ближайших ныне живущих родственников, не могут говорить, как мы? В конце концов, форма и функции гортани и голосового тракта у приматов довольно схожи, 90 395 сравнительных исследований выявили 90 396 .

Чтобы ответить на этот вопрос, посмотрите не дальше мозг .

Приматы, как правило, имеют более широкий вокальный репертуар, когда две функции мозга — корковые ассоциативные области, которые контролируют произвольный контроль над поведением, и ядра ствола мозга, участвующие в контроле мышц, управляющих воспроизведением голоса — больше, исследование 2018 года в журнале Frontiers in Neuroscience найдено. У человека эти особенности крупнее, чем у других приматов.

«Проще говоря, приматы с большими ассоциативными областями коры, как правило, издавали больше звуков», — исследует соавтор исследования Джейкоб Данн, адъюнкт-профессор эволюционной биологии в Университете Англии Раскин в Соединенном Королевстве, 9 лет.0395 написал в Разговоре (откроется в новой вкладке). Другие факторы, такие как генетика и анатомия голосового тракта, вероятно, также оказывают влияние, и исследования их связи с речью продолжаются.

2. Вертикальное положение

Скульптура Australopithecus afarensis , вида Люси, изображена стоящей. Исследования анатомии Люси показывают, что она также качалась на деревьях. (Изображение предоставлено Дэйвом Эйнселем / Стрингером через Getty Images)

Люди уникальны среди приматов, потому что наш основной способ передвижения — прямохождение. Такой способ перемещения освобождает наши руки для использования инструментов. К сожалению, изменения, внесенные в наш таз, чтобы помочь нам передвигаться на двух ногах, в сочетании с младенцами с большим мозгом, делают человеческие роды необычайно опасными по сравнению с остальным животным миром.

В отличие от других приматов, у людей есть поясничный изгиб в нижней части спины, который помогает нам сохранять равновесие, когда мы стоим и ходим, но также делает нас уязвимыми для болей в пояснице и напряжения, Live Science ранее сообщал .

3. Нагота

Самка шимпанзе получает от своего дрессировщика контрейлерные игрушки. Кажется, что у людей меньше волос, чем у других обезьян. (Изображение предоставлено RollingEarth через Getty Images)

Мы выглядим голыми по сравнению с нашими более волосатыми двоюродными братьями-обезьянами. Удивительно, но квадратный дюйм человеческой кожи в среднем содержит столько же волосяных фолликулов, сколько 9Кожа 0395 шимпанзе ( Pan troglodytes ), найдено исследование 2018 года в журнале Journal of Human Evolution . Просто у людей на большей части тела волосы тоньше, короче и светлее, чем у большинства приматов, поэтому нас легко считать «голыми».

Итак, почему люди покрыты короткими, почти невидимыми волосами? Около 2 миллионов лет назад адаптация заставила представителей рода Homo уменьшить волосы на теле, в то время как другая адаптация увеличила количество экзокринных потовых желез, которые у большинства млекопитающих есть только на ладонях и подошвах ног, Живая наука ранее сообщала о . Эти адаптации облегчили Homo охлаждение во время бега на длинные дистанции из-за исключительной способности сильно потеть.

Если бы люди были покрыты густыми волосами, как обезьяны, пот покрывал бы волосы, что затрудняло бы испарение пота, а именно так пот охлаждает нас. Хорошо, что у нас миниатюрные волосы; это делает охлаждение ветерком.

Забавный факт о волосах: несмотря на то, что у нас их немного, они, по-видимому, помогают нам обнаруживать паразитов, согласно исследованию 2011 года, опубликованному в журнале 9.0395 Biology Letters (открывается в новой вкладке).

4. Одежда

Модельер создает одежду. Одежда позволила людям выжить в более холодных условиях. (Изображение предоставлено Владимиром Владимировым через Getty Images)

Людей можно назвать «голыми обезьянами», но большинство из нас носит одежду, что делает нас уникальными в животном мире. Были задокументированы случаи, когда шимпанзе украшали себя предметами: один дикий шимпанзе носил узелковое «ожерелье» из кожи, сделанное из остатков убитой красной обезьяны-колобуса, Отчет 1998 года обнаружил , в то время как шимпанзе в неволе в Замбии начала носить «серьги» из травы, которые она надела на уши, модная тенденция, которая распространилась на ее собратьев-шимпанзе — но эти украшения не защищали и не изолировали шимпанзе от непогоды, как это делает человеческая одежда.

Развитие человеческой одежды повлияло даже на эволюцию других видов — платяные вши ( Pediculus humanus humanus ), в отличие от всех других видов, цепляются за одежду, а не за волосы.

Мы также изобрели одежду для животных, которым, по правде говоря, не всегда нравится наряжаться.

5. Необыкновенный мозг

Наш необыкновенный мозг отличает нас от всех других животных на планете. (Изображение предоставлено janiecbros через Getty Images)

Без сомнения, человеческая черта, которая больше всего отличает нас от животного царства, — это наш экстраординарный мозг. Одной из самых ценных областей человеческого мозга является сверхразвитая кора головного мозга; он составляет более 80% массы нашего мозга и, согласно исследованию 2009 года, содержит 100 миллиардов нейронов.исследование в журнале Frontiers in Human Neuroscience (открывается в новой вкладке). Кора головного мозга связана со сложным, высшим мышлением , таким как принятие решений, исполнительный контроль, эмоциональное регулирование и речь. Несмотря на то, что человеческий мозг составляет около 2% массы тела, он потребляет более 25% всей энергии нашего тела, говорится в исследовании 2018 года, опубликованном в журнале Journal of Human Evolution .

У людей не самый большой мозг в мире — они принадлежат кашалоты . Тем не менее, человеческий мозг, вес которого у взрослых составляет всего около 3 фунтов (1,3 кг), дает нам способность рассуждать и думать на ходу, превосходя возможности остального животного царства.

6. Руки

Наши руки можно использовать для самых разных действий. (Изображение предоставлено: PeopleImages через Getty Images)

Вопреки распространенному заблуждению, люди — не единственные животные, обладающие противопоставленными большими пальцами — они есть у большинства приматов. (И в отличие от людей, у остальных человекообразных обезьян даже есть противопоставленные большие пальцы на ногах.) Что делает людей уникальными, так это то, что мы можем сводить большие пальцы по всей ладони к безымянному и мизинцу. Другими словами, наши противопоставленные большие пальцы намного длиннее, чем у других приматов.0395 по данным Американского музея естественной истории (AMNH) в Нью-Йорке (открывается в новой вкладке).

Наши длинные большие пальцы и их способность легко касаться других пальцев помогают нам надежно захватывать предметы и манипулировать ими. У нас также есть прекрасный контроль мышц, а это означает, что мы можем выполнять совершенно разные действия руками, например, бросать мяч или держать ручку, чтобы подписать свое имя, согласно AMNH.

7. Огонь

Огонь помогал нашим предкам превратить день в ночь. (Изображение предоставлено фотошмидтом через Getty Images)

Способность людей контролировать огонь превратила день в ночь, помогая нашим предкам видеть в темном мире и держать в страхе ночных хищников. Тепло пламени также помогало людям согреться в холодную погоду, позволяя нам жить в более прохладных районах. И, конечно же, это дало нам возможность готовить, что, по мнению некоторых исследователей, повлияло на эволюцию человека — приготовленную пищу легче жевать и переваривать, что, возможно, способствовало уменьшению размера человеческих зубов и кишечника.

Есть свидетельства того, что люди использовали огонь еще 1 миллион лет назад, но археологические данные показывают, что он стал более широко распространенным в Африке, Азии, Европе и на Ближнем Востоке около 400 000 лет назад, Живая наука ранее сообщала о .

8. Покраснение

Краснеют только люди, что может быть результатом нашего развитого эмоционального интеллекта. (Изображение предоставлено STEEX через Getty Images)

Люди — единственный вид, который, как известно, краснеет, поведение, которое Чарльз Дарвин назвал «самым своеобразным и самым человечным из всех проявлений». Остается неясным, почему люди краснеют, невольно раскрывая свои сокровенные эмоции (хотя мы знаем, как это работает).

С точки зрения эволюции, возможно, покраснение свидетельствует о том, что кто-то ошибся, но признает свою ошибку, чтобы избежать конфронтации. Это также может быть показателем эмоционального интеллекта, — Рэй Крозье, почетный профессор Школы социальных наук Кардиффского университета в Соединенном Королевстве, рассказал BBC (откроется в новой вкладке).

«Непременным условием смущения является способность чувствовать, что чувствуют другие — вы должны быть чуткими и разумными в социальной ситуации», — сказал Крозье.

9. Долгое детство

У детей долгое детство, и родители на протяжении многих лет заботятся о них. (Изображение предоставлено mixetto через Getty Images)

Люди должны оставаться на попечении своих родителей гораздо дольше, чем другие современные приматы. Например, людям требуется почти в два раза больше времени, чтобы созреть, чем шимпанзе, и это похоже на наших древних родственников человека, таких как австралопитек Люси, которому 3,2 миллиона лет, и 9, возраст 1,6 миллиона лет.0395 Homo erectus Мальчик, достигший зрелости быстрее, чем современные люди, Журнал Science сообщил о .

Тогда возникает вопрос, почему современным людям требуется так много времени, чтобы взрослеть, когда с точки зрения эволюции было бы более целесообразно расти как можно быстрее, чтобы иметь больше потомства? Объяснением может быть наш большой мозг, особенно большое количество корковых нейронов; другие животные с большим количеством нейронов в коре головного мозга, такие как некоторые птицы и млекопитающие, также имеют долгое детство и значительную продолжительность жизни, говорится в исследовании, проведенном в 2018 году в Журнал сравнительной неврологии (открывается в новой вкладке) найден.

«Понятно, что чем больше нейронов у вас в коре головного мозга, тем больше времени требуется виду, чтобы достичь того момента, когда он станет не только физиологически зрелым, но и умственно способным быть независимым», — Сюзана Эркулано-Хаузель, автор книги исследование 2018 года и адъюнкт-профессор психологии Университета Вандербильта, , говорится в заявлении . «Задержка также дает видам с большим количеством корковых нейронов больше времени для обучения на собственном опыте, когда они взаимодействуют с окружающей средой».

10. Жизнь после рождения детей

Люди живут после того, как могут иметь детей. (Изображение предоставлено: wundervisuals через Getty Images)

Большинство животных размножаются, пока не умрут, в том числе игривые сумчатые, известные как сумеречные антехинусы ( Antechinus vandycki ), чьи самцов спариваются в марафонском безумии до тех пор, пока не упадут замертво, а также многие виды осьминогов , самцы которых умирают вскоре после спаривания, а самки умирают после ухода за яйцами.

Но у людей самки могут выживать еще долго после прекращения размножения. Это может быть связано с социальными связями, наблюдаемыми у людей — в расширенных семьях бабушки и дедушки могут помочь обеспечить успех своих семей еще долго после того, как они перешагнули тот возраст, когда они сами могут иметь детей. Так называемый «эффект бабушки» реален; анализ рождений и смертей между 1731 и 1890 годами в Финляндии показал, что у младенцев было больше шансов на выживание, если их бабушкам по материнской линии было от 50 до 75 лет, вероятно, потому, что бабушки помогали в воспитании детей, исследование 2009 года.исследование в журнале Current Biology найдено.

Примечание редактора: Первоначально опубликовано в 2011 г. Обновлено в марте 2016 г. и феврале 2022 г. последние данные Института эволюционной антропологии им. Макса Планка

Читайте последние новости антропологии, написанные учеными со всего мира в Разговор (откроется в новой вкладке).

Библиография

Dunn, J.C., Smaers, J.B., Frontiers in Neuroscience , 2018

Fitch, W.T. J.C., « Почему обезьяны не могут говорить: наше исследование показывает, что у них есть голос, но нет мозга » Беседа, 10 августа 2018 г.

Камберов Ю.Г. и другие. Журнал эволюции человека , 2018.

Dean, I., Siva-Jothy, MT, Biology Letters , 2011

McGrew, W.C., Marchant, L.F., Pan Africa News (открывается в новой вкладке), 1998

Дай, Л., « Шимпанзе изобрел украшения? открывается в новой вкладке), 2009

Джавабри К.Х., Шарма С. Физиология, функции коры головного мозга (открывается в новой вкладке), NIH Books, 2022

Boyer, D.M. Journal of Human Evolution (открывается в новой вкладке), 2018 г. для обработки , «BBC, 2007

Gibbons, A.» У неандертальцев, как и у людей, могло быть долгое детство , «2017

Herculano-Houzel, S. The Journal of Comparative Neurology , 2018

Wolf, A. « Почему люди так долго взрослеют по сравнению с другими животными? Обратите внимание на свои нейроны! » Новости исследований Университета Вандербильта, 2018 

Чепмен, С.Н. и другие. Current Biology (открывается в новой вкладке), 2019

Лаура — редактор отдела археологии/истории и журнала «Маленькие тайны жизни» в Live Science. Она также сообщает об общих науках, включая археологию и палеонтологию. Ее работы публиковались в The New York Times, Scholastic, Popular Science и Spectrum, сайте, посвященном исследованиям аутизма. Она получила множество наград от Общества профессиональных журналистов и Вашингтонской ассоциации издателей газет за репортажи в еженедельной газете недалеко от Сиэтла. Лора имеет степень бакалавра английской литературы и психологии Вашингтонского университета в Сент-Луисе и степень магистра научного письма Нью-Йоркского университета.

При участии

• Charles Q. ChoiLive Science Contributor

Что делает нас людьми?

Роб Брукс, The Conversation

Томас Генри Хаксли был энергичным лектором, говорящим мелом, и выдающимся анатомом. Здесь он читает лекцию по анатомии черепа гориллы. Предоставлено: Викисклад.

Что отличает человека от других животных, включая наших ближайших родственников? Это один из тех важных вопросов, которые постоянно задает любопытствующая общественность. Но до недавнего времени я редко задумывался об этом. В основном потому, что ответы, как правило, зацикливаются на одной черте, которая отличается от наших ближайших родственников человекообразных обезьян: прямохождение, форма пальцев на ногах, размер нашего мозга.

Миллионы лет раздельной эволюции, конечно же, привели к значительному расхождению во всевозможных чертах. Нет смысла возводить какую-то конкретную в какой-то особый статус — единственное, что делает человека… человеком.

Вопросы о том, что отличает нас от других животных, также несут в себе некоторый неприятный багаж. Вера в то, что в людях и в том, как мы возникли, есть что-то особенное, больше подходит для мифологии сотворения мира и религиозной доктрины, чем для научного, поддающегося проверке взгляда на мир. Представление об особом творении и те извращения эволюционного мышления, которые защищают человека как исключение, как правило, заранее снабжены таксономическим шовинизмом следующего рода:

Сотворим человека по нашему образу, по нашему подобию: и пусть они имеют владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле.

Викторианское столкновение умов

Осколок эволюционной мысли, который больше всего проникает под кожу религии, — это представление о том, что люди не созданы особенными, не созданы по какому-либо божественному образу. Современник Дарвина, великий анатом Ричард Оуэн, яростно защищал статус образцового человечества и статус-кво викторианской Англии от трансмутационализма (как тогда называлась эволюционная мысль) и зоофилизации человека.

Профессор Томас Суддендорф рассказывает на TEDxUQ об эволюции человеческого разума и некоторых научных исследованиях, о которых он пишет в The Gap 9. 0002 Когда первые шкуры и черепа крупной недавно обнаруженной «неописуемо свирепой» африканской обезьяны (гориллы) произвели сенсацию в Лондоне 1850-х годов, они пробудили любопытство рабочего класса, тогда бросавшего вызов представлениям о человеческой уникальности и божественном общественном порядке. В 1854 году Оуэн прочитал лекцию Британской ассоциации о том, что человеческий мозг имеет особые структуры, такие как малых гиппокампов , которых нет у обезьян. Здесь, утверждал Оуэн, лежат доказательства уникальности человека.

Молодой Томас Генри Хаксли нашел 9 горилл0669 hippocampus minor (помните, что они работали с черепами) в марте 1858 года (за несколько месяцев до статьи Дарвина-Уоллеса о естественном отборе), показав себя лучшим анатомом. Что еще более важно, интерпретация Хаксли о том, что шимпанзе, гориллы и люди, по крайней мере, так же похожи друг на друга, как и на бабуинов, теперь общеизвестна, разрушила претензии Оуэна на человеческую уникальность.

Один за другим отпадают все претензии на человеческую уникальность. Например, в 1960 году Джейн Гудолл опровергла идею о том, что использование человеческих инструментов отличает нас от наших ближайших родственников. Возможно, все усилия по поиску черт, отличающих нас от других обезьян, ошибочны, и различия скорее количественные, чем качественные?

Помните о разрыве

В прошлом месяце я имел удовольствие обсудить эту тему с профессором UQ Томасом Саддендорфом на Сиднейском фестивале писателей. Суддендорф был на фестивале, чтобы рассказать о своей книге «Разрыв: наука о том, что отличает нас от других животных» (Basic Books), недавно опубликованной и получившей восторженные отзывы.

The Gap решает сложный вопрос о том, что отличает людей от других животных, но часть его гениальности заключается в том, как он начинается с помещения людей в биологический контекст. Только рассматривая людей как организмы, мы можем начать проверять идею о том, что люди отличаются от других организмов, и в чем могут заключаться эти различия.

Психолог Суддендорф работает как с человеческими детьми, так и с другими приматами, чтобы понять умственную эволюцию и развитие этих умственных способностей в детстве. The Gap подробно рассматривает психические черты, которые, скорее всего, повлияли на экологический успех людей по сравнению с нашими великими родственниками-приматами. Там, где орангутаны, гориллы и шимпанзе томятся на постоянно сокращающихся участках тропического леса, указывает он, биомасса людей в настоящее время более чем в семь раз превышает биомассу всех других диких млекопитающих вместе взятых. Что-то отличает нас, по крайней мере, экологически, от наших ближайших родственников.

Изучив современные научные данные о способностях человека и обезьяны в области языка, мысленных путешествий во времени (способность представлять прошлое и будущее), теории разума, интеллекта, культуры и морали, Суддендорф приходит к выводу, что В этих областях людей отличают две основные особенности:

Наша неограниченная способность представлять и размышлять о различных ситуациях, а также наше глубоко укоренившееся стремление связать воедино наши мозги, строящие сценарии.

Это лучший ответ на вопрос об уникальности человека, который я когда-либо встречал. Более того, ответ, и увлекательный путь Суддендорфа к этому ответу, снова сделал интересным сам вопрос о человеческой уникальности.

---

Узнать больше

Предок человека был менее похож на шимпанзе, чем предполагалось: исследование

---

Предоставлено Разговор

Эта история опубликована с разрешения The Conversation (под лицензией Creative Commons-Attribution/Без производных).

Цитата : Что делает нас людьми? (2014, 3 июня) получено 30 сентября 2022 г. с https://phys.org/news/2014-06-human.