Как простить папу: Как простить отца: личный опыт психолога
Как простить отца: личный опыт психолога
Познать себя
Я давно собиралась написать об этом, но не могла. Невозможно писать, когда от каждого слова щемит внутри, рыдаешь и не можешь остановиться, в сотый раз кричишь: «Папа, как ты мог?» Да и сейчас непросто. Но чувствую, что готова рассказать, к чему пришла с тех пор, как родители развелись.
Психологи говорят, чем старше ребенок, тем легче ему принять развод родителей. Не уверена.
Помню тот день, когда отец ушел. Как открыла дверь пустого шкафа в родительской спальне, и внутри все оборвалось. В голову как будто вонзили металлическую спицу: «Он даже не попрощался». Мне стало холодно и пусто, потом начало жечь невыносимой обидой. «Он ушел». Я как потерянный щенок, которого выбросили на улицу, села на пол около пустого шкафа и громко, по-детски расплакалась. Тогда мне было 20.
Я любила его. Отец был главным мужчиной в жизни. Я гордилась им. Он во многом был опорой, могла на него рассчитывать. Помню, как долго болела в школе и пропустила целую четверть.
Учителя отказались со мной заниматься: большие объемы за короткие сроки. Папа за пару ночей подготовил меня к контрольной, и я успешно закрыла четверть. Он спасал меня, когда я попадала в разные передряги. За одним из обидчиков бежал несколько кварталов босиком, чтобы поймать и наказать.
Единственным желанием тогда было все вернуть
Папа боготворил маму. Он всегда так говорил. Дарил корзины цветов, исполнял ее желания, стремился, чтобы нам всем было хорошо. А я была счастлива и любила обоих. Но что-то сломалось в их отношениях. В один миг я все это потеряла.
Единственным желанием тогда было все вернуть. Я понимала, что отношения родителей не восстановить, но мне хотелось вернуть наши с ним отношения. Ведь он же говорил, перед тем как уйти, что с нами, дочками, будет все, как и прежде. Но все эти годы мы практически не общались. Сначала было больно, порой невыносимо. Меня задевали любые истории, фильмы, упоминания про отношения отцов и дочерей, особенно если они были похожи на мои.
А таких было много.
Я злилась, обижалась, плакала, не понимала: «Как он мог променять родных дочерей на другую женщину?» Ругала его, говорила кучу обидных вещей. Не общалась с ним больше года. И даже как-то сказала, что у меня больше нет отца. А потом сама тосковала. Мне хотелось его простить. Но я не могла.
Тема отца стала ключевой в работе с психологом. Я выпустила клокотавшие во мне злость и обиду, выплакала спрятанную боль, выплеснула накопившиеся нежность и любовь. И только после этого поняла, что того, кого так стремилась вернуть, больше не существует. Нет, отец жив и здоров, слава Богу. Но это другой человек, которого я пока не знаю. Он сделал выбор — жить с другой женщиной, которую полюбил. У него появился сын и новая семья.
Да, я по-прежнему его дочь. Но мне уже почти 40, и я знаю, что меня защитит и поможет другой человек — муж. Ну, или я сама. Мне стало легче. Утихли боль, злость и обида. Ушли разочарования и надежды. И если рассматривать прощение как освобождение, то я простила отца.
Но мне уже не нужно никого никуда возвращать, а хочется быть в других отношениях. С мужем, мамой, сестрой, друзьями. У меня остались теплые чувства к тому образу, который любила, и хотелось бы узнать больше про отца. Узнать, чем и как он сейчас живет, о чем мечтает, с кем дружит. Но мы редко общаемся.
Кому-то может показаться: как грустно, хеппи-энда не вышло — не обнялись, не бросились друг к другу на шею и не зажили одной большой дружной семьей. Да, у меня получилось не так.
Но я смогла быть до конца честной с собой. Искренне хотела вернуть отношения с папой, по полной проживала все чувства, которые меня накрывали. И благодаря этой честности пришла к взрослому, более осознанному взгляду на отношения с ним. Как психолог я понимаю, что любая утрата требует отреагирования, то есть выражения всех чувств, которые поднимаются в связи с потерей. Сложно принять взрослое решение, сделать осознанный выбор без того, чтобы не прожить утрату: отплакать, отгоревать, отстрадать, отболеть и даже отлюбить.
Это нужно нашему внутреннему ребенку, которого бросили, обидели, лишили отца. И не важно, сколько ему было лет. Важно, чтобы кто-то в этот момент оказал поддержку, просто побыл рядом, чтобы сказать ему сквозь слезы: «Как он мог променять родных дочерей на другую женщину?»
Об авторе
Ольга Ходаева — психолог. Ее сайт.
Текст:Ольга ХодаеваИсточник фотографий:Getty Images
Новое на сайте
Сохранить и улучшить отношения: ученые назвали самые эффективные стратегии
«Какое гендерное равенство, если женщины и мужчины разные?»: 10 глупых вопросов феминистке
Как достигать целей в период неопределенности: 7 правил
Сериал «Король и Шут» оправдывает надежды и вызывает ностальгию: комментарии зрителей и психолога
«Любовь парня к аниме-девушкам с большой грудью бьет по моей самооценке»
Работа с пограничным расстройством личности: техника ментализации
Голова болит с похмелья? Как привести себя в порядок — советы врача
От Эдипа до Нарцисса: как изменилось воспитание детей — взгляд нейропсихолога
Простить своих родителей: шесть этапов
76 763
Познать себяСтаршее поколение
Одного желания даровать прощение недостаточно.
Чтобы по-настоящему простить родителей, нужно освободиться от чувства вины и давления окружающих. Наша культура одобряет прощение, возможно, поэтому мы мало говорим об опасности его преждевременности.
«В сознании ребенка родители всегда правы, — рассуждает психоаналитик Габриэль Рубен. — Ребенок, с которым плохо обращаются, считает, что он сам в ответе за это. Часто эта мнимая ответственность становится причиной страдания тех, кто считает себя виновным в воображаемых ошибках и наказывает себя за них тем или иным способом. В силу странного перевертыша обычно именно жертва берет на себя вину, которую должен был бы испытывать тот, кто ее мучил».
Психоаналитик советует: перед тем как простить, «сначала признайте себя жертвой, то есть невинным человеком, который ощущает вину. Иначе в глубине души вы продолжите чувствовать себя виноватым».
То же самое происходит, если плохое обращение было ненамеренным: родителей не оказалось рядом, они были в депрессии или больны…
«Для бессознательного существуют только причиненные страдания, — поясняет Габриэль Рубен.
— Намерения не имеют значения, как и в случае с телом: оно не учитывает намерения того, кто делает ему больно, нарочно или по недосмотру. Оно страдает, и точка. Лишь во вторую очередь мы осознаем, что рану нам нанесли родители, и тогда мы подавляем чувство ненависти, которое иначе обратилось бы на «невинного агрессора».
Во внутренней работе мы должны учесть свое двойственное отношение к некоторым вещам — например, труднее простить родителя, не признающего свои ошибки, — а также возможность остановиться, отложить прощение или вовсе отказать в нем.
1. Дать себе право выбора
Даже если мы думаем, что готовы простить, важно с самого начала знать, что отсутствие прощения — тоже законный выбор. Неважно, что об этом думает окружение: не прощать — это свобода, которую каждый имеет право себе дать. Это решение связано не с объективной оценкой серьезности нанесенного ущерба, а лишь с нашими глубинными ощущениями.
Нужно сопротивляться не только «ты должен», исходящим от окружения, но и собственным «я должен».
Не поддавайтесь ни давлению окружающих, ни чувству вины. Вы свободны делать свой выбор.
2. Дать себе время
Плохое обращение, какими бы ни были его природа, продолжительность и мотивы, вызывает глубокие и сильные чувства: страх, гнев, ненависть, боль, стыд, отчаяние… Мы могли их вытеснить, но их влияние не исчезло. Потребуется время, чтобы определить эти чувства.
Откровенно спросите себя: что я на самом деле испытываю, когда думаю о том, что пережил, и о тех, из-за кого пережил эти тяжелые моменты? Облеките чувства в слова: «я испытываю ненависть», «мне стыдно» — это необходимый шаг к осознанному решению.
Дальше проще двигаться вместе с психологом: мы можем установить связь между испытаниями прошлого и страданиями и неудачами в настоящем. Чтобы оценить нанесенный нам ущерб, мы должны дать себе время. Есть разница между человеком, которого обижали и били, и тем, кого, например, не поддержали в выборе карьеры художника. Некоторые печали, если их переосмыслить, могут со временем затухнуть сами собой.
3. Почувствовать, а не издать указ
Прощение — акт нарциссический, оно поднимает нас в собственных глазах. Оно также приносит мир в отношения. Эти два аргумента объясняют, почему прощение часто дается преждевременно. Однако радость, которую оно приносит, кратковременна. И за нее приходится дорого платить, если ведущий к взвешенному решению процесс не прошел важных этапов.
Чтобы в полном душевном спокойствии почувствовать, хотим ли мы простить, необходимо прежде вернуться к своей истории, пройти все этапы внутренних конфликтов, подпитываемых противоречивыми эмоциями и неоднозначными желаниями, — и, может быть, после всего этого мы решим, что не хотим прощать.
Каким бы ни было решение, принятое по зрелом размышлении и после внутренней работы, мы будем переживать его как честное и справедливое. Мы почувствуем себя так, словно вернулись к самим себе, освободились от навязчивых мыслей и эмоций, и больше не станем невольно строить всю жизнь вокруг другого человека. Мы уже не живем в режиме реагирования, не находимся в оппозиции, не ищем возможности отомстить и не ждем, что другой воздаст нам должное.
Кристофер Хамильтон, философ и писатель
«Я теперь свободен от всякой горечи»
В 38 лет он узнал, что его отец на самом деле — не его отец. А настоящий отец — учитель французского языка в той школе, где он учился. Почти вся семья знала об этой тайне. Тяжелая травма, которую ему удалось преодолеть.
«Десять лет я не разговаривал с матерью, сестрой и братьями. Мы все помешаны на христианском прощении, которое велит стереть прошлое, будто губкой, и начать жизнь заново, словно ничего не было. Между тем оставить в покое того, кто причинил нам зло, — тоже одна из форм прощения. Не так давно я встретился с сестрой после долгого перерыва. Мы избегали говорить о прошлом… И хорошо провели время вместе. Сейчас я уже свободен от всякой горечи по отношению к моей семье. Хотя, конечно, все случаи разные. Своего биологического отца я понимаю. Трудно за 40 лет брака ни разу не согрешить.
А вот с матерью я провел все детство. Она не только человек со своими слабостями, она моя мать! И поэтому я хочу, чтобы она была совершенством.
Из-за этого мне трудно ее простить: нужно признать, что этот образ разрушен, как и мой образ себя был разрушен известием о том, что у меня другой отец. Братья и сестра мне лгали, но потом я понял, что в этом обмане было желание меня защитить. Вопрос о прощении — это еще и вопрос о признании того, что во мне есть от них.
Мне пришлось сказать себе: «Да, я тоже сентиментален, как мать. Люблю языки, как мой биологический отец, и отличаюсь от своих сводных братьев и сестер по матери и со стороны биологического отца». Не простить — значит причинить боль самому себе. Чем старше я становлюсь, тем лучше понимаю, что мы все нуждаемся в прощении, и я в том числе: мы все порой причиняем боль, не желая того. Думаю, я скоро решусь увидеться с матерью».
4. Проявить милосердие
Родители могут попросить прощения за причиненные страдания либо из-за воспоминаний, вызывающих у них чувство вины, либо в ответ на упреки. Откликнуться на их просьбу о прощении, не потратив достаточно времени на зрелое решение, — искушение, которому хочется уступить.
Просто потому, что даже выросшие дети, общаясь со своими родителями, теряют взрослость, их захлестывает вина, страх, что их не будут любить, или желание «спасти» своего родителя. Однако отложить решение необходимо.
Можно сказать родителям, что нам потребуется время на размышления или что мы еще не готовы простить. Такая позиция выравнивает отношения и помогает не стать заложниками собственных эмоций. Имеет смысл также подумать над тем, как мы хотим выразить свое прощение или какими словами отказать в нем, как точнее всего передать свои чувства.
Прощение не должно служить средством уменьшить нанесенный ущерб или оправдать мать или отца. А отказ в прощении не должен стать способом отомстить. Возможно также простить (или не простить) отсутствующего родителя, покойного или не подозревающего о нанесенной им ране. Этот символический поступок имеет такие же последствия, что и прощение лицом к лицу.
Можно написать письмо и потом сохранить его или уничтожить, поговорить с ним, глядя на фотографию, выразить прощение вслух или молча… Какой бы способ мы ни выбрали, истинное прощение мы распознаем спустя некоторое время по чувству облегчения и утешения, которое оно приносит.
5. Оставаться хозяином отношений
Прощение не накладывает никаких обязательств и не дает никаких прав тому, кого простили. Простивший имеет полное право выбирать, какие взаимоотношения он хочет установить в будущем. Возможны все варианты: больше не видеться с родителями, отдалиться или стать ближе. Имеет смысл ориентироваться на то, что мы считаем правильным для себя, не оправдываясь. Эта линия поведения делает нас хозяевами положения, которые уважают себя и вызывают уважение у других.
6. Жить, простив
Вопреки тому, что принято думать, сам факт прощения не наполняет нас ликованием сразу. Часто, наоборот, приходит ощущение пустоты, ведь гнев, ненависть, горечь — это сильные чувства, отнимающие много сил и внимания, они могли придавать нашей жизни смысл и цель.
Так что их исчезновение может оставить нас в замешательстве, с ощущением потери. Тогда не остается ничего другого, кроме как преодолеть этот этап, которые сам по себе форма восстановления. Потом мы сможем вложить обретенную жизненную энергию во что-то новое, например, в работу или отношения.
Наконец, всегда нужно помнить, что прощение, данное слишком поспешно, можно в будущем взять назад, точно так же мы можем со временем решить дать прощение, в котором мы долго отказывали родителям. Так мы сможем сохранить контакт со своими чувствами и желаниями.
Источник фотографий:Getty Images
Новое на сайте
Сохранить и улучшить отношения: ученые назвали самые эффективные стратегии
«Какое гендерное равенство, если женщины и мужчины разные?»: 10 глупых вопросов феминистке
Как достигать целей в период неопределенности: 7 правил
Сериал «Король и Шут» оправдывает надежды и вызывает ностальгию: комментарии зрителей и психолога
«Любовь парня к аниме-девушкам с большой грудью бьет по моей самооценке»
Работа с пограничным расстройством личности: техника ментализации
Голова болит с похмелья? Как привести себя в порядок — советы врача
От Эдипа до Нарцисса: как изменилось воспитание детей — взгляд нейропсихолога
Прощение своих родителей
Прощение наших родителей — основная задача взрослой жизни и один из самых важных видов прощения.
Мы видим наших родителей в наших товарищах, в наших друзьях, в наших боссах, даже в наших детях. Когда мы чувствуем себя отвергнутыми родителем и остаемся в этом состоянии, мы неизбежно чувствуем себя отвергнутыми и этими важными другими.
Но позволить нашим родителям сорваться с крючка, говорит психолог Роберт Карен, это первый шаг к счастью, принятию себя и зрелости. Вот несколько мыслей, которые помогут начать исцеление:
Разрешить обиду.
Вынашивание обиды на родителя не просто держит его в немилости. Мы тоже застреваем там, навсегда ребенок, жертва, неимущий в царстве любви. Как ни странно, обида — это своего рода цепляние, способ не отделяться, и когда мы держим обиду на родителя, мы цепляемся не только за родителя, но, точнее, за плохую часть родителя. Как будто мы не хотим жить, пока не решим этот вопрос и не почувствуем безопасность их безусловной любви. Мы делаем это по уважительным психологическим причинам. Но результат прямо противоположный: мы остаемся запертыми в зле и не взрослеем.
Развивайте реалистичные ожидания.
Грехи родителей одни из самых трудных для прощения. Мы ожидаем от них всего мира и не хотим снижать свои ожидания. Десятилетие за десятилетием мы питаем надежду, часто неосознанно, что они, наконец, поступят с нами правильно. Мы хотим, чтобы они признали все свои проступки, извинились, искренне молили нас о прощении. Мы хотим, чтобы наши родители обняли нас, сказали, что знают, что мы были хорошими детьми, исправили фаворитизм, который они проявили к брату или сестре, забрали обратно свою обидную критику и похвалили нас.
Держись за хорошее.
Большинство родителей любят своих детей, за редким исключением. Но ни один родитель не идеален, а это значит, что у всех есть детские раны. Если нам повезет, наши родители были достаточно хороши, чтобы мы могли сохранить знание об их любви к нам и нашей любви к ним, даже несмотря на то, что они причинили нам боль.
Способствовать истинному разделению.
Прощать не означает оправдывать плохие поступки наших родителей.
Это не значит отрицать их эгоизм, их неприятие, их подлость, их жестокость или любые другие проступки, недостатки характера или ограничения, которые могут быть с ними связаны. Важно отделиться от наших родителей, то есть перестать видеть себя детьми, которые зависят от них в своем эмоциональном благополучии, перестать быть их жертвами, признать, что мы взрослые люди, способные формировать свою собственную жизнь и ответственность за это.
Позвольте своим родителям вернуться в ваше сердце.
Когда мы это сделаем, мы сможем начать понимать обстоятельства и ограничения, в которых они работали, признать в них добро, которое наша боль отодвинула в сторону, возможно, почувствовать некоторое сострадание не только к тяжелому путешествию, которое они прошли, но и к боли. мы их вызвали.
Отправьтесь в путешествие.
Достижение места прощения, поиск прощающего себя внутри нас — это долгий и сложный путь. Мы должны быть готовы простить. Мы должны хотеть простить.
Чем глубже рана, тем труднее процесс, что делает прощающих родителей особенно трудными. По пути нам, возможно, придется выразить свой протест, нам, возможно, придется рассердиться и обижаться, нам, возможно, придется наказать своих родителей, затаив обиду. Но когда мы туда доберемся, прощение, которого мы достигнем, будет достойным прощения.
Из майского номера журнала O, The Oprah Magazine за 2003 год
СЛЕДУЮЩАЯ ИСТОРИЯ
Как я научился прощать своего отца
Когда вы растете в доме с алкоголиком, вы очень быстро учитесь оставаться незаметным.
В молодые годы я отчаянно избегал отца. К счастью, он работал с 9 до 5, и обычно ему удавалось добираться до работы. Это означало безопасные отрезки дня, когда мы не виделись. А вот про будни и выходные можно было только догадываться. Как только мой отец потянулся к своему первому хайболу с виски, он превратился из сварливого, депрессивного человека в изменчивого и оскорбительного незнакомца.
Джилл Сатти в детстве с отцом, матерью и сестрами.
Мой отец не был нападающим. Но когда он пил, он превращался в медленно назревающую кашу непостоянства: мышцы челюсти напрягались, глаза сужались, голос становился все громче и полон ругательств. Я уходил в свою комнату и прятался. Иногда это срабатывало, но чаще он находил меня и пугал своими угрозами, произносимыми с вонючим дыханием и невнятной речью.
Реклама ИксПознакомьтесь с набором инструментов «Большое добро»
Из GGSC на вашу книжную полку: 30 научно обоснованных инструментов для хорошего самочувствия.
Часть меня понимала, что с ним что-то не так, но в детстве я не понимала, что именно. Я видел, как он сидел по вечерам в одиночестве, часами раскладывая пасьянс, посасывая свой хайбол и выкуривая сигарету за сигаретой. Пока остальные ходили в церковь воскресным утром, мой отец оставался дома, отсыпаясь с похмелья. Он кричал на телевизор во время просмотра футбола и жестоко наказывал нас, если мы прогуливали работу по дому.
Когда я стал подростком, а обе мои сестры поступили в колледж, я в одиночку столкнулся со всей тяжестью его болезни и депрессии. В школе я получал пятерки, но меня ругали за лень. У меня было много друзей, но, по словам моего отца, они были грубыми или проблемными. Когда я получил стипендию, чтобы поехать за границу летом в первом классе, мой отец заверил меня, что это будет пустой тратой времени. Ничто из того, что я делал, не было достаточно хорошим.
Жизнь с алкоголиком может заставить вас чувствовать себя на грани, как если бы вы жили с гранатой, которая может взорваться в любой момент. Это может заставить вас отступить, не привлекать к себе внимание — даже положительное. Мне было очень стыдно за своего отца. Мне также было стыдно за себя, как будто я была ответственна за его жестокое обращение.
Можно было подумать, что я научилась его отключать, и в какой-то степени я пыталась. Я искал родителей в других местах — учителей, родителей друзей, своего пастора в церкви. Тем не менее, почти невозможно не смотреть на своих родителей, чтобы отразить, кто вы есть в этом мире. Если вам говорят, что с вами что-то не так, вы предполагаете, что так оно и есть. Я часто отвечал на его критику, работая усерднее, отчаянно пытаясь угодить ему или, может быть, вернее, заставить его проглотить свои слова. Это была проигранная битва. Как бы хорошо я ни справлялась, он обращал внимание на все мои недостатки.
В детстве мне было очень трудно доверять дружбе или любви других людей ко мне. Позже, когда я начал работать, я боялся критики, опасаясь, что меня разоблачат. Я знаю, что у многих возникает «синдром самозванца», когда они напрягаются на работе и беспокоятся о своей квалификации.
Но мой опыт неадекватности пронизывал все, что я делал. Это заставило меня бояться что-либо предпринять, убедиться, что у меня есть план побега, на случай, если кто-то попытается унизить меня.
Только когда я достиг совершеннолетия, я наконец начал отделяться от своего отца. Я пошел к психологу после легкого нервного срыва в колледже и кое-что узнал об алкоголизме. Это помогло мне понять болезнь моего отца и то, как она повлияла на него и, соответственно, на меня. Я был человеком, который чувствовал, что мне нужно угождать людям, кто боялся ошибаться, у кого были проблемы с обязательствами перед людьми и планами. Я чувствовал себя некомфортно, выделяясь каким-либо образом, потому что я понял, что быть увиденным небезопасно. Но я также узнал, что я не один такой. Многие дети родителей-алкоголиков используют одни и те же стратегии выживания.
Посещение терапевта помогло мне взять все в свои руки. Я начал устанавливать ограничения с моим отцом. Если я приезжал домой на каникулы, я оставался там всего на пару дней, а затем находил дом друга или даже ближайшую гостиницу, чтобы остановиться.
Если бы он хотел отвезти семью куда-нибудь на ужин, я бы поехала сама, не желая сидеть с ним в машине после выпивки. Если он злился, я уходил. Я мог бы и прервать всякое общение, но я хотел увидеть свою нежную, любящую маму, а она все еще жила с ним… несмотря на мои попытки убедить ее уйти.
Хроники Великого Добра
Наша новая серия эссе от людей, пытающихся применить науку осмысленной жизни в своей повседневной жизни.
В конце концов депрессия отца захлестнула его, и он начал пить. После 42 лет брака он в гневе развелся с моей матерью, обвиняя ее в своих проблемах, злобно вырезав ее из своего завещания. Это был результат, которого я всегда хотел. Тем не менее, это застало меня врасплох. Я всегда думал, что уйдет мама, а не папа. Тем не менее, их развод позволил мне проводить больше времени с матерью и не видеться с отцом. На самом деле, я очень мало видел его после этого. Пока что-то не сдвинулось.
Я переехала из Санта-Барбары в Беркли в 1990 году, в конце концов встретила своего мужа и остепенилась.
Вероятно, когда у нас родился первый ребенок, я начал немного сочувствовать своему отцу. Я осознал, как трудно может быть заставить себя отказаться от собственных мечтаний и амбиций ради воспитания детей. Это случилось со мной, и это вызвало некоторые внутренние и внешние конфликты в моей жизни. Столкнувшись с необходимостью адаптироваться к этим изменениям, я стала немного более открытой для размышлений об истории моего отца и о том, от чего ему пришлось отказаться, чтобы вырастить нас.
Я знал, что когда мой отец был молодым человеком, он хотел преподавать в средней школе, но в итоге он работал в страховой индустрии — скучная для него работа — чтобы зарабатывать на жизнь. Я также знала, что моим родителям было трудно зачать детей из-за несовместимости крови, и что их первый ребенок умер вскоре после рождения. Моему отцу пришлось заботиться о моей депрессивной матери и стойко пережить эту трагедию, чтобы иметь моих сестер и меня. Я также знала, что он не ладил со своими родителями и что моя бабушка часто была с ним резка, когда мы приезжали в гости.
Я понял, что с этими разочарованиями, должно быть, было трудно справиться кому-то вроде моего отца, и это дало мне представление о его борьбе.
Тем не менее, я мало с ним общался. Думаю, в тот момент я почувствовал к нему больше сочувствия, чем сочувствия — он был жалким человеком, но не тем, кто мне действительно дорог. Затем, поздно ночью, он позвонил мне ни с того ни с сего.
Он плакал, что меня шокировало. Я мог сказать, что он был пьян, и я не был уверен, что было бы разумно говорить. Тем не менее, я слушала, как он признался, что понял, что моя мать не виновата в его депрессии, и хотел бы отозвать свое прошение о разводе. Вместо того, чтобы поощрять его на этом бесплодном пути, я предложил ему найти психотерапевта. Я был крайне удивлен, когда он это сделал.
Терапевт помог моему отцу понять его депрессию и убедил его бросить пить. Это было не то, чем он действительно хотел заниматься. Особенно он не хотел ходить на собрания АА, где люди говорили о Боге — во что-то, во что он не верил.
Он все равно пошел и нашел поддержку, которая помогла ему бросить пить. И, что еще более важно, он начал узнавать о некоторых издержках своего алкоголизма на его отношениях с другими людьми.
Через несколько месяцев после того, как он сказал мне, что начал консультировать, он позвонил мне на работу и сказал, что его терапевт дал ему домашнее задание со мной. Я сидел за столом, заваленным бумагами, готовился к вечерней беседе и не был в настроении участвовать. Но он продолжил, рассказав мне, что этот терапевт поручил ему позвонить каждой из его дочерей и спросить нас, думали ли мы, что он любит нас, когда мы были детьми.
Джилл с отцом и маленьким сыном.
«Ты думаешь, я любил тебя в детстве?» — спросил он, словно читая стандартную анкету. Я понятия не имел, что мои сестры получали подобные звонки.
«Нет, папа, я этого не делал», — сказал я. «Возможно, я знал это в каком-то интеллектуальном плане, но я этого не чувствовал».
Это остановило холодный разговор. Дополнительных вопросов не было, и он быстро нашел предлог, чтобы повесить трубку. Но, что удивительно, я думаю, что это было началом нашего настоящего примирения. Ему нужно было услышать эту правду, а мне нужно было сказать ее.
Он начал время от времени приглашать меня на обед. Я обязан. Он любил встречаться со мной возле моего офиса в ресторане Harbour в Сан-Рафаэле — маленьком обычном кафе на воде и, по словам моего отца, «отличном местечке». Мы говорили о нашей жизни, мой папа медленно учился задавать вопросы и слушать мои ответы, а не прерывать меня язвительным замечанием. Он проявлял интерес, следил за историями, которые я рассказывала о своих детях, время от времени вручая мне небольшой подарок, который я мог подарить им. Он пытался — хотя и делал шаг вперед, шаг назад — быть милым. Быть любящим.
Именно тогда он тоже начал рассказывать мне больше историй о своей жизни. Он сказал мне, что когда он был ребенком, он никогда не чувствовал любви ни от одного из своих родителей.
В школе он учился плохо, вероятно, потому, что ему было тяжело усидеть на месте и сосредоточиться, за что его часто наказывали. Однажды, когда он был совсем маленьким, он раздобыл несколько спичек и случайно устроил пожар в своем доме. За это мать его сильно избила.
В подростковом возрасте он хотел пойти работать и, вероятно, бросил бы школу, если бы не поддержка учителя, который помог ему проявить себя и получить хорошие оценки. Это позволило ему получить место в школе подготовки офицеров после зачисления на флот во время Второй мировой войны. К счастью, до конца войны он почти не участвовал в боевых действиях, а служба на флоте позволила ему поступить в Стэнфорд и получить степень магистра истории. Примерно в то же время он познакомился и женился на моей матери, которая приехала из его родного города. Моя бабушка пыталась отговорить мою мать от брака с ее сыном — упрек, который причинил ей боль.
Хотя это прошлое многое объяснило, рассказы о моральных установках моего отца в молодости больше всего изменили мое мнение о нем.
Когда он учился в старших классах средней школы, он громко протестовал, когда президента студенческого совета его школы — американца японского происхождения — увезли с семьей в центр заключения. Наблюдение за этой серьезной несправедливостью глубоко потрясло его, и он изо всех сил старался подружиться с нашими японо-американскими соседями во время моего детства в Ричмонде, пробуя осьминогов, которых они подавали ему на ужин, и помогая им организовывать культурные вечеринки.
Отец Джилл в молодости.
Однажды, когда он был офицером на лодке в конце войны и ему было приказано плыть на своем корабле к побережью во время шторма, он поставил под сомнение приказ своего вышестоящего офицера и попытался отложить движение лодки до тех пор, пока это не станет безопасным. сделать это. За это он получил дисциплинарное взыскание. В другой раз, будучи учителем средней школы в Тафте, штат Калифорния, в 50-е годы, он преподал своим ученикам урок межрасовых отношений, поручив им отправиться в центр города и сообщить о плохом обращении с афроамериканцами в обществе.
Этот урок гражданственности стоил ему работы, но он чувствовал себя вправе открывать глаза своим ученикам.
Эти истории дали мне представление о моем отце, которое я никогда не мог увидеть сквозь его болезнь. У него была тяжелая жизнь без любви родителей, но он старался поступать правильно. Он был обескуражен несправедливостью, но пытался изменить ситуацию. В детстве он не был идеальным отцом, но старался, чтобы о нас заботились, своим несовершенным способом. У него были проблемы с выражением своей любви, но у него не было хороших образцов для подражания.
Когда моя мать умерла несколько лет спустя, мой отец предложил помочь мне разобраться с ее вещами, отвезти их для меня в «Гудвилл» и бережно прислать мне квитанции. Он вызвался хранить пианино моей матери, которое, хотя он и не хотел, я не мог отдать. Он присутствовал на мемориале и с влажными глазами слушал мою дань ей. Спустя несколько месяцев, когда я все еще чувствовал горе в своем сердце, он держал меня, пока я плакала.
Я думаю, что именно тогда, когда он увидел мою боль от потери матери, он решил, что постарается сделать свою смерть менее болезненной для меня. Он купил план у Общества Нептуна, который гарантировал, что кто-то придет за его телом и кремирует его, когда придет его время. Он написал четкие инструкции, забрав решение из моих рук. Он убедился, что все его бумаги в порядке, и несколько раз ознакомился со мной со своим завещанием.
Помню, однажды он спросил меня, не будет ли нормально, если его похоронит кто-то другой, кроме трех дочерей. Он не хотел, чтобы люди плакали над его могилой после его ухода. Но я сказал ему нет. Мне нужно было это время, чтобы помочь мне отпустить ситуацию, дать моим детям шанс попрощаться, переварить свое горе. Я плакала, когда говорила ему это, и видела редкие слезы в его глазах. Итак, он сократил похороны и поминки, но дал мне это время у своей могилы. Его подарок мне.
Нелегко было простить человека, который так задел мою самооценку — точнее, все мое чувство собственного достоинства.
Но по мере того, как я стал больше сочувствовать ему, я естественно начал чувствовать прощение. Быть честным о своей боли и отстаивать себя, вероятно, тоже помогло. И было важно слушать его истории и ценить его таким, какой он есть, а не просто сосредотачиваться на том, что с ним было не так. Хотя ничто из этого не стерло его прошлые оскорбления, это, по крайней мере, дало мне некоторое представление. Это позволило мне увидеть, что в конце своей жизни мой отец пытался показать мне, что он заботится обо мне.
Когда мой отец в конце концов умер, мы с сестрами убрались в его доме. Я нашел записку, которую он, должно быть, написал за несколько дней до смерти. Это был список дел, написанный на обороте конверта почти неразборчивым почерком. Я знал день, когда он это написал, потому что это было у его кровати с датой вверху, как будто ему нужно было записать дату, чтобы запомнить ее. Список включал напоминания о приеме таблеток, вызове врача и других повседневных делах. Внизу его списка были слова: «Позвоните Джилл.