Позволяем мелочности скуке и: Утверждение радости – Weekend
Утверждение радости – Weekend
50 лет тому назад, в понедельник, 29 января 1973 года, Александр Шмеман открывает первую страницу новой тетради и записывает: «Вчера в поезде думал: пятьдесят второй год, больше четверти века священства и богословия — но что все это значит?» Дневник будет продолжаться более десяти лет и станет одним из главных документов новейшей православной мысли — и важным чтением совсем не только для православных и даже не только для верующих.
Текст: Юрий Сапрыкин
Протопресвитер Александр Шмеман
Фото: pravmir.ru
Протопресвитер Александр Шмеман
Фото: pravmir.ru
«Больше четверти века» — в эти годы вошло преподавание в Свято-Владимирской семинарии в Нью-Йорке и руководство ею, многочисленные книги о христианском богослужении, цикл передач на «Радио Свобода» (внесено в России в реестр СМИ-иноагентов), обращенный к верующим за железным занавесом, и, конечно, постоянные службы в церкви.
Его авторитет как богослова, просветителя и церковного деятеля не подлежит сомнению, он всем нужен и везде привечаем, его участие в общецерковных делах незаменимо, его лекции и выступления, объясняющие суть христианского вероучения и таинств Церкви, востребованы во всем мире.
Откуда же возникает это — «что все это значит»?
Это первая запись в дневнике, Шмеман ведет его последние десять лет своей жизни; через двадцать лет после его смерти, в 2005 году, записи будут изданы отдельным томом. К сегодняшнему дню книга с заглавием «Дневники 1973–1983» выдержала в России уже шесть переизданий, ее влияние распространяется далеко за пределы круга прихожан РПЦ (так было и с радиопередачами Шмемана в 1970-е).
Из множества сделанного и написанного Шмеманом самый долгий след оказался у текста, созданного как бы без дела, ни для чего, помимо всякой цели и расчета. И первое, с чем сталкивается читатель этого текста,— неразрешимый вопрос, понятный каждому, кому случалось оглянуться на прожитую жизнь: зачем все это было? что все это значит?
Повседневность: «Если все это суетливо и ненужно — то что же?»
Заданный в первой же фразе вопрос требует пересмотра всей жизни, нужно просеять ее, взвесить на весах — то или не то? С такой задачей невозможно разделаться раз и навсегда: дневник предполагает, что рефлексия должна продолжаться, пока есть силы думать и записывать.
Шмеман сам предпочитает дневники и воспоминания прочему чтению, больше других он любит дневник театрального критика Поля Леото (на русский не переведен, но можно найти эссе Сомерсета Моэма о нем), и именно говоря о нем, он формулирует главную для себя оппозицию человеческого существования — дар жизни vs дар идей: «Leautaud: человек, рассказывающий изо дня в день свою жизнь, говорящий только правду о себе. И вот он становится другом. Это не означает ни согласия, ни единомыслия. Это что-то совсем другое, по-своему таинственное: полюбить человека ни за что иное, как только за него самого. Он пишет так, что становится жаль: вот не было «меня» в его жизни. Но что меня не было в жизни Гегеля или Канта, это мне решительно безразлично. Дар жизни, по-видимому, обратно пропорционален дару идей».
Это ощущение близости — по-своему таинственное, не означающее согласия и единомыслия,— возникает и при чтении дневника Шмемана. Размеренное движение этого текста похоже на доверительный разговор о чем-то близком: автор пишет о том, что знаешь в себе и ты.
Это чувство тем более удивительно, что по внешним биографическим параметрам для большинства российских читателей Шмеман — человек с другой планеты. Дело не только в опыте церковной жизни: по происхождению он — потомственный дворянин из эстонских немцев, учился в кадетском корпусе, а после в богословском институте в Париже. Его окружение в юности — первая волна эмиграции; идеалы, в которых он воспитан,— служение уже исчезнувшей стране, «славной, поразительной, единственной России». Его собеседники и учителя — Антон Карташёв, Георгий Флоровский, Сергий Булгаков, выдающиеся богословы и историки церкви. Шмеман никогда не был в Советском Союзе, он преподает и пишет на английском, свободно читает на французском (круг его чтения, как видно по дневнику,— по преимуществу современники-французы, вплоть до Сартра и Мишеля Фуко). Его русский как будто не подвержен искажениям и наслоениям XX века, это язык Чехова, а где-то — русского религиозного возрождения. (Даже странно читать, когда автор, сохраняя строгость стиля, пишет о том, как читает вечером детектив или смотрит Олимпийские игры по телевизии.
Последние, кстати, приводят его в особенный восторг: «Изумительная красота человеческого тела, претворяемого в усилие, движение, на глазах становящегося невесомым, «воплощенным духом»».)
И все же: при всех непреодолимых дистанциях он кажется близким. Шмеман подробно фиксирует ход самой обыденной жизни — и это счастливая, насыщенная жизнь: интересные встречи, новые места. Интересно про такое читать — и тем более так жить.
И вот что он говорит об этой жизни: «Давление бесконечного количества малых дел и забот… раздробленное время, пустая голова, нервная усталость, «мир сей» в его мелочности и скуке»; «Как я устал от своей профессии или, может быть, от того, как она стала пониматься и восприниматься. Такое постоянное чувство фальши, чувство, что играешь какую-то роль. И невозможность выйти из этой роли»; «Жизнь проходит между пальцев, съедается суетой».
Все рвут на части, всем что-то нужно, то и дело звонит телефон — эта тема звучит в дневниках едва ли не чаще, чем названия американских городков, где у А.
Ш. работа и дом; современному читателю это чувство знакомо, как отражение в зеркале.
Конечно, усталость от суеты, как мы сейчас говорим, выгорание — только первая сцепка с сознанием читателя. Еще больше сближает референтный круг, имена, принадлежащие общему культурному полю: Шмеман цитирует Ходасевича и Георгия Иванова, смотрит Тарковского, восхищается Солженицыным, а потом вступает в полемику с ним, знакомится с Бродским («Сумбурная компания. Таинственные девицы в штанах. для чего им Бродский?»).
Понятен (особенно для невоцерковленного читателя) вектор движения его мысли — к вере через культуру, минуя «церковность» и «религиозность»: «Само понятие Царства Божия может «взорвать» культуру, но в том-то все и дело, что «вне» культуры — ни понять, ни услышать, ни принять его невозможно».
Шмеман смотрит в ту же сторону, куда смотрим мы; и общие культурные пласты, и вечные проблемы он так же взвешивает, просвечивает — как и суетную, мучающую его повседневность.
То это или не то? И если отсеять все мелкое, недостойное, ненужное — что будет в остатке?
«И вот, идя вчера к вечерне, я думал: а чего же я хочу? В чем же моя-то жизнь? Если все это суетливо и ненужно, то что же — сидеть дома в комфорте, с деньгами, пописывать и смотреть телевизию?»
Его жизнь улажена и благополучна, ее поддерживают самые прочные опоры — семья, единомышленники, вера; но в его записях то и дело звучит сигнал тревоги, как будто он в горящем доме и надо найти выход.
Современность: «Я никогда не был стопроцентно в каком-то лагере»
Шмеман живет современной жизнью — но выводы, которые он делает, вызывающе несвоевременны; в современности он видит бесконечный тупик. Современность говорит: ты — это твоя психология, займись собой, распутай свои внутренние проблемы. Но это не спасает от пожара, даже загромождает путь к выходу: «вся эта «терапевтика» несовместима с христианством, потому что она основана на чудовищном эгоцентризме, на занятости собою».
В Америке 1970-х повальная мода на психоанализ, и он видит, как на исповедь к нему все чаще приходят с тем же настроем, что и к аналитику: «Усилилось — «мои недостатки, мои слабости…», то есть всяческая интроспекция… «психологизация» всего, заливающая и церковь».
Современность говорит: ты — это твоя социальная идентичность. Определи, как она встроена в систему властных отношений, осознай, каким образом и в каком качестве ты поражен в правах, борись за эти права. Это «левая» повестка, которая во времена Шмемана ведет позиционную борьбу с консервативной «правой»; Шмеман не принимает ничью сторону («Ошибка «левых»: сдача перед «классами» и «экономикой». Ошибка «правых»: подчинение мифу «величия»»), но видит еще один тупик, куда заводит нарастающая ожесточенность этой борьбы. «Это какое-то странное принятие «левого» (а может быть, тоже и «правого») догмата, что всякая «проблема» человеческого общества обязательно решается борьбой, и это значит — отождествлением кого-то (власти, класса и т.
д.) — безоговорочным и абсолютным — с врагом, то есть отвержение принципа компромисса, который до сих пор один оправдал себя в плоскости общественных проблем».
Бесконечно занимаясь собой, отстаивая собственную правоту — и конструируя врага, который противостоит этой правоте,— вы воспроизводите бесконечный раздор и распрю, увязаете в борьбе; при переходе с личного уровня на общественный все это неизбежно приводит к войне на уничтожение, которую из века в век ведут то одни, то другие народы (классы, партии, веры),— будто место на земле есть только для одного из них, и чем более мелкие, «умственные», рационально сконструированные различия их разделяют, тем эта война страшнее.
Шмеман далек от всеприятия и готовности капитулировать перед злом — в конце концов, он воспитывался в кадетском корпусе, среди белых офицеров, готовых отдать жизнь ради чести и Родины,— но когда речь идет не о противостоянии злу, а о политических убеждениях, он то и дело оказывается в позиции, из которой видна и правота правых, и правота левых, и ограниченность обеих сторон.
Взвинченность, склонность все превращать в проблему, стремление обратить на себя внимание, захваченность своей правотой — свойство современности вообще, но у этих установок есть непосредственный носитель, социальная страта, почти автоматически воспроизводящая эту матрицу: класс интеллектуалов — или, говоря по-русски, интеллигенция. Шмеман имеет дело прежде всего с европейскими левыми интеллектуалами и с советскими «работниками умственного труда», оказавшимися в эмиграции, и к тем и к другим он относится с плохо скрываемым недоверием. Каждый новый поток эмиграции стремится открыть Западу свою правду — но быстро погрязает во внутренних склоках, не имеющих ни малейшего отношения к действительной жизни (и это еще до появления фейсбука!): «вечный путь русской интеллигенции — путь возбужденного отрыва».
Придание себе безмерной важности в сочетании с неумеренным пафосом — по выражению Шмемана, оборот на себя и нажим на педаль — родовая черта русской интеллигенции, но это же свойственно и западным интеллектуалам. Все это приводит к мелочной сосредоточенности на мелком, к тому, что публичное пространство заполняется обсуждением надуманных проблем — и опять же раздором и распрей по их поводу. «Какой сумбур создала в мире, в душе, в культуре всевозможная «интеллигенция». Бесконечная гордыня всего этого. Гордыня и пошлость. Искусственная взволнованность псевдопроблемами, гордость псевдознанием, важность пустоты. И теперь этот злосчастный «академизм», «проблематика», возможность каждому возомнить себя чем-то. И вера в «обсуждения», «выяснения», «коммуникации». Ни один человек в мире не обогатился обсуждениями»
Современность захвачена борьбой идей — но «идеология это всегда идолопоклонство, и потому всякая идеология есть зло и родит злодеев». Современность заставляет нас бесконечно разбираться в ее проблемах — но «в том плане, в котором они [проблемы] есть, они потому и есть, что они неразрешимы».
Все это — и идейное противостояние, и психологическая проблематика — снимается переходом на какой-то иной уровень восприятия, высший план бытия, на котором этих проблем просто не существует.
Памятуя о профессии и месте работы автора, мы можем предположить, что на этом месте он укажет нам путь к ближайшему храму,— но уже с первых страниц дневника мы понимаем, что и в Церкви все не так.
Фото: Русский путь
Фото: Русский путь
Церковь: «Церковь учит смотреть на саму себя»
Невоцерковленный читатель на этом месте чувствует, что, с одной стороны, ему выписали что-то вроде освобождения от физкультуры (ура, хороший священник, разрешил в церковь не ходить), а с другой — что он вступает на зыбкую почву: спор Шмемана с историческим православием, с тем, какую форму приняли «церковность» и «религиозность», требует знания внутрицерковного контекста (и явно не совпадает с привычным нам публицистическим возмущением по поводу «часов патриарха»).
Буря по поводу автокефалии, полученной Православной церковью в Америке,— кто из нынешних читателей Шмемана скажет без гугла, она поднялась почему?
Если вывести контекст за скобки, все претензии Шмемана можно свести к одной принципиальной подмене, принимающей самые разные формы: pars pro toto, часть, принимаемая за целое. То, что занимает скромное место в объемной, многомерной картине — обряд, практика, фрагмент исторической традиции,— начинает восприниматься как главное и единственно важное, заслоняет собою суть. «Православие заросло идолами» — то есть объектами подражания и поклонения, «не по чину» приобретшими абсолютную ценность. Подчинение авторитету, следование жесткому правилу, поиски «исторического», «традиционного» или «национального», которое и объявляется единственно верным,— все это выгораживает лабиринт из мелких, «слишком человеческих» тупиков, в каждом из которых тесно и душно. «Все эти побеги – кто в Византию, кто в «Добротолюбие», кто на остров Патмос, кто в иконы… Православие сейчас — это что-то вроде супермаркета.
Каждый выбирает, что хочет: эпоху, стиль, identification. Невозможность быть самим собой. Все «стилизовано» — при отсутствии стиля, который всегда создает единство. Грустное чувство: то, что мне в Православии кажется единственно важным и ценным, как-то мало чувствуется другими. А вся историческая чешуя привлекает и принимается с восторгом».
Шмеман видит в Церкви все ту же болезнь современности: эгоцентрический оборот на себя, сведение всего к мелким псевдопроблемам, серое копание в себе — только теперь носителем этого оборота выступает не «мыслящий класс», а Церковь. И тут все та же дешевая эмоциональность, то же упоение собственной правотой: «это правота… людей, никогда не усомнившихся в себе, правота гордыни, мелочности, страха». «Вместо того, чтобы учить человека по-своему смотреть на мир, на жизнь, Церковь учит его смотреть на саму себя… Вместо того, чтобы хотя бы знать, что есть радость, свет, смысл, вечность, он становится раздражительным, узким, нетерпимым и очень часто просто злым и уже даже не раскаивается в этом, ибо все это от «церковности»».
Так что же, не стоит идти в церковь? Такого вопроса для Шмемана нет — он принадлежит Церкви. Сила его слов — в том, что это не критика со стороны, а взгляд изнутри, все его вопросы к церкви — это вопросы к себе. Его внимание к литургии — от того, что именно богослужение способно создать измерение, где снимаются все проблемы, явить иную реальность, белизну полноты и радости. Собрать все раздробленное и поврежденное. Перестроить ум и чувства, явить радость ни о чем, радость оттуда, передать опыт рая — не какого-то потустороннего элитного курорта, куда «мы попадем, а они нет»,— а рая как переживания Абсолюта, в котором весь мир собирается в одну точку, и в нем нет больше ни времени, ни страдания, ни смерти. Переживания, доступного ребенку или святому, того самого Царства Божия, которое уже внутри нас — и больше нигде.
Смирение: «Поступи на службу, по возможности самую простую»
Шмеман переживает повседневную изматывающую суету, наблюдает поврежденное состояние умов, трезво оценивает Церковь со всеми ее несовершенствами — и делает следующий шаг: самое трудное (для автора, и для читателя) — принять, что с этим мало что можно поделать.
Или даже так: с этим ничего не надо делать. Делать в том смысле, чтобы представить это как проблему, сделать это предметом для обсуждения. Созвать конференцию. Учредить общественное движение. В общем, утопить все это в очередном витке активизма — необходимом скорее для очистки совести или для спасения от страха и скуки. «»С головой ушел в свою деятельность». А вот этого-то и не нужно. Полная невозможность в какой-то момент увидеть все в перспективе, отрешиться, не дать суете и мелочности съесть душу… Страшная ошибка современного человека: отождествление жизни с действием, мыслью и т. д. и уже почти полная неспособность жить, то есть ощущать, воспринимать, «жить» жизнь как безостановочный дар».
Шмеман не призывает к «блаженному ничегонеделанию» — скорее говорит о трезвом осознании своих границ, своей конечности. Невозможности бежать во все стороны, чтобы менять все и сразу. И опять же — о том, как не придавать себе повышенной важности на основании того, что ты постоянно пытаешься что-то менять.
Все это сводится к слову «смирение» — что для Шмемана ни в коем случае не означает подчинения силе или согласия со злом. Смирение — это мудрое понимание, что мир слишком велик и существует по своим законам, не зависящим от твоей воли и представления. Не самоуничижение и не самобичевание — а освобождение от мучительной лихорадки самоутверждения. Путь от запутанности к простоте.
Активизм — он и в церкви активизм: духовное делание часто связывается с подвигом, преодолением, аскезой. Напряженным мучительным самосовершенствованием, без которого не стяжать благодати. Это давняя, освященная временем традиция, но и в ней Шмеман видит чрезмерное нажатие на педаль. Отсюда его знаменитый совет «взыскующим иночества», то есть собирающимся постричься в монахи,— наверное, это единственная инструкция, которую он позволяет себе в дневниках. «Поступи на службу, по возможности самую простую, без «творчества» (в банк к окошечку, например)». Одевайся как все — и без признаков обособления в духовную жизнь.
Будь всегда прост, светел, весел. Не учи.
Это и есть, в шмемановском понимании, смирение: не искать Бога там, где ты героически обрящешь его, отринув все земное. Быть способным увидеть Бога везде. Даже у окошечка в банке.
Радость: «Качание веток на фоне зимнего неба»
И какое все это к нам имеет отношение? — спрашивает наша современность.— Хорошо проповедовать смирение, когда у тебя летний дом в Канаде, зимний в Нью-Йорке и самое страшное, что происходит в мире,— это фолклендский конфликт на другом конце планеты. А к чему приложить эту рефлексию, когда весь мир сходит с ума? У какого окошечка спрятаться, если рушится дом? Да, и кстати: вот он все взвешивал, просеивал, и все было не то. А что оказалось то?
В далеком 1972-м, по нашим нынешнем представлениям, в жизни Шмемана все в порядке — но ему кажется, что его дом уже в огне, что цивилизация, к которой он принадлежит, повреждена в самых своих основаниях. Семена эгоизма, зависти, вражды уже посеяны — и непременно дадут всходы, церковь бессильна с этим что-либо поделать: они проросли и в ней.
Возможно, этот дом всегда в огне и мир сходит с ума уже тысячи лет, но сквозь пламя всегда виднеется мечта о мире, где не будет раздора и войн, где люди научатся ценить его хрупкость и красоту — и беречь друг друга. Миру постоянно кажется, что эта мечта неосуществима, но она то и дело прорывается на поверхность: в песнях, проповедях или дневниках. И все две тысячи лет христианства — они об этом. И даже если идеал действительно неосуществим — важно думать о том, где выход. Не терять его из виду.
Шмеман несколько раз — как девиз, как символ веры — цитирует слова французского писателя Жюльена Грина: «Правда только в качании веток на фоне зимнего неба». Он то и дело записывает, фиксирует эти моменты, часто ничем не примечательные: вот как-то по-особенному блеснул солнечный луч, вот открылся изумительно праздничный цвет неба или качнулись в окне пустые мокрые ветки. Вроде бы ничего не произошло — но ты выскочил из потока озабоченности, зацикленности на себе, погруженности в нерешаемые проблемы, и что-то вдруг мелькнуло — «что заглушается людьми, но что живет своей особой жизнью».
«Я убежден,— пишет Шмеман,— что это, на глубине, те откровения («эпифании»), те прикосновения, явления иного, которые затем и определяют изнутри «мироощущение». Потом узнаешь, что в эти минуты была дана некая абсолютная радость».
Выход всегда прямо здесь и сейчас: видя всю трагичность мира, трезво его взвешивая и оценивая, поймать ту минуту, когда можно посмотреть на него отстраненно — будто из окна идущего мимо поезда — и, несмотря ни на что, пережить его как откровение, невероятное и незаслуженное благо. То, что я есть, что мне все это каким-то образом дано,— разве это само по себе не чудо? «Может быть, ближе всего к этому ощущению слово «удивление», восприятие каждого момента и каждого состояния как некоего дара (в отличие от «само собою разумеющегося», «самоочевидного»). Все всегда ново, все всегда не просто жизнь, а встреча с жизнью и потому как бы откровение… Пишу и сознаю, что это не те слова, но других не нахожу. Знаю только, что этот дар, что это откровение требует внимания, ответа.
Что жизнь, иными словами, есть постоянное «приятие» дара жизни… Может быть, все так чувствуют. Но мне иногда кажется, что нет»
Последние слова, которые Шмеман записывает в дневнике, уже зная о фатальном диагнозе, за несколько месяцев до смерти — «Какое все это было счастье».
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram
| 07:18 am [Link] | Мелочные тираны В стратегических списках воинов чувство собственной важности фигурирует как деятельность, поглощающая наибольшее количество энергии, отсюда их усилия по искоренению этого чувства. (К.Кастанеда «Внутренний огонь», глава 2 «Мелочные тираны») http://bookap. — Я совершенно запутался, — сказал я. — ты продолжаешь говорить, что ла Горда является мелочным тираном в моей жизни. Что же такое мелочный тиран? — Мелочный тиран — это мучитель, — ответил он. — это кто-нибудь, либо имеющий власть распоряжаться жизнью и смертью воина, либо досаждающий ему смертельно. Пока он говорил это, на лице его сияла лучезарная улыбка. Он сказал, не без чувства юмора.  Он уверил меня, что во всякой их классификацииприсутствует оттенок сарказма, поскольку юмор — это единственное противоядие стремлению человеческого сознания к составлению списков и громоздких классификаций. Новые видящие, в соответствии со своей практикой, сочли возможным поставить во главу своей классификации первичный источник энергии, первого и единственного правителя вселенной и назвали его просто — тираном. Остальные деспоты и правители, естественно, оказались ниже категории тирана. По сравнению с источником всего, даже наиболее свирепые тиранические люди кажутся просто шутами, поэтому мы им дали название мелочных тиранов — «пинчес тиранос». Он сказал, что имеется два подкласса мелочных тиранов. К первому несчастье, не вызывая все же чьей-либо смерти. Они называются мелочными тиранчиками — «пинчес тиранитос».  Второй подкласс состоит из мелочныхтиранов, которые только раздражают и наводят скуку без всяких последствий. Они называются мелюзговыми тиранчиками — «репинчес тиранос», или крошечными «пинчес тиранитос чикититос». Он добавил, что мелочные тиранчики делятся далее еще на четыре настройка духа, когда кто-то попирает тебя, называется контролем. Собрать всю эту информацию, пока тебя избивают, называется дисциплиной. Терпение — это бесстрастное ожидание: ни спешки, ни тревоги, просто поддержание того, что должно. Своевременность — это качество, которое управляет освобождением всего, что подготовлено. Контроль, дисциплина и терпение подобны дамбе, за которой все собрано. Своевременность — шлюз этой дамбы. Ни разу я не пожалел себя и не заплакал от чувства оскорбленного достоинства. И я ни разу не пожелал смерти этому человеку. быть побежденным «мелюзгой» не смертельно, но разрушительно.
Tags: castaneda, gordynya-4sv, melochnyi_tiran, osoznannostj, samorazvitie | ||||||||||
Это очень сложно. | |||||||||||
info/trans/book7/gl3.shtm
Я
Терпение — это нечто независимое. Когда воин обрел контроль, дисциплину и своевременность, тогда терпение обеспечивает то, что должно произойти с тем, кто этого заслуживает.
Я нашел обходной путь. Работа с эмоциями в психотерапии. С психологическими границами. Выход на уважение и благодарность. Когда ощущаешь единство и зеркальность восприятия, то гордыня потихоньку уплывает сама собой;)Как распознать собачью скуку (и помочь!)
Изначально разные породы собак выводились для разных работ. Даже породы-компаньоны должны были проводить весь день со своими людьми. Но в наши дни большинство собак получают все, что хотят, бесплатно, без каких-либо усилий. Кроме того, они проводят часы в одиночестве, пока мы идем на работу или по делам. Итак, скучно ли собакам? Абсолютно! Собачья скука может привести к проблемному поведению, но, что более важно, к несчастной собаке. Читайте дальше, чтобы узнать о признаках скуки и о множестве советов, как убедиться, что ваша собака получает всю необходимую ей стимуляцию.
Собачья скука – признаки и симптомы
Скучающая собака сама развлекается. И, скорее всего, способами, которые вам не подходят.
Предоставленные сами себе, скучающие собаки будут грызть мебель и обувь, кромсать подушки или даже сворачивать вашу туалетную бумагу. Все, что они могут найти, чтобы скоротать время. И поскольку вы не можете остановить их, это еще более захватывающе.
Большой беспорядок, когда вы возвращаетесь домой, является явным признаком того, что собаке нечего делать. Вы также можете увидеть копание на заднем дворе или опрокидывание мусорных баков. А признаки скуки видны даже дома. Если ваша собака всегда грабит вас, чтобы привлечь внимание, и ведет себя беспокойно, скорее всего, ей скучно и она хочет чем-то заняться. Он также может прыгать на вас и ваших гостей или чрезмерно лаять.
Обязательно исключите тревогу разлуки, если вы наблюдаете деструктивное поведение и навязчивое отношение. В большинстве случаев это просто ваша собака избавляется от скуки и наслаждается отсутствием присмотра. Но иногда это указывает на сильный стресс из-за того, что его оставили одного. Если у вас есть какие-либо опасения, проконсультируйтесь с дрессировщиком собак или специалистом по поведению животных.
Физические упражнения
Это правда, что усталая собака скорее вздремнет, чем попадет в неприятности, пока вас нет дома. Поэтому убедитесь, что вы даете собаке достаточно физических упражнений. Поговорите со своим заводчиком или ветеринаром о том, сколько упражнений нужно вашей собаке. Чихуахуа может хорошо гулять и возиться во дворе, тогда как энергичному бордер-колли потребуется гораздо больше, чтобы удовлетворить свои потребности.
Десятиминутная прогулка по кварталу вряд ли утомит собаку, поэтому убедитесь, что вы добавляете более энергичные упражнения, такие как погоня за мячом или летающим диском, или дайте собаке безопасное место для свободного бега. И пусть ваши ежедневные прогулки будут интересными. Они должны делать больше, чем просто перерыв на горшок. Выбирайте разные маршруты и дайте собаке остановиться и понюхать мочу.
Ментальная стимуляция
Тренировать мозг вашей собаки так же важно, как и тренировать ее тело. Кроме того, это одинаково утомительно.
Прежде чем отправиться на работу, попробуйте интерактивные игры, чтобы бросить вызов разуму вашей собаки. Такие занятия, как прятки, где ваша собака должна найти вас, или перетягивание каната позволяют вам играть вместе и укреплять связь. Игры с ароматами, в которых вы прячете угощения или игрушки по всему дому, также помогают избавиться от скуки.
Приятно подарить вашей собаке комфорт и пищащие игрушки, но вы также можете добавить в коробку с игрушками несколько головоломок. Здесь есть мягкие игрушки-головоломки со скрытыми пищащими деталями, игрушки с откидными крышками, в которых прячутся лакомства, а также мячи и кубики, по которым ваша собака должна кататься, чтобы добраться до лакомств, которые вы положили внутрь. Подумайте также о нюхательном коврике. У них есть тканевые клапаны и петли, которые прячут корм или лакомства, чтобы ваша собака могла их вынюхать. Какие бы игрушки вы ни давали своей собаке, обязательно меняйте их часто, чтобы ваша собака оставалась заинтересованной.
Даже старая игрушка кажется новой и увлекательной, если ваша собака не видела ее несколько дней.
Вы также можете сделать свои собственные игрушки-головоломки из подручных материалов. Наполните рулон туалетной бумаги арахисовым маслом и загните концы. (Просто следите, чтобы ваша собака не ела бумагу.) Сверните угощение в бумажный пакет и дайте собаке разорвать его. Положите лакомство в бутылку с водой со снятой крышкой, чтобы ему приходилось бросать ее, чтобы получить еду. Или спрячьте лакомство в одной из чашек формы для кексов, а затем поместите теннисные мячи поверх каждой чашки, чтобы ваша собака должна была вынимать мячи, чтобы найти еду.
Обучение, обучение, обучение
Обучение предназначено не только для обучения хорошим манерам. Это также отличный способ дать вашей собаке умственную стимуляцию. Послушание — хорошее начало, но если вы не хотите соревноваться, что вы будете делать, когда у вас закончатся способы обучения? Как насчет обучения трюкам? Есть бесконечное количество моделей поведения, которым вы можете научить просто для развлечения, и вы можете сопоставить их с интересами и способностями вашей собаки.
Например, крупную породу можно научить взбираться по лестнице, тогда как игрушечную породу можно научить ползать под кофейным столиком. Ознакомьтесь с названиями AKC Trick Dog, чтобы узнать, над чем работать.
Запишитесь на курсы дрессировки собак. Есть так много типов классов, которые выходят за рамки основ. Подумайте о занятиях по ралли, ловкости или трюкам. Еженедельные встречи не только отточат ваши навыки дрессировки, но и вы и ваша собака получите ценную социализацию. Ищите инструктора, который использует маркерные тренировки, такие как кликер. Этот стиль обучения с положительным подкреплением направлен на обучение собак тому, как учиться, и поощряет их участие в процессе. Собаки, обученные кликеру, предлагают новое поведение, а не ждут инструкций, и это невероятно стимулирует и захватывает их.
Социализация
Социализация нужна не только щенкам. Даже взрослые собаки получают пользу от знакомства с новыми людьми и местами. Это стимулирует умственную деятельность и является отличным способом борьбы с собачьей скукой.
Будьте открыты на прогулках, чтобы иметь шанс встретить новых соседей и их собачьих компаньонов. Или организуйте встречи щенков с другими собаками. Просто убедитесь, что другая собака в курсе своих прививок и является подходящим партнером для игры для вашего щенка. Например, не сопоставляйте буйную собаку, которая любит хулиганить, с робкой собакой. Наконец, проверьте парки для собак в вашем районе. Ваша собака может бегать без поводка и заводить новых друзей. Но всегда следите за своей собакой. То, что он дружелюбный, не означает, что все остальные посетители такие же.
Livingstonphoto / stock.adobe.com
Игры с едой
Такая простая вещь, как заставить собаку работать ради еды, может принести невероятное удовлетворение. Вместо того, чтобы просто класть тарелку с кормом на землю, подумайте о том, чтобы положить этот корм в миску для медленной подачи. Предназначен для собак, которые едят слишком быстро, любая собака может получить пользу от испытания. Или положите кусочки в игрушку-головоломку, которая высвобождает еду.
Время приема пищи изменится с двухминутного обжорства на получасовую игру. Прятки с кормом — еще один простой способ превратить время приема пищи в развлечение. Просто разбросайте еду вашей собаки по дому или на заднем дворе и дайте ей понюхать каждый кусочек.
Работа для вашей собаки
Многие породы собак имеют служебное происхождение, от пастушьих до охранных и тягловых телег. Даже те породы, которые созданы для того, чтобы быть компаньонами, любят оставаться активными и иметь цель. Один из лучших способов предотвратить скуку — удовлетворить потребность вашей собаки в работе. Вам не нужно буквально заставлять его работать, например, в качестве собаки-терапевта или поисково-спасательной собаки, но если вы дадите ему хобби или способ заработать его вознаграждение, вы удовлетворите его психологические потребности.
Выберите хобби для вашей собаки, которое соответствует его интересам и происхождению. Например, терьеры были выведены для того, чтобы охотиться на паразитов.
Ящик для копания на заднем дворе станет отличным подарком для этих ребят. Используйте детский бассейн или постройте песочницу и наполните ее землей. Затем закопайте специальные игрушки, чтобы ваша собака могла их найти. Если вы продолжите пополнять коробку, ваша собака будет часами копаться в поисках вкусностей.
Спорт для собак
Спорт для собак — еще один отличный способ дать вашей собаке работу. Есть много вариантов, поэтому ищите что-то, что, по вашему мнению, понравится вашей собаке. Например, AKC Scent Work интересен для всех пород, но особенно интересен для гончих, таких как бигль. Или попробуйте treibball для пастушьих пород. В этом виде спорта собака должна прицеливаться и подталкивать к вам мячи для фитнеса. И, конечно же, аджилити — отличный вид спорта для любой породы, потому что он обеспечивает физические и умственные упражнения и укрепляет связь между собакой и человеком.
Вы также можете делать различные виды собачьего спорта своими руками дома.
Например, драфт и картинг отлично подходят для таких пород, как бернский зенненхунд. Когда-то этих собак использовали для перевозки повозок с фермы в город. Катание самодельной тележки по заднему двору или окрестностям дает этим собакам забавный способ отпраздновать свое наследие. Другой вариант — мини-курс аджилити в гостиной или на заднем дворе, сделанный из вещей, которые у вас уже есть в доме.
Внешняя помощь
Иногда, независимо от того, что вы делаете, вы должны оставить свою собаку одну дольше, чем ей хотелось бы. Наряду с предоставлением сложных игрушек, съедобных жевательных конфет и плюшевого Конга, вы также можете нанять помощь со стороны. Собачник может вывести вашу собаку в середине дня на прогулку и свежий воздух. Или вы можете нанять няню для домашних животных, чтобы она навестила вас, пока вас нет дома. Няня может играть с вашей собакой, составлять ей компанию и даже пополнять свой конг. Наконец, чтобы обеспечить собаке компанию на весь день, рассмотрите возможность присмотра за собакой.
Он может часами наслаждаться игрой с другими собаками под присмотром и вернется домой уставшим и довольным.
AKC здесь, чтобы помочь владельцам с вопросами и проблемами, связанными с COVID-19 и собаками. Найдите ответы на свои вопросы, а также идеи для занятий дома, советы по обучению, образовательные ресурсы и многое другое в нашем центре борьбы с COVID-19.
«Это вода» Дэвида Фостера Уоллеса (полная стенограмма и аудио) найти свое предназначение и жить осмысленной жизнью. Речь была оформлена в виде тонкой книги под названием Это вода: некоторые мысли, высказанные по важному поводу, о том, как жить сострадательной жизнью.
Уоллес улавливает нашу потребность управлять, а не устранять наши основные зашитые человеческие инстинкты.
«Приветствую родителей и поздравляю выпускников Кеньона 2005 года. Вот эти две молодые рыбки плывут и случайно встречают рыбу постарше, плывущую в противоположном направлении, которая кивает им и говорит: «Доброе утро, мальчики.
Как вода? И две молодые рыбки немного плавают, а затем, в конце концов, одна из них смотрит на другую и говорит: «Что, черт возьми, вода?»
Это стандартное требование к церемониям вручения дипломов в США, развертывание дидактических историй, похожих на притчи. Сюжет оказывается одним из лучших и менее дерьмовых условностей жанра, но если вы беспокоитесь, что я планирую представить себя здесь как мудрая старая рыба, объясняющая вам, что такое вода, младшая рыба, пожалуйста, не надо. не быть. Я не мудрая старая рыба. Суть истории с рыбой просто в том, что самые очевидные и важные реалии зачастую труднее всего увидеть и о которых трудно говорить. Сформулированное как английское предложение, конечно, это просто банальная банальность, но факт в том, что в повседневных траншеях взрослого существования банальные банальности могут иметь значение для жизни или смерти, и я хочу предложить вам это. это сухое и прекрасное утро.
Конечно, главное требование подобных речей состоит в том, что я должен рассказать о значении вашего гуманитарного образования, попытаться объяснить, почему степень, которую вы собираетесь получить, имеет реальную человеческую ценность, а не просто материальную выгоду.
Итак, давайте поговорим об одном из самых распространенных клише в жанре вступительной речи, а именно о том, что гуманитарное образование направлено не столько на то, чтобы наполнить вас знаниями, сколько на том, чтобы «научить вас думать». Если вы похожи на меня в качестве студента, вам никогда не нравилось это слышать, и вы, как правило, чувствуете себя немного оскорбленным заявлением о том, что вам нужен кто-то, чтобы научить вас, как думать, поскольку тот факт, что вы даже были приняты в Колледж это хорошее доказательство того, что вы уже умеете думать. Но я собираюсь заявить вам, что клише гуманитарных наук оказывается совсем не оскорбительным, потому что действительно важное образование в мышлении, которое мы должны получить в таком месте, как это, на самом деле не связано со способностью думать, а скорее о выборе того, о чем думать. Если ваша полная свобода выбора в отношении того, о чем думать, кажется слишком очевидной, чтобы тратить время на обсуждение, я бы попросил вас подумать о рыбе и воде и хотя бы на несколько минут отбросить свой скептицизм по поводу ценности совершенно очевидного.
Вот еще одна дидактическая история. Эти два парня сидят вместе в баре в отдаленной глуши Аляски. Один из парней религиозен, другой — атеист, и они спорят о существовании Бога с тем особенным накалом, который появляется примерно после четвертой кружки пива. А атеист говорит: «Послушай, не то чтобы у меня не было реальных причин не верить в Бога. Не то чтобы я никогда не экспериментировал со всем этим Богом и молитвой. Буквально в прошлом месяце меня застигло от лагеря в ту ужасную метель, и я совсем потерялся, и ничего не видел, а было минус 50, и вот я попробовал: упал на колени в снег и воскликнул: «О, Боже, если есть Бог, я заблудился в этой метели и умру, если ты мне не поможешь». И вот, в баре религиозный парень смотрит на атеист весь в недоумении. «Ну, тогда ты должен верить теперь, — говорит, — ведь ты здесь, живой». Атеист только закатывает глаза. «Нет, чувак, все, что было, это пара эскимосов, которые случайно прошли мимо и показали мне дорогу обратно в лагерь».
Эту историю легко провести с помощью стандартного гуманитарного анализа: один и тот же опыт может означать две совершенно разные вещи для двух разных людей, учитывая два разных шаблона убеждений этих людей и два разных способа конструирования смысла из опыта.
Поскольку мы ценим терпимость и разнообразие убеждений, нигде в нашем гуманитарном анализе мы не хотим утверждать, что интерпретация одного человека верна, а интерпретация другого ложна или плоха. И это хорошо, за исключением того, что мы никогда не заканчиваем тем, что говорим о том, откуда берутся эти индивидуальные шаблоны и убеждения. В смысле, откуда они берутся ВНУТРИ двух парней. Как будто самая основная ориентация человека на мир и значение его опыта были каким-то образом жестко связаны, как рост или размер обуви; или автоматически поглощается из культуры, как язык. Как будто то, как мы конструируем смысл, на самом деле не является вопросом личного, намеренного выбора. Кроме того, есть все дело в высокомерии. Неверующий парень настолько уверен, что отвергает возможность того, что проходившие мимо эскимосы имели какое-то отношение к его молитве о помощи. Правда, есть много религиозных людей, которые тоже кажутся высокомерными и уверенными в своих интерпретациях. Они, вероятно, даже более отвратительны, чем атеисты, по крайней мере, для большинства из нас.
Но проблема религиозных догматиков точно такая же, как и у неверующего в этой истории: слепая уверенность, близорукость, которая сводится к тюремному заключению настолько тотальному, что заключенный даже не знает, что он заперт.
Дело в том, что я думаю, что это одна часть того, что на самом деле должно означать обучение меня тому, как думать. Чтобы быть чуть менее высокомерным. Иметь хотя бы немного критического осознания себя и своих убеждений. Потому что огромный процент вещей, в которых я автоматически уверен, оказывается совершенно неверным и ошибочным. Я усвоил это на собственном горьком опыте, как и вы, выпускники, я предсказываю.
Вот лишь один пример полной ошибочности того, в чем я склонен быть уверенным автоматически: все в моем непосредственном опыте поддерживает мою глубокую веру в то, что я являюсь абсолютным центром вселенной; самый настоящий, самый яркий и важный человек на свете. Мы редко задумываемся о такого рода естественной, элементарной эгоцентричности, потому что она так отталкивает в социальном плане.
Но это примерно то же самое для всех нас. Это наша настройка по умолчанию, встроенная в наши доски при рождении. Подумайте об этом: у вас нет опыта, в котором вы не были бы абсолютным центром. Мир, каким вы его видите, находится перед вами или позади вас, слева или справа от вас, на вашем телевизоре или на вашем мониторе. И так далее. Мысли и чувства других людей должны быть каким-то образом переданы вам, но ваши собственные настолько непосредственны, срочны, реальны.
Пожалуйста, не беспокойтесь, что я собираюсь прочитать вам лекцию о сострадании, или направленности на других, или обо всех так называемых добродетелях. Это не вопрос добродетели. Это вопрос моего решения как-то изменить или освободиться от моей естественной, жестко запрограммированной установки по умолчанию, которая заключается в том, чтобы быть глубоко и буквально эгоцентричным и видеть и интерпретировать все через эту призму себя. Людей, которые могут регулировать свои естественные настройки по умолчанию таким образом, часто называют «хорошо приспособленными», что, я думаю, не случайно.
Учитывая триумфальную академическую обстановку, возникает очевидный вопрос: насколько в этой работе по корректировке наших настроек по умолчанию задействованы фактические знания или интеллект? Этот вопрос становится очень сложным. Вероятно, самое опасное в академическом образовании — по крайней мере, в моем случае — это то, что оно позволяет мне чрезмерно интеллектуализировать вещи, теряться в абстрактных спорах в моей голове, вместо того, чтобы просто обращать внимание на то, что происходит прямо в голове. передо мной, обращая внимание на то, что происходит внутри меня.
Я уверен, что вы, ребята, уже знаете, чрезвычайно трудно оставаться бдительным и внимательным, вместо того, чтобы быть загипнотизированным постоянным монологом в собственной голове (может быть, происходит прямо сейчас). Спустя двадцать лет после окончания учебы я постепенно пришел к пониманию того, что клише гуманитарных наук о том, как научить вас думать, на самом деле является сокращением гораздо более глубокой и серьезной идеи: научиться думать на самом деле означает научиться тому, как осуществлять некоторый контроль над тем, как мыслить.
и что вы думаете. Это означает быть достаточно сознательным и осознанным, чтобы выбирать, на что обращать внимание, и выбирать, как конструировать смысл из опыта. Потому что, если вы не сможете осуществить такой выбор во взрослой жизни, вы будете полностью опустошены. Подумайте о старом клише о том, что «разум — отличный слуга, но ужасный хозяин».
Это, как и многие клише, столь убогие и неинтересные на первый взгляд, на самом деле выражает великую и страшную истину. Ни в малейшей степени не случайно, что взрослые, совершающие самоубийство с применением огнестрельного оружия, почти всегда стреляют себе в голову. Они стреляют в ужасного мастера. И правда в том, что большинство этих самоубийц на самом деле мертвы задолго до того, как они нажмут на курок.
И я утверждаю, что именно в этом и должна заключаться реальная, а не чушь, ценность вашего гуманитарного образования: как удержаться от комфортной, благополучной, респектабельной взрослой жизни мертвым, бессознательным, рабом своей головы и ваша естественная установка по умолчанию быть уникальным, полностью, имперским одиночеством изо дня в день.
Это может звучать как гипербола или абстрактная чепуха. Давайте конкретизировать. Простой факт заключается в том, что вы, выпускники, еще не имеете ни малейшего представления о том, что на самом деле означает «день за днем». Бывают целые, большие части взрослой американской жизни, о которых никто не говорит в вступительных речах. Одна из таких частей включает в себя скуку, рутину и мелкие разочарования. Родители и пожилые люди здесь слишком хорошо понимают, о чем я говорю.
В качестве примера предположим, что это обычный взрослый день, и вы встаете утром, идете на свою сложную, беловоротничковую, дипломированную работу, и вы упорно трудитесь восемь или десять часов, а в конце за день вы устали и немного напряжены, и все, что вы хотите, это пойти домой, хорошо поужинать и, может быть, расслабиться на час, а затем пораньше лечь спать, потому что, конечно, вам нужно вставать на следующий день и сделать все это снова. Но потом ты вспоминаешь, что дома нет еды. У вас не было времени на покупки на этой неделе из-за вашей сложной работы, и поэтому теперь после работы вам нужно сесть в машину и поехать в супермаркет.
Это конец рабочего дня, и движение может быть очень плохим. Таким образом, дорога до магазина занимает намного больше времени, чем следовало бы, и когда вы, наконец, доберетесь туда, супермаркет будет очень переполнен, потому что, конечно, это время дня, когда все другие люди, имеющие работу, также пытаются втиснуться в продуктовый магазин. И магазин ужасно освещен и наполнен душераздирающей музыкой или корпоративной поп-музыкой, и это почти последнее место, где вы хотите быть, но вы не можете просто войти и быстро выйти; вам приходится бродить по запутанным проходам огромного, залитого светом магазина, чтобы найти то, что вы хотите, и вы должны маневрировать своей дрянной тележкой через всех этих других усталых, торопливых людей с тележками (и так далее, и так далее, вырезая вещи, потому что это долгая церемония) и, в конце концов, вы получаете все свои запасы для ужина, но теперь оказывается, что не хватает свободных проходов к кассе, даже несмотря на то, что это конец рабочего дня. Так что очередь на кассе невероятно длинная, что глупо и бесит.
Но вы не можете выместить свое разочарование на обезумевшей даме, работающей в регистратуре, которая перегружена работой, чья ежедневная скука и бессмысленность превосходят воображение любого из нас здесь, в престижном колледже.
Но так или иначе, вы, наконец, подходите к кассе, платите за еду, и вам говорят: «Хорошего дня» голосом, который является абсолютным голосом смерти. Затем вы должны взять свои жуткие, хлипкие пластиковые пакеты с продуктами в тележке с одним сумасшедшим колесом, которое безумно тянет влево, через переполненную, ухабистую, замусоренную парковку, а затем вы должны проехать всю дорогу. дорога домой через медленный, плотный, загруженный внедорожниками трафик в час пик и так далее и тому подобное.
Все здесь, конечно, так делали. Но это еще не было частью реальной жизни выпускников, день за неделей, месяц за годом.
Но будет. И еще много унылой, надоедливой, казалось бы, бессмысленной рутины. Но дело не в этом. Суть в том, что такая мелкая, разочаровывающая чепуха, как эта, — именно то место, где предстоит работа по выбору.
Потому что пробки, переполненные проходы и длинные очереди на кассе дают мне время подумать, и если я не приму сознательного решения о как думать и на что обращать внимание, я буду злиться и страдать каждый раз, когда мне нужно будет ходить по магазинам. Потому что моей естественной настройкой по умолчанию является уверенность в том, что подобные ситуации действительно касаются меня. О МОЕМ голоде, МОЕЙ усталости и МОЕМ желании просто попасть домой, и всему миру будет казаться, что все остальные просто мешают мне. И кто все эти люди на моем пути? И посмотрите, какие отвратительные большинство из них, и какими глупыми, коровьими, мертвоглазыми и нечеловеческими они кажутся в очереди на кассе, или как раздражает и грубит то, что люди громко разговаривают по мобильным телефонам в середине рабочего дня. линия. И посмотрите, насколько это глубоко и лично несправедливо.
Или, конечно, если я нахожусь в более социально сознательной гуманитарной форме моей настройки по умолчанию, я могу проводить время в пробках в конце дня, испытывая отвращение ко всем огромным, глупым, блокирующим полосу внедорожникам.
и пикапы «Хаммеры» и V-12, сжигающие свои расточительные, эгоистичные, 40-галлонные баки с бензином, и я могу остановиться на том факте, что патриотические или религиозные наклейки на бампер всегда кажутся на самых больших, самых отвратительно эгоистичных автомобилях, управляемые самыми уродливыми [отвечая здесь на громкие аплодисменты] — это пример того, как НЕ надо думать, — самые отвратительно эгоистичные автомобили, управляемые самыми уродливыми, самыми невнимательными и агрессивными водителями. И я могу думать о том, как дети наших детей будут презирать нас за то, что мы растратили все топливо будущего и, возможно, испортили климат, и какие мы все испорченные, глупые, эгоистичные и отвратительные, и какой отстой у современного общества потребления, и так далее. и так далее.
Вы поняли.
Если я решу так думать в магазине и на автостраде, хорошо. Многие из нас делают. За исключением того, что такой способ мышления настолько прост и автоматичен, что не обязательно должен быть выбором.
Это моя естественная настройка по умолчанию. Это автоматический способ, с помощью которого я переживаю скучные, разочаровывающие, переполненные части взрослой жизни, когда я действую на автоматическом, бессознательном убеждении, что я — центр мира, и что мои непосредственные потребности и чувства должны определять мир. приоритеты.
Дело в том, что, конечно, есть совершенно разные способы думать о подобных ситуациях. В этом потоке все эти автомобили остановились и остановились на холостом ходу на моем пути, не исключено, что некоторые из этих людей на внедорожниках побывали в ужасных автомобильных авариях в прошлом, и теперь находят вождение настолько ужасным, что их терапевт чуть ли не приказал им получить огромный, тяжелый внедорожник, чтобы они могли чувствовать себя в достаточной безопасности за рулем. Или что Хаммер, который только что меня подрезал, возможно, ведет отец, чей маленький ребенок ранен или болен на сиденье рядом с ним, и он пытается доставить этого ребенка в больницу, и он в большей, более законной спешке.
чем я: на самом деле это я стою у Него на пути.
Или я могу заставить себя принять во внимание вероятность того, что все остальные в очереди к кассе супермаркета так же скучают и разочарованы, как и я, и что у некоторых из этих людей, вероятно, более тяжелая, утомительная и болезненная жизнь, чем у меня.
Опять же, пожалуйста, не думайте, что я даю вам моральный совет, или что я говорю, что вы должны так думать, или что кто-то ожидает, что вы будете делать это автоматически. Потому что это тяжело. Это требует воли и усилий, и если вы похожи на меня, в некоторые дни вы не сможете это сделать или просто не захотите.
Но в большинстве случаев, если вы достаточно осведомлены, чтобы дать себе выбор, вы можете посмотреть по-другому на эту толстую, накрашенную женщину с мертвыми глазами, которая только что кричала на своего ребенка в очереди к кассе. Может быть, она обычно не такая. Может быть, она не спала три ночи подряд, держа за руку мужа, умирающего от рака костей.
Или, может быть, эта самая дама — низкооплачиваемый клерк в автомобильном отделе, который буквально вчера помог вашему супругу решить ужасающую, раздражающую бюрократическую проблему с помощью небольшого акта бюрократической любезности. Конечно, все это маловероятно, но и не невозможно. Это просто зависит от того, что вы хотите рассмотреть. Если вы автоматически уверены, что знаете, что такое реальность, и действуете с настройками по умолчанию, то вы, как и я, вероятно, не станете рассматривать возможности, которые не раздражают и не приносят страданий. Но если вы действительно научитесь концентрировать внимание, то поймете, что есть и другие варианты. На самом деле в ваших силах пережить переполненную, горячую, медленную ситуацию типа потребительского ада не только как значимую, но и священную, горящую той же силой, что сотворила звезды: любовь, товарищество, мистическое единство всех вещей. в глубине души.
Не то, чтобы все эти мистические вещи были правдой. Единственное, что является правдой с большой буквы, это то, что вы сами решаете, как вы попытаетесь это увидеть.
Это, я полагаю, и есть свобода настоящего образования, обучения тому, как приспособиться. Вы сознательно решаете, что имеет значение, а что нет. Вам решать, чему поклоняться.
Потому что вот еще что странно, но факт: в повседневных окопах взрослой жизни на самом деле не существует такого понятия, как атеизм. Нет такой вещи, как не поклоняться. Все поклоняются. Единственный выбор, который у нас есть, это то, чему поклоняться. И веская причина для того, чтобы, возможно, выбрать для поклонения какого-либо бога или нечто духовного типа — будь то JC или Аллах, будь то ЯХВЕ или викканская Богиня-Мать, или Четыре Благородные Истины, или некий нерушимый набор этических принципов — заключается в том, что почти все, чему вы поклоняетесь, съест вас заживо. Если вы поклоняетесь деньгам и вещам, если в них вы черпаете настоящий смысл жизни, тогда вам никогда не будет достаточно, вы никогда не почувствуете, что у вас достаточно. Это правда. Поклоняйтесь своему телу, красоте и сексуальной привлекательности, и вы всегда будете чувствовать себя уродливой.
И когда время и возраст начнут проявляться, вы умрете миллионом смертей, прежде чем они, наконец, огорчат вас. С одной стороны, мы все это уже знаем. Оно кодифицировано в виде мифов, пословиц, клише, эпиграмм, притч; скелет каждой великой истории. Весь фокус в том, чтобы держать истину впереди в повседневном сознании.
Поклоняясь силе, вы в конечном итоге почувствуете себя слабым и испуганным, и вам понадобится еще больше власти над другими, чтобы заставить вас оцепенеть от собственного страха. Поклоняйтесь своему интеллекту, если вас будут считать умным, вы в конечном итоге почувствуете себя глупым, мошенником, всегда находящимся на грани разоблачения. Но коварство этих форм поклонения не в том, что они злы или греховны, а в том, что они бессознательны. Это настройки по умолчанию.
Это своего рода поклонение, к которому вы просто постепенно, день за днем, становитесь все более и более избирательным в отношении того, что вы видите и как вы измеряете ценность, даже не осознавая полностью, что вы делаете.
И так называемый реальный мир не помешает вам работать с настройками по умолчанию, потому что так называемый реальный мир людей, денег и власти весело гудит в омуте страха, гнева, разочарования, жажды и поклонения себе. . Наша современная культура использовала эти силы таким образом, что принесла необычайное богатство, комфорт и личную свободу. Свобода всем быть владыками наших крошечных королевств размером с череп, в одиночестве в центре всего творения. Этот вид свободы имеет много преимуществ. Но, конечно, есть разные виды свободы, и о том, что наиболее ценно, вы не услышите много разговоров в огромном внешнем мире желаний и достижений… По-настоящему важный вид свободы включает в себя внимание, осознанность и дисциплину, а также способность по-настоящему заботиться о других людях и жертвовать ради них снова и снова множеством мелких, несексуальных способов каждый день.
Это настоящая свобода. Это образование и понимание того, как думать. Альтернативой является бессознательное, установка по умолчанию, крысиные бега, постоянное грызущее чувство того, что ты имел и потерял что-то бесконечное.
Я знаю, что этот материал, вероятно, не звучит весело, беззаботно или вдохновляюще, как должна звучать вступительная речь. Насколько я понимаю, это Истина с большой буквы, лишенная многих риторических тонкостей. Вы, конечно, вольны думать об этом как хотите. Но, пожалуйста, не отмахивайтесь от этого просто как от проповеди доктора Лауры. Ничего из этого на самом деле не касается морали, религии, догмы или больших причудливых вопросов о жизни после смерти.
Заглавная буква Т Правда о жизни ДО смерти.
Речь идет о реальной ценности настоящего образования, которое почти не имеет ничего общего со знанием, а все имеет отношение к простому осознанию; осознание того, что так реально и существенно, так скрыто от всех вокруг нас, все время, что мы должны напоминать себе снова и снова:
«Это вода».
«Это вода».
Невообразимо трудно делать это, изо дня в день оставаться в сознании и жить во взрослом мире. Это означает, что еще одно грандиозное клише оказывается правдой: ваше образование действительно ЯВЛЯЕТСЯ делом всей жизни.