Интеллектуализм: ИНТЕЛЛЕКТУАЛИЗМ | это… Что такое ИНТЕЛЛЕКТУАЛИЗМ?

Опубликовано 03.09.199622.09.2022 автором alexxlab

Содержание

О педагогическом интеллектуализме — протоиерей Василий Зеньковский

протоиерей Василий Зеньковский

Скачать

Понятие интеллектуализма, взятое в строгом своем смысле, есть чисто психологическое понятие, и означает оно то направление в психологии, согласно которому интеллектуальные процессы являются основными в системе душевной жизни, – все же остальные процессы являются модификациями или продуктами интеллектуальных явлений. Самой строгой и продуманной системой психологического интеллектуализма является система, построенная Гербартом, который сводил все многообразие душевной жизни к взаимодействию и взаимоотношениям «представлений». (…) Но рядом с психологическим интеллектуализмом история духовной жизни и творчества знает другие формы интеллектуализма, которые имеют более частный и ограниченный характер, усвояя интеллекту центральное и основное значение не во всей системе психической жизни, а лишь в какой-либо отдельной сфере духовной жизни.

Так, существует очень стойкий в истории философии этический интеллектуализм, сущность которого сводится к двум положениям: к признанию, что человек совершает зло лишь по неведению, а с другой стороны, что путем действия на интеллект, путем выяснения и раскрытия того, в чем заключается добро, можно направить человека на путь добра. Первое положение касается вопроса о природе и условиях этической оценки: человек признается формально всегда направленным к добру и лишь вследствие неведения, невнимания, вообще благодаря ошибке интеллекта видит в зле добро и ставит целью деятельности зло, принимая его за добро. Второе положение этического интеллектуализма хотя и связано внутренно с первым, но не вытекает из него с безусловной необходимостью: оно касается вопроса об этическом творчестве, о том, как освободить другого или освободиться самому от служения злу. – Этический интеллектуализм наиболее резкое свое противоположение находит на почве христианской этики, как это с особенной силой показал бл.
Августин. Сознание греховности, в своем углублении, приводит к этическому волюнтаризму, т. е. к признанию, что мы совершаем грех, идем по пути зла не потому, что признаем его за добро, но избираем зло именно как зло. Ошибки в оценке могут, конечно, иметь место, но не ум, а воля определяет наш выбор того или иного пути, – наши поступки связаны с нашей волей, с нашими желаниями, замыслами, чувствами, а не сферой интеллекта. Говорить о том, что душа наша всегда направлена к добру, не приходится: при полном сознании, что путь, которым мы идем, ведет к злу, мы все же можем выбрать именно этот путь. Это значит, что различение добра и зла – момент, который может быть с известным правом охарактеризован как интеллектуальная сторона в моральной работе, – само по себе еще не определяет направление нашей активности: можно стремиться к злу при полном сознании, что оно есть зло. В силу этого этическое воздействие на других людей, работа над самим собой в очень незначительной степени могут осуществляться через интеллект: надо прежде всего полюбить добро, надо его избрать и обратиться к нему, а до этого действие на интеллект лишь сильнее будет подчеркивать в душе человека раздвоение между тем, что подсказывает ум, и тем, чего ищет воля. Этический интеллектуализм – полностью или частично – часто защищался в истории этики. Рядом с такими яркими представителями этого течения, какими были, напр., Сократ или Спиноза, мы найдем отзвуки его и в других системах, свободных от крайностей. Не случайно, например, что этика Канта, построенная на идее «чистой воли» (это понятие лежит в основе характерной для Канта «этической автономии»), является вместе с тем системой «практического разума». Я не буду входить ни в анализ основных понятий этики Канта, ни в разбор его психологических построений, а указываю лишь на мотивы интеллектуализма у него. Изучение развития этики за XIX век дало бы нам богатейший материал в этом направлении, однако не следует забывать и того, что интеллект действительно играет известную роль в этической жизни. Так, работа совести, в своих простейших процессах выступающая в форме чувства, развертывается затем в ряды суждений: моральные понятия, построение идеалов – все это вовлекает интеллект в моральную работу души.
Тем не менее не интеллекту принадлежит руководящая роль в моральной жизни, – и это касается развития в нас и морального сознания, и морального творчества. Этический интеллектуализм должен быть отвергнут как неверное и одностороннее понимание моральной жизни в нас. Я хочу остановиться на характеристике и анализе весьма родственного течения в духовной жизни – именно педагогического интеллектуализма. Это тоже очень стойкое и глубокое течение, тем более сильное, что оно подсказывается, до известной степени, основными моментами школьного и воспитательного процесса, и все же с ним не только нельзя согласиться, с ним должно бороться без всяких колебаний. Педагогический интеллектуализм, быть может, глубже других духовных течений связан с тем, что в философии и истории культуры называется «эпохой Просвещения», это, быть может, самая основная и влиятельная его сторона. Всегда и везде век Просвещения сопровождался подъемом педагогического творчества, расцветом надежд на возможность путем воспитания создать «новую породу людей», – без этого не могла бы сформироваться та психология, тот духовный уклад, который характерен для эпохи Просвещения.
Но мы если не вышли еще совсем, то все же решительно выходим из эпохи Просвещения, – идеология и психология Просвещения, жизненное творчество, им определенное, потерпели к нашему времени такой глубокий удар, что к прежнему возврата нет. В течение всего XIX века шла глубокая, часто подпольная борьба между умонастроением Просвещения и противоположными ему началами; эта борьба подрывала глубочайшие основы идеологии и психологии Просвещения, – и выше стоит европейская культура на переломе. Еще не видно, не для всех видно, куда направит свое движение духовная жизнь Европы, еще многие пребывают в уверенности, что «все образуется» и вернется безмятежная ясность и творческая сила, присущая эпохе Просвещения. Но жизнь глядит уже в другую сторону, она требует от нас иной, новой «установки», – а то огромное потрясение европейской жизни, которое создала великая война, только заостряет положение. Педагогическая мысль еще до войны переживала чрезвычайно серьезный кризис, вся глубина и значение которого еще недостаточно оценены, – а в наши годы усилилось сознание огромной исторической ответственности, лежащей на школе.

Скромнее мыслят ныне о себе педагоги и не думают создавать «новую породу людей», но тем настойчивее пробивается сознание той огромной все же роли, какую играет и должна играть школа в формировании из ребенка будущего самостоятельного человека. Педагогическая мысль все больше становится «автономной» и ставит свои вопросы все более независимо от того, что навязывает школе «жизнь» – т. е. традиция и доминирующие ныне силы жизни; педагогическая мысль тоже связывает себя с требованиями «жизни» – но понятой не в рамках узкого практицизма и утилитаризма, а более широко и глубоко. И как раз здесь разрываются главные цепи, сковывавшие педагогическое творчество, ибо практические задания, которые ставились школе, не давали ей свободы и мешали свободной постановке основных задач. При пересмотре, при критической оценке всего того, что навязывала школе жизнь, что стесняло и ограничивало педагогическое творчество, – одной из самых важных задач является осознание того, что можно назвать «педагогическим интеллектуализмом» и что так глубоко вошло в педагогическое сознание как предпосылка размышлений и действования.
Мы говорили уже, что педагогический интеллектуализм, имеющий свою опору в некоторых основных процессах школьного и воспитательного дела, был внутренно, интимно связан с идеологией и психологией века Просвещения, а когда в первой половине XIX века была построена Гербартом система психологии в тонах интеллектуализма, то это чрезвычайно его напитало и углубило – как теоретически, так и практически. Достаточно вспомнить идею «воспитывающего обучения» и ее значение в педагогической мысли XIX века. Я не буду во всей полноте разбирать тему, которой посвящен настоящий этюд, и остановлюсь лишь на самом существенном – на беглой характеристике того, как сказался педагогический интеллектуализм в решении вопросов о задаче школы и о приемах школьного воздействия на детей. Беглая характеристика этих сторон педагогического интеллектуализма не может исчерпать ни идеологии, ни психологии его, но выдвинутые два вопроса являются все же важнейшими. Современная школа в своем строении, в своей работе определяется двумя задачами: сообщить ученику некоторые определенные знания и навыки, соответственно избранной специальности, и дать некоторое «общее» образование, развить силы ума. Высшая школа преимущественно разрешает первую задачу, средняя -вторую, но и в высшей школе сплошь и рядом в систему ее включаются так называемые «общие предметы», и в средней школе немало места уделяется специальной подготовке учеников… Обращаясь к средней школе, проблемы которой нас занимают в настоящий момент, надо признать, что поставленные ей задачи действительно определяют ее организацию, определяют план ее работы. Наша школа или исключительно, или преимущественно дает развитие ума, сообщает ряд знаний и формальных навыков ума, – и это стоит в глубочайшей связи с самими заданиями школы. Какие бы дидактические или методические реформы мы ни производили в школе, но пока ее задачи остаются теми, какие доныне определяют в основах ее структуру, эти реформы все же скользят по поверхности, не задевая самого существа дела. Работа педагогической мысли должна быть направлена поэтому не на частичные реформы в школе (на борьбу с перегруженностью школы, многопредметностью в ней и т. п.), а на самые основы ее, т.
е. на ее задачи. Вопрос должен быть поставлен прямо и смело: мы должны спросить себя: может ли, смеет ли школа ограничиваться одним лишь содействием интеллектуальному росту ученика? Ведь как раз в те нежные годы, когда подросток попадает в школу, – в эти самые годы развивается и формируется вся его личность, зреет не только ум, но зреют все его духовные силы, почти заканчивается период «детства» (понимаемого в широком смысле слова, т. е. до 22–25 лет). И разве процессы, идущие в личности ученика вне сферы интеллекта, не нуждаются в доброжелательном и умелом содействии со стороны старшего поколения? Разве фактически школа, через весь свой уклад, через педагогов и то социальное взаимодействие, которое всегда идет в школе, не влияет на личность ученика в целом? Почему же развитие интеллекта, регуляция его работы так тщательно, так бережно осуществляется школой, признается ее задачей, а на все остальные процессы обращается лишь случайное внимание? То, что можно назвать проблемой «воспитания» в школе, всегда занимало известное место в системе школьной жизни, но всегда это было чем-то вторичным, дополнительным. В течение XIX века школа пошла в этом отношении на огромные уступки, включила в свои задачи содействие и физическому развитию, и художественному и социальному созреванию, – а все же основной работой в школе остается работа над умом ученика, работа с умом его. В хорошей школе наших дней вы найдете очень много дополнительных работ, содействующих общему духовному росту детей, найдете и кружки, и экскурсии, и беседы, найдете целую сеть различных учреждений, посвященных развитию всех сил в ребенке. Недаром же еще в наши дни не угас совсем идеал «гармонически развитой личности»! Школа, как умеет, как может, стремится сделать более планомерным свое общее воспитательное воздействие на детей, – и все же строение школы, ее основной дух не могут выйти за пределы педагогического интеллектуализма! Школа наша серьезно, по-настоящему занята прежде всего и больше всего обучением, – все же остальное не стоит в органической связи с этой задачей школы, является если не декоративным добавлением, то чем-то внутренне чуждым духу школы. <…> Нельзя совершенно отрицать воспитывающее значение обучения, но в чем оно заключается? Конечно, не в развитии моральных движений, не в прояснении морального сознания, а в укреплении некоторых моральных свойств, имеющих формальный характер. Процесс обучения – и не столько сам по себе, сколько в общей обстановке его – дисциплинирует волю, развивает чувство последовательности, влияя тем на связанное с последним чувство долга. В самом содержании того, что усваивает ум ученика, нередко таятся моральные начала, могущие при благоприятных условиях иметь доброе влияние на душу подростка. Впрочем, о последнем не стоило бы много говорить, так как жизнь дает слишком много фактов и противоположного характера. Таким образом, известное воспитывающее влияние должно быть приписано обучению, – но как все же слабо это влияние сравнительно с зигзагами и трудностями морального развития ребенка! В самых лучших случаях это моральное воздействие процесса обучения затрагивает лишь некоторые общие силы души и совершенно проходит мимо той сложной и запутанной моральной жизни, какая как раз имеет место в школьный период. То, что волнует и часто сбивает подростков, что мутит их душу, обостряет резкие порывы, мучительной загадкой встает перед их моральным сознанием, – все, что составляет главную задачу, определяет основную линию в их моральном движении, – все это ни в малейшей степени не проясняется, не упорядочивается процессом обучения. Школа не знает и словно и не хочет знать о всей той сложной Душевной работе, которая идет в душе подростка, – и какой уклончивой и двусмысленной представляется в свете этого идея «воспитывающего обучения». Не тем ли объясняется устойчивость этой идеи, что она освобождает от тревог, заглушает внутреннее беспокойство и утешает педагогов? Не в этом ли утешительном действии указанной идеи кроется ее ценность? Мы ведь так крепко держимся за те идеи, которые рисуют положение благоприятным там, где чуется душе тревожное положение! Тот оптимизм, который вытекает из идеи «воспитывающего обучения», то упрощенное понимание души подростка, которое ею устанавливается, – они помогают педагогам более спокойно и без смущения проходить мимо сложных и запутанных движений в душе подростка. Маленькая правда о воспитании некоторых формальных моральных сил подростка и огромное утешение и освобождение от тревоги по поводу сложных движений в душе его – вот, собственно, что определяет веру в «воспитывающее обучение»… Как общий педагогический принцип эта вера должна быть отброшена без всяких колебаний. Надо научиться глядеть мужественно в глаза правде, не надо бояться сознаться, что необычайно сложен процесс духовного созревания у подростков и что мы так мало понимаем его, так плохо умеем подойти к нему. Процессы обучения, да и вообще рост интеллекта идет где-то «наверху», в светлом и просторном мезонине души, и из темных недр ее встают такие сложные, такие странные движения. Повинуясь основному закону детства (берем его снова в широком смысле слова, т. е. до наступления биологической и социальной зрелости и самостоятельности), подросток играет с тем, что впервые развертывается в нем: здесь, как и в раннем детстве, содержание игр имеет социальный характер, но в школьный период и особенно к 12–16 годам у мальчиков, к 10–15 годам у девочек их внутренний мир так заполнен идущими из глубины души новыми переживаниями, так сложны, противоречивы и напряженны движения души. Тайная игра просыпающихся сексуальных переживаний вплетается в активность подростков, заполняет их воображение, – а вместе с приливом новых переживаний утончается у подростков чуткость, начинается великое половодье в душе, нередко сбрасывающее все сложившиеся к тому времени понятия. Как падают молочные зубы, чтобы уступить место новым зубам, так уходят детские понятия из души подростка, обнажается «подполье», оформляются новые, пока еще неясные, неопределенные, но властные стремления. Погружение в себя, в мир полусознаваемых, но все более и более заполняющих душу переживаний, критическое отношение к традиции, нередко переходящее в ее полное отрицание, беспокойные шатания из стороны в сторону, вкус к мелким, а потом и более серьезным «авантюрам», опасная игра с недозволенным, приводящая к грани «преступного», – все это остается вне внимания школы, словно ей и дела нет до этого. Веря в «воспитывающее обучение», наивно думая, что чисто интеллектуальное развитие может принести ясность и порядок в мятущуюся душу подростка, школа проходит мимо основных движений в ученике, ограничиваясь тем, что считается с известной замедленностью интеллектуального роста в это время. Идея «воспитывающего обучения» имела и имеет лишь «защитное» значение, она помогает педагогической мысли укрыться на старых позициях, сохранять центральное значение в школьной жизни за тем, что доныне было в ней основным. Не отвергая воспитательных задач, отводя им известное место, идя на самые широкие уступки, педагогическая мысль инстинктивно чувствует, что колеблются в настоящее время самые основы школьного дела, – и в этой борьбе за старые устои идея «воспитывающего обучения» является таким надежным, таким удачным союзником! Самый процесс обучения признается ведь могучим фактором воспитания… Пришла пора подойти к вопросу о задачах школы с полной смелостью, не боясь разрыва с традицией, не боясь и того, что «жизнь», т. е. традиция и нынешний уклад жизни противятся пересмотру основных проблем школы. Надо найти какую-то исходную инстанцию, бесспорность которой была бы признана всеми, и построить понятие школы, выработать ее план, следуя основным директивам, идущим из исходной инстанции. Делом педагогического творчества будет уложить этот план в такие формы, чтобы при этом удовлетворялись максимально и требования «жизни», но надо сначала продумать проблемы школы независимо от этих требований, ибо они изменчивы, часто случайны и, во всяком случае, подлежат обсуждению. Школа должна подготовить дитя к жизни, должна содействовать раскрытию и развитию его личности, его сил, чтобы к периоду самостоятельной жизни оно овладело всем тем в «традиции» (включая сюда и знание), всем тем в самом себе, что нужно будет ему в жизни. Формулируя так задачи школы, мы определяем их до известной степени формально, так как не касаемся содержания того, что нужно при подготовке к жизни, – но для нас сейчас важно установить эту общую и, конечно, бесспорную задачу школы. С помощью школы мы приходим на помощь ребенку в процессе его роста: наш жизненный опыт, итоги исторического развития, наконец, наши идеалы подсказывают нам, что нужно каждому человеку, вступающему на путь самостоятельной жизни. Мы не можем ничего навязывать ребенку, потому что не существует одного для всех идеала, каждая индивидуальность должна найти свой путь к своей идеальной форме. (…) Идеал «гармонического развития личности» рисует идиллическую картину мирного параллельного роста различных сил в ребенке, – но эта идиллия ни в малейшей степени не отвечает действительности. Нигде и никогда не наблюдается «гармонического» развития сил в человеке, наоборот, развитие наше полно диссонансов, неравномерного роста различных функций, взаимного торможения и «борьбы» различных сил в нашем существе. В этом нет ничего удивительного, ибо самая структура нашей души такова, что следует говорить об «иерархической» ее конституции. Как в нашем теле есть органы, ослабление или даже уничтожение которых (например, конечностей) не влечет за собой смерти организма, и есть органы (например, сердце), прекращение деятельности которых означает смерть организма, – так и в нашей душе есть силы центральные и есть силы в этом смысле второстепенные. Жизнь души, ее «нормальное» развитие, конечно, предполагает одновременное раскрытие всех ее сил, – но этот процесс вовсе не имеет «гармонического» характера; необходимо охранять в ребенке правильную пульсацию основных сил, как необходимо в физическом воспитании следить всегда за сердцем ребенка. Заметим тут же, что интеллекту никоим образом не может быть отведено такое центральное место в системе душевных сил. (…) Я лично с полной убежденностью придерживаюсь взгляда, что основное и центральное положение в душе занимает эмоциональная сфера, здоровье или болезни которой определяют здоровье или болезни всего нашего существа. Не только нормальная психология, но еще с большей силой психопатология устанавливают это положение в целом ряде случаев с чрезвычайной убедительностью. Если нет «гармонического» развития личности или конституция души имеет иерархический характер, если воспитательное воздействие на детей должно заключаться в том, чтобы помочь им стать в жизни самостоятельными людьми и найти свою идеальную форму, в которой личность достигает своего высшего творческого расцвета, – то роль школы в этом процессе должна заключаться в охране и развитии основных сил души и в сообщении детям всего того, что они, путем личного опыта, не могли бы добыть в надлежащее время, в надлежащей полноте. Сообщение детям знаний тоже должно иметь место при этом: дети могли бы и без нашей помощи в свое время овладеть необходимыми им знаниями, но школа вносит в этот процесс порядок и систему, облегчая и ускоряя этим самый процесс. Школа, таким образом, должна и «обучать», т. е. должна принять деятельное участие в том развитии ума, в том усвоении различных знаний, которое идет и помимо школы. Дети, подростки сами ведь тянутся к свету, к знанию, растущий интеллект сам зовет их к более глубокому и всестороннему пониманию действительности. Школа добавляет к этому ряд специальных знаний и навыков, вся ценность которых лишь впоследствии откроется подростку и значения которых он, в школьный свой период, еще не понимает. Все это очень хорошо, все это должно лечь на школу, но не это, однако, определяет собой главную задачу школы. Мы должны вступить в жизнь с максимальным запасом знаний – это так, но источник творческой силы в нас ни в малейшей степени не связан с интеллектом, с нашими знаниями! Весь смысл «детства» заключается в подготовке к самостоятельному творчеству в жизни, – и охрана и развитие творческих сил в нас, творческой основы души является первой и основной задачей воспитания школы. Дело идет вовсе не о развитии «активности» самой по себе: навыки действования, развитие воли имеют такое же вторичное значение, как и навыки ума, как готовые знания. Если в нас есть творческая сила, то и развитие интеллекта и активности будет бесценным подспорьем в творческом движении нашем, – но если угасла, или ослабела, или подавлена в нас / сила творчества, то все богатство навыков ума и активности будет мертвым капиталом! И если самый процесс развития ума и активности идет так, что как раз и является причиной потухания творческих сил, засорения основного источника творчества, – то тогда и школа, и все наше воспитательное вмешательство в жизнь подростка делают как раз обратное тому, что должны делать. Разве это нельзя было бы уподобить тому физическому воспитанию, при котором развили бы все мускулы, сообщили многообразные навыки телу, но в процессе воспитания расстроили бы сердце так, что человек оказался бы неспособным воспользоваться всеми достигнутыми им успехами? (…) А между тем школа наша так часто дает именно такие результаты! Люди уходят из школы с рядом знаний и навыков, но с таким тупым отношением и к делу своему и к жизни, с таким отсутствием всякой творческой силы и инициативы… Процесс «обучения» поглощает столько сил, так отодвигает, обессиливает творческие порывы, так нивелирует личность, подчиняет ее шаблону, что, выходя в жизнь, многие из нас превращаются в бесцветных, вялых, тупых людей, выполняющих какую-то нужную социальную функцию, но безнадежно растерявших творческую инициативу и одушевленное отношение к своей деятельности. Выходя из школы, мы так много знаем, так много умеем, но часто наша индивидуальность проявляется лишь в мелком и ничтожном, в нашем быту и интимной жизни, а в своей деятельности мы не умеем, да и не хотим проявить творчество. (…) Указанные два момента выдвигают, на наш взгляд, особое значение «воспитания» эмоциональной сферы в нас, охраны ее здоровья. И то, что творческие недра души, творческие ее силы связаны именно с эмоциональной сферой, откуда и излучается творческая энергия, согревающая и одушевляющая работу ума и нашу активность, – и то, что во время школьного периода эмоциональная сфера переживает серьезнейший болезненный надлом, – оба эти момента настойчиво говорят, что главной и основной задачей школы должна стать охрана эмоционального здоровья и содействие нормальному раскрытию и расцвету в нас эмоциональной жизни. Все остальное должно быть вторичным, должно сообразоваться с тем, что нужно для главного. (…) По завету Я. А. Коменского школа должна быть «природо-сообразной», должна идти навстречу тому, что происходит в душе ребенка, – помогать там, где «природа» действует недостаточно или двусмысленно, умерять там, где она действует слишком быстро. Это относится ко всем силам души, но прежде всего и больше всего к душе в целом, к существу человека в полноте его сил. И если нет и не может быть гармонического развития человека. Историческое значение этой идеи, выдвинутой XIX веком, вероятно, в связи с общей «гармонической» концепцией в XIX веке, заключалось главным образом в том, что она выдвигала и обосновывала огромное значение физического воспитания, – но, конечно, ценность и важность последнего ясна и независимо от веры в гармоническое строение личности.], то особенно важно следить за основными процессами, от правильности которых зависит жизнь и здоровье всего существа человека. Конечно, все то, что вытекает отсюда в качестве задачи школы, воспитательного нашего воздействия на детей, должно быть сочетаемо с задачами, определяемыми тем, что человек не только «дан», но и «задан», что перед ним открывается даль идеала, в приближении и постепенном усвоении которого впервые обрисовывается вся полнота человеческого существа. Воспитание не должно идти против природы, но не должно забывать и о том, что стоит над природой и что открывается в человеке как его высшая сила. И как раз в содействии расцвету эмоциональных сил школа стоит перед обоими началами, определяющими диалектику нашей жизни, – здесь с особенной яркостью и силой выступает взаимная несводимость, а часто противоборство натурального и идеального. Оно проявляется и в развитии интеллекта, и в развитии активности, но нигде не достигает оно такой силы, такой выразительности, как при воспитании эмоциональной сферы души. Необходимость «воспитания» эмоциональной жизни в нас, охраны и укрепления ее определяется, как было уже указано, двумя основными соображениями: эмоциональная сфера, с одной стороны, имеет центральное значение в развитии у нас творчества, а вместе с тем оно переживает в школьный период некоторое «натуральное» ущемление, смысл которого мы попробуем дальше обрисовать. Заметим тут же: если задачи школы характеризовать в смысле «обучения», то для этого же обучения, для более успешной и толковой его организации должна быть поставлена и разрешена более общая задача – именно развития и укрепления в нас творческих сил, иначе «обучение» сведется к «дрессировке», к сообщению некоторых готовых навыков и знаний. Надо же понять, что и проблемы подлинного развития в нас интеллектуальных сил нельзя надлежаще разрешить, если не будет разрешен вопрос о развитии творческих сил, т. е. о развитии и расцвете в нас эмоциональной жизни. Добросовестное отношение к первой задаче (задаче обучения) естественно отодвигает ее на второй план и выдвигает на первое место вторую задачу: педагогический интеллектуализм, поскольку он касается вопроса о задачах, школы, должен неизбежно перейти в педагогический эмоционализм. Развитие интеллекта является частной и вторичной задачей, и какова бы ни была практическая ценность развития интеллекта, какие бы серьезные мотивы ни выдвигали ее на первый план, но природа души, ее иерархическая конституция настойчиво ведут к включению этой задачи в более общую. Для развития интеллекта, для узких интеллектуальных задач необходимо развитие той психологической «базы», на которой строится вся творческая жизнь. Пусть развитие интеллекта остается целью, а охрана и укрепление эмоциональной жизни является средством, – но при таком понимании дела педагогический интеллектуализм теряет все свои теневые стороны и имеет лишь то значение, что напоминает олеобхо-димости развития интеллекта. В такой форме интеллектуализм не только не опасен, но и законен. (…) Сюда присоединяется еще одно, чрезвычайно важное обстоятельство, нами указанное выше. Имея центральное значение в системе душевных сил, эмоциональная сфера претерпевает ряд сложнейших перемен как раз в школьный период, – и от того, чем закончится эта перемена, зависит судьба не только эмоциональной жизни, но и всей личности. Мы не знаем еще в точности ни самой картины этих перемен, ни тем более внутренней их природы, но несомненно, что важнейшая роль в них принадлежит пробуждению половой психики, процессам полового созревания. Может быть, даже здесь лежит основной фактор перемен, однако надо очень беречься модного в наши дни пансексуализма Фрейда и его школы, – не потому, что он совершенно неправ, а потому, что он берет слишком узкое понятие пола. Пол в нас не есть только эмпирическая сила, он имеет более глубокие стороны, существует своя метафизика пола. Сливать понятие пола и половой жизни, как это делает Фрейд и его школа, совершенно невозможно; отсюда как раз и идут главные ошибки этого направления. Так, психические перемены, сильно сказывающиеся на ряде психических функций, имеют место уже к 5 1/2 – 7 годам; уже здесь происходит настоящий перелом, создается новая эмоциональная установка, иное отношение к миру. «Второе детство» само по себе уже отмечено стремлением к «учению», к систематическому и настойчивому познаванию мира, – и это одно уже вносит в душевный мир ребенка большое осложнение. Былая простодушная наивная открытость исчезает, происходит значительный душевный сдвиг, замедляющий и осложняющий эмоциональную жизнь. Интеллект и воля в это время и помимо школы выступают на первый план, внутренне стесняя, ограничивая простор эмоциональной жизни. Подчиненная закону «двойного выражения чувств», эмоциональная сфера уже отходит от тех простых и наивных форм выражения, какими доныне она пользовалась. Пути «эмоциональной культуры» не открываются ребенку сами собой, – и здесь как раз и должно прийти на помощь воспитание сообщением ребенку тех путей дифференцированного творчества, которые дают исход творческим запросам и тем охраняют и укрепляют здоровье эмоциональной сферы. Таким образом, уже в течение второго детства» (т. е. до 10–12 лет у девочек, до 11 – 14 у мальчиков) ход психической жизни требует особого внимания к охране эмоционального здоровья, между тем школа беззаботно проходит мимо этих задач и усиливает тот процесс роста интеллекта, который и сам по себе в это время очень интенсивен. Здесь еще раз хочется вспомнить аналогичное явление в физическом развитии ребенка, когда вследствие неравномерного роста сердца и других органов излишнее развитие движений может иметь опасное влияние на сердце. Но еще сложнее и, прямо скажу, страшнее происходит дело, когда мы переходим к отрочеству. Мы уже характеризовали этот период как время «психического половодья»: пробуждение половой психики, половое созревание вздымают из самой глубины юного существа неопределенные, но властные стремления, мутящие его душу. Буйный поток новых переживаний разрушает основы психического равновесия, колеблет его устои, заливает душу какими-то неясными, но неотразимыми влечениями и сказывается в опаснейшей игре с людьми, в склонности к авантюрам, приближает к грани преступности. И не только моральное здоровье подростка подвергается в это время серьезнейшим испытаниям, не только вся его личность и ее развитие надолго определяются в этот период этими переживаниями, но еще важнее здесь та общая ущемлен-ность в это время эмоциональной жизни, которая имеет такое огромное для нас значение в силу связи эмоциональной сферы с творческими недрами личности. Энергия пола тоже есть творческая энергия; естественнее всего думать, что энергия пола и обычные творческие силы в нас восходят к одному и тому же метафизическому ядру личности, к одной и той же ее основе. Так или иначе, но для судеб эмоциональной жизни имеет капитальнейшее значение то, как проходит у подростка пробуждение в нем пола. Мы еще недостаточно знаем этот период, всю сложную, загадочную, а порой и таинственную игру сил, но и то, что нам ныне раскрыла психопатология – и здесь нельзя не помянуть с благодарностью все направление фрейдианства (включая и Штеккеля и Адлера и других отколовшихся от Фрейда психопатологов), – рисует жуткую картину. Как во время весеннего половодья очень важно охранять мосты и плотины, давая вовремя выход массам скопившейся воды, так в пору психического половодья особое значение приобретает отвлечение рвущихся наружу сил по путям здорового и продуктивного творчества. О, конечно, все это должно быть «прикровенно», ибо страшно нежна и хрупка в это время душа, и тут так кстати является школа с ее интеллектуальными задачами, – но вся сила воспитательного воздействия должна быть сосредоточена в это время совсем не на интеллекте, а на регуляции сложнейших движений в эмоциональной сфере. Мы все еще ходим улыбаясь беспечно над бездной и не хотим знать тех цветов зла, которые вырастают в это время в душе подростка; мы все еще ограничиваемся внешними задачами, сообщением знаний и навыков, – а о той глубокой и жуткой внутренней жизни, которую переживает подросток один на один, бессильный перед лицом непонятной для него игры его сил, мы так и не хотим думать или с видом огорченного бессилия разводим руками. Между тем как, аз школа обладает могучими средствами регуляции внутренних •твижений в душе подростка – как в социальной своей стороне, столь богатой питательным для подростка материалом, так особенно в укреплении и развитии творческих порывов, как бы вбирающих в себя темные движения души и их творческую силу. Здесь не место говорить о том, как должна быть построена школа, чтобы идти навстречу в подростке тому, что особенно нуждается в нашем водительстве и помощи; не место говорить и о том, как совместить с решением этой основной задачи школы необходимое для жизни укрепление и развитие интеллектуальных процессов. Моя задача заключалась лишь в том, чтобы отметить подлинные задачи школы в отношении к детям. (…) Мне могут сказать, что все равно школа не может поднять всех своих детей до уровня творческой работы, что угасание творческих сил происходит «фатально», связано с какими-то глубокими, недоступными нашему учету и воздействию моментами в личности ребенка. Если все дети в большей или меньшей степени обнаруживают силу творчества, то в школьный период происходит естественное угасание творческих сил у очень многих, и если бы школа стремилась удержать или развить творческие силы у всех своих питомцев, она все равно не решила бы этой задачи, между тем развитие интеллекта, сообщение известных знаний и формальных навыков ума в некотором среднем минимуме доступно для всех. Это возражение, имей оно серьезное значение и не будь оно просто отговоркой, уклонением от задачи, стоящей перед школой, говорило бы о такой testimonium paupertatis! Пора, давно пора оставить мысль, что на некоторых детей школа может махнуть рукой, может поставить крест: можно и должно учитывать дефекты, замедленный темп развития, умственную отсталость, можно и должно распределять различных детей в школы разного типа, но перед каждым ребенком открыта своя дорога нормального развития, открыты свои возможности творчества, в каждом ребенке должно охранять, укреплять и развивать его творческие силы. В школе не должно быть «черни», учеников второго разряда; все дети требуют к себе благожелательного, вдумчивого отношения, и чем слабее, дефективнее дитя, чем более оно отстало, тем серьезнее и ответственнее роль школы в его созревании. Надо здно признать, – что развитие интеллекта не может быть оторвано от целостного развития личности, что выделение интеллекта, эсредоточение всего школьного внимания на интеллекте не только влечет за собой небрежное отношение к другим силам души, не только вызывает их увядание, но что это опустошение души за счет интеллекта ведет к ослаблению самой же интеллектуальной жизни, к развитию в ней процессов усвоения за счет процессов творчества. И это основное положение, определяющее постановку вопроса о задачах школы, относится в одинаковой мере ко всем детям и нисколько не колеблется фактом различной одаренности детей. Школа должна обучать – эта задача ее неустранима, неизбежна, но обучение в школе отнюдь не должно стоять на первом месте, отнюдь не может определять ее основного плана. Школа должна прийти на помощь подростку больше всего в том, в чем он особенно беспомощен и уязвим, она должна охранить и укрепить в нем творчество, а следовательно, должна охранить творческие силы его, источник творческой энергии. Это есть главное, это есть основное в работе школы, ибо роль ее в развитии ребенка и подростка заключается в том, чтобы прийти на помощь ему в подготовке к самостоятельной жизни, к творческому отношению к ней в пери-од зрелости. Для этого необходимо развитие всей личности как целостного существа, но только надо отказаться от идил-лического понимания нашего существа, от идеи гармонического строения личности, гармонического ее развития. (…) Нам достаточно ясна вся сложность, вся трудность той работы, которая должна лечь на школу при отказе от педагогического интеллектуализма и даже волюнтаризма; нечего и думать, что усилиями одного поколения может быть действенно и в работе мысли поставлена и решена задача школы, как она была обрисована выше. Но к правильному пониманию задач школы мы должны идти, не боясь трудностей, здесь возникающих: этого требует ответственность самого школьного дела. Если интеллектуализм сказался на всей духовной культуре нового времени, то как бы медленно ни шло преодоление его в других областях жизни, в педагогике должно настойчиво стремиться к его скорейшему преодолению, ибо слишком губительны и тяжелы последствия его. Это еще яснее станет нам, если мы от обрисовки того, как сказался интеллектуализм в постановке вопроса о задачах школы, перейдем к тому, как он сказался в самых приемах школьной работы, в ее практике.
Источник: Зеньковский В.В. О педагогическом интеллектуализме // Русская школа за рубежом. (Прага). 1923. Кн. 4. С. 1-21.
1.2. Высокий интеллектуализм Сократа, Платона и Аристотеля. Основы философии
1.2. Высокий интеллектуализм Сократа, Платона и Аристотеля
Философия Сократа
Духовная революция Сократа. Сократ совершил в философии коренной переворот. Натурфилософы бились над разрешением проблемы: что такое природа и последняя реальность вещей? Поняв, что натурфилософия во многом безразлична человеку, Сократ переиначивает основное философское вопрошание: в чем природа и главное содержание человека? Не физику, а этику ставит Сократ на первое место. Именно философия человека должна стать ключом к философии природы, а не наоборот. В этой связи Сократ придает первостепенное значение тому, что человек есть существо познающее, разумное.
Сущность человека — душа. Этика Сократа. Человека отличает от других существ душа, считает Сократ. Душа — это способность человека осознавать, проявлять мыслительную активность, быть совестливым и моральным, добродетельным. Потенциал души реализуется в познании, недостаток последнего есть невежество. Тело человека не довлеет над его душой, наоборот, оно является инструментом души. Сократ занимается телесными упражнениями, но еще больше душевными. Без последних нельзя воспитать в себе добродетели, среди которых главные — мудрость, справедливость, умеренность. Развивая свои добродетели, человек достигает гармонии души, даже физическое насилие не может ее разрушить. А это означает, что человек становится свободным. В этом и состоит его счастье.

Этика Сократа, описанная в предыдущем абзаце, имела в становлении современного человека, как свидетельствует история, непреходящее значение. Но и она не лишена парадоксов. Задумаемся над следующими сложными для этики Сократа вопросами.
1. Почему много знающий человек, как известно хотя бы из истории преступлений, все-таки совершает зло? По Сократу, только кажется, что злодей много знает. Это суждение звучит не очень убедительно. Современный философ склонен считать, что преступник не обладает доброй волей. Этика Сократа не содержит представления о доброй воле.
2. Почему столь живуч эгоизм? И на этот вопрос невозможно найти ответ в этике Сократа. Современные философы полагают, что эгоизм коренится не в природе человека, а определяется приобретенными им в процессе жизни ценностями. Но учения о ценности будет развито лишь через 2,5 тысячи лет после Сократа.
Диалектика Сократа. Мы используем слово «диалектика» для обозначения искусства достижения философских истин. В этом отношении Сократ также был большим новатором. Для Сократа диалектика являлась искусством постановки вопросов и нахождения ответов на них. При этом достаточно отчетливо выделяются три этапа.
Первый этап — дисквалификация себя и собеседника. Обычно человеку кажется, что он знает ответ едва ли не на любой сложный вопрос. Стоит, однако, начать серьезные исследования, как иллюзия начинает рассеиваться. Именно это имел в виду Сократ, когда он даже про себя говорил: «Я знаю, что ничего не знаю».
Второй этап — ирония. Человек «цепляется» за свои иллюзии, поэтому, чтобы добиться освобождения от них, уместно сильнодействующее средство. Таковым Сократ считал иронию.
Третий этап — рождение мысли, душа порождает истину. Диалектика Сократа сохраняет свое значение до настоящих дней.
Смерть Сократа. Как известно, афиняне послали Сократа на смерть, он выполнил их судебный приговор и выпил яд. Во все это не хочется верить. Увы, свершившееся есть факт. При всей трагичности этого факта уроки его весьма поучительны.
Сократа обвинили в том, что он не чтит общепризнанных в Афинах богов, вводит новые божества, развращает юношество пропагандой своего учения. Подлинной причиной казни Сократа явилась зависть к его мудрости, тем более что он не останавливался в обличении неразумия ни перед кем — ни перед поэтами, ни перед политиками. Последние были особенно злы на Сократа (тридцать тиранов запрещали ему обучать словесному искусству).
Друзья Сократа подготовили ему побег из тюрьмы, но он отказался. Почему? Он подчинился закону, не хотел насилия над законом. Он подчинился судьбе, ибо его разум не оставлял ему другого пути. Сократ рассуждал так: разум — высшая моя добродетель, если она бессильна, то приходится погибать безвинным. Особо следует упомянуть об отношении юных к Сократу, они относились к нему вполне благосклонно, но на суде им не предоставили слово.
К чести афинян нужно сказать, что впоследствии они наказали обидчиков Сократа и всячески возвеличили его личность. Однако обвинение философов в создании новых богов будет повторяться многократно и всегда заканчиваться одним и тем же: позором обвинителей и славой в веках казненных. Философия даже в просвещенном обществе — удел смелых, она не приемлет лицемерия, ханжества, чинопочитания, отстраненности от зла.
Философия, по Сократу, это «экзамен души», экзамен на мудрость, честность, правду, свободу.
Философия Платона
Концепция идей. Платон — выдающийся мыслитель античности, ученик Сократа, он развивает его представления. Стратегия та же: на первом плане этика, а не натурфилософия. Сердцевину же философии Платона составляет концепция идей.
Вещи не рассматриваются Платоном только в их кажущемся столь привычным эмпирически-чувственном существовании. Для каждой вещи фиксируется ее смысл, идея, которая, как выясняется, для любой вещи данного класса вещей одна и та же и обозначается одним именем. Есть множество лошадей, карликовых и нормальных, пегих и вороных, но у всех у них есть один и тот же смысл — лошадность. Соответственно можно вести речь о благом вообще, прекрасном вообще, зеленом вообще, доме вообще.
Идея — это то самое единое, которое составляет суть многообразия. Итак, проблему единого и многого Платон разрешает следующим образом: единое это идея, а ее проявления это многое. Идея соотносится как с материальными, так и с душевными явлениями. Универсальность идей показывает, что они представляют собой мощнейшее философское средство!
Но что же такое идея? Сложный вопрос. Если бы речь шла просто об отдельной материальной вещи, то можно было бы указать на нее пальцем: «Вот, смотри, объяснять нечего, сам все видишь». В случае с идеей пальцем показать не на что. Придется поразмыслить. Рассмотрим пример самого Платона.
Известно много прекрасных вещей. Но каждая вещь прекрасна по-своему, поэтому нельзя прекрасное связывать с одной вещью, ибо в таком случае другая вещь уже не была бы прекрасной. Но все прекрасные вещи имеют нечто общее — прекрасное как таковое, это их общая Идея, или Эйдос, или Сущность. Все три термина — идея, эйдос, сущность — обозначают одно и то же, единое.
Прекрасное как идея присуще вещам в разной степени, поэтому есть более и менее прекрасные вещи. Прекрасное не есть что-то физическое, его нельзя взвесить, потрогать руками, подвергнуть рентгену, оно есть нечто зафизическое, по-гречески метафизическое. Его нельзя увидеть глазами, но только умом, оно умозрительно. Каким образом можно «увидеть» умом идею? Платон разъясняет.
Если вы хотите уразуметь прекрасное, то обратите свое внимание на те вещи и явления, которые признаются прекрасными. Установите, что менее и что более прекрасно. По определению ближе всего к идее прекрасного стоит самая прекрасная вещь. Сознавая это, вы переходите от красивой вещи к прекрасной и под конец совершаете предельный переход, скачок, достигая самой идеи прекрасного. Приведенная ниже схема поясняет ситуацию. Вещи, о которых шла речь, могут иметь как физическую, так и нефизическую природу.
Идея прекрасного как раз и сообщает всем вещам прекрасное. Иначе говоря, она есть образец, модель, или, как часто выражались греки, парадигма. Если мы хотим уразуметь прекрасное в вещах, нам следует на только что приведенной схеме, начиная от идеи прекрасного, пройти путь в обратном направлении (против стрелочек).
Где расположены идеи? По поводу месторасположения идей возможны три главных ответа.

Идеи находятся в физических вещах.
Идеи — это творение ума человека, следовательно, они находятся в уме человека.
Идеи находятся не в материальных вещах и не в уме человека, а в некоем третьем мире, который Платон называл Гиперуранцей (дословно: по ту сторону неба).
Платон придерживался третьей точки зрения, она представляется нам парадоксальной. Современные исследователи избегают неясных выводов. Они, говоря об идеях, подчеркивают два обстоятельства. Во-первых, что вроде бы признается всеми, реальные вещи обладают сходными характеристиками. Во-вторых, специальные научные методы позволяют вскрыть такие общие черты явлений, которые не «бросаются» в глаза, но существуют. В этой связи вместо слова «идея» используются термины «понятие», «идеализация». Именно учение о понятиях и идеализациях является современным пониманием природы идей.
Какая идея наиважнейшая? Платон не считал все идеи равнозначными. Вслед за Сократом он превыше всего ставил идею блага. Для него благо было причиной всего прекрасного как в мире, так и в жизни людей. Так, мир познаваем благодаря благу. Благо, по Платону, это — мировой принцип. Современные философы придают благу более земное содержание, они обычно считают его ценностью, сознательно избранным человеком образом действия по достижению добра, успешного совместного жительства людей.
Три главных случая использования Платоном концепции идей. Платон отлично сознавал, что созданная им концепция идей является мощным инструментарием в деле понимания, интерпретации самых различных явлений.
Обладая таким инструментарием, можно найти ответы на самые сложные вопросы, например такие: Как устроен космос? Что такое человек? Каким должно быть общество? Рассмотрим в этой связи учение (логос) о космосе (космологию), о человеке (антропологию), об обществе (социологию).
Космология Платона. Бог-мастеровой (демиург) соединил идеи с материей, получился Космос, существо одаренное совершенством идей, в частности математических. В качестве образца для сотворения демиург взял мир идей.
В рассуждениях Платона заметна непоследовательность: идеи превыше всего, вместе с тем ими распоряжается бог-демиург. Материя в своем исходном состоянии мыслится независимо от идей, лишь в результате усилий демиурга она как бы оживляется идеями.
Как бы то ни было, почти 2000 лет многие поколения людей в понимании космоса руководствовались, и довольно успешно, космологией Платона.
Антропология Платона. Концепция любви. У каждого человека есть тело и душа. Душа — главная часть человека, благодаря ей он познает идеи, в этом состоит добродетель. Душа реализует себя в добродетелях умеренности, мужества и, наконец, мудрости. Тот, кто понимает это, будет лепить себя по образцу идеи блага. Проще всего быть умеренным, сложнее — мужественным, еще труднее стать мудрым. К благу ведет не только познание, но и любовь.
Суть любви в движении к благу, прекрасному» счастью, В этом движении есть свои ступени: любовь к телу, любовь к душе, любовь к благу и прекрасному. Согласно обыденным представлениям, платоническая любовь — это любовь, лишенная чувственных влечений. В действительности же Платон воспевал любовь как побудительную силу духовного совершенствования, он выступал против сведения любви к сексуальной простоте. Любовь, по Платону, это мост соединяющий телесное, чувственное с духовно-возвышенным. Читатель, разве тебе не хочется пройти по этому мосту?
Учение Платона об обществе. Главная идея общественного благоустройства — это идея справедливости. Те, в которых преобладает вожделеющая душа, т. е. достигшие стадии умеренности, но не мужества и тем более мудрости, должны быть крестьянами, ремесленниками, продавцами (купцами). Тем, в которых преобладает волевая, мужественная душа, суждено стать стражами. И только достигшим в своем духовном развитии мудрости по праву можно быть политическими, государственными деятелями. В совершенном государстве между тремя описанными выше классами общества должна быть установлена гармония. Каждый должен делать то, на что он вправе претендовать по состоянию своей души. Платон желал построить идеальное государство. Он предлагал свои рецепты политикам, те их отвергли как несоответствующие сложным жизненным реалиям. С высот сегодняшнего дня идеи Платона действительно кажутся несколько утопичными, скользящими по поверхности моря жизненных страстей. Но, удивительное дело, политики всех развитых стран часто ставят на первое место именно идею справедливости. А это идея Платона!
Устарел ли Платон? На первый взгляд может показаться, что философия Платона, жившего 24 столетия тому назад, устарела. Если читатель слышал от кого-либо это утверждение, пусть он попросит собеседника изложить свои собственные воззрения и сравнит их с концепциями Платона. Берем на себя смелость прогнозировать: либо окажется, что Платон просто-напросто выиграл соревнование, либо «победа» над Платоном досталась вашему собеседнику лишь постольку, поскольку он прекрасно знает философию Платона и сумел развить его воззрения. По большому счету ныне, как и 24 столетия назад, философия Платона стимулирует развитие человека, общества. В этом, пожалуй, состоит главная тайна многовековой значимости философии Платона. В центре этой философии находится учение об идеях.
Философия Аристотеля
Учение о форме и четырех причинах. Аристотель — великий ученик Платона, учившийся у него 20 лет. Накопив огромный потенциал, Аристотель развил собственное философское учение.
Выше мы видели, что Платон встретился с большими трудностями при осмыслении природы идей. Аристотель стремился разъяснить сложившуюся проблемную ситуацию. Он перенес акцент с идеи на форму.
Аристотель рассматривает отдельные вещи: камень, растение, животное, человека. Всякий раз он выделяет в вещи материю (субстрат) и форму. В бронзовой статуе материя — это бронза, а форма — очертания статуи. Сложнее обстоит дело с отдельным человеком, его материя — это кости и мясо, а форма — душа. Для животного формой является животная душа, для растения — растительная душа. Что важнее — материя или форма? На первый взгляд кажется, что материя важнее формы, но Аристотель не согласен с этим. Ведь только благодаря форме индивид становится тем, чем он является. Значит, форма есть главная причина бытия. Всего причин четыре: формальная — сущность вещи; материальная — субстрат вещи; действующая — то, что приводит в движение и обуславливает изменения; целевая — во имя чего совершается действие.

Итак, по Аристотелю, единичное бытие есть синтез материи и формы. Материя — это возможность бытия, а форма есть осуществление этой возможности, акт. Из меди можно сделать шар, статую, т. е. как материя медь есть возможность шара и статуи. Применительно к отдельному предмету сущностью оказывается форма. Форма выражается понятием. Понятие справедливо и без материи. Так, понятие шара справедливо и тогда, когда из меди еще не сделали шар. Понятие принадлежит уму человека. Выходит, что форма — это сущность и отдельного единичного предмета, и понятия об этом предмете.
Аристотель как первооткрыватель динамизма и телеологии. В своих суждениях о материальных причинах Аристотель во многом повторял Фалеса, Анаксимена, Анаксимандра, Гераклита, учивших, что в основе всего находятся материальные субстанции. В учении о форме Аристотель существенно переработал концепцию идей Платона. Еще более оригинален был Аристотель в развитых им концепциях динамизма и цели.
Динамизм Аристотеля состоит в том, что он не забывает уделять первостепенное внимание динамике процессов, движению, изменению и тому, что за этим стоит, а именно переходу возможности в действительность. Динамизм Аристотеля знаменует собой появление нового образца понимания. Во всех случаях требуют уразумения механизмы происходящих изменений и причины, обусловившие эти изменения. Надо определить источник движения, его энергетическое начало, те силы, которые обеспечили движение.
Аристотель по праву гордился тем, что им была развита, причем содержательнейшим образом, проблема цели. Цель — по-гречески телеос. Исходя из этого учение о цели называют телеологией. Цель есть, по Аристотелю, наилучшее во всей природе. Главенствующая наука та, «которая познает цель, ради которой надлежит действовать в каждом отдельном случае…». Конечной инстанцией поступков людей оказываются их цели, целевые приоритеты. Телеология, развитая Аристотелем, оказывается мощным инструментарием в деле понимания человека, его деяний и общества.
Последняя реальность — бог. Для Аристотеля форма в своей динамике выражает иерархичность бытия. Из меди можно изготовить много вещей, но медь остается медью. Намного более иерархично ведет себя форма. Сравним: форма неживых предметов — растительная форма — животная форма — форма (душа) человека. Это сравнение поднимает нас по лестнице форм, причем значение материи ослабевает, а формы — возрастает. А если сделать еще шаг и заявить, что есть чистая форма, освобожденная от материи? Аристотель твердо убежден, что этот шаг, предельный переход, вполне состоятелен и необходим. Почему? Потому что тем самым мы обнаружили перводвигатель всего, а значит, принципиально объяснили все многообразие фактов движения. Бог, как и все доброе и красивое, притягивает, влечет к себе, это не физическая, а целевая, финальная причина.
Бог Аристотеля — это перводвигатель. Это еще и ум. Почему ум? Аристотель рассуждает по аналогии: что главнее всего в душе человека? Ум. Бог же есть сплошное совершенство, потому он тоже есть ум, но более развитой, чем человеческий. Бог неподвижен. Как источник движения он не имеет причину движения, ибо нам пришлось бы за одной причиной движения открывать другую и так далее, без конца. Бог — конечная причина движения; само это утверждение имеет смысл, если считать бога неподвижным. Итак, бог умственно совершенен, он источник всякого движения, неподвижен, не имеет истории, значит, вечен. Бог Аристотеля бесстрастен, он не принимает участия в делах людей. Бог — великолепный ум. Если человек по-настоящему возжелает быть похожим на бога, то ему в первую очередь надлежит развивать свой ум.
Аристотель — основатель логики. В трудах Аристотеля высокой степени совершенства достигла логика. По сути, именно Аристотель впервые изложил логику систематично, в виде самостоятельной дисциплины. Логику обычно понимают как науку о законах мышления. Аристотель сумел выделить эти законы в четкой и ясной постановке.
1. Закон исключенного противоречия: невозможно, чтобы противоречащие утверждения были истинными по отношению к одному и тому же предмету. Так, по отношению к Сергею не могут быть одновременно истинными два следующих утверждения: «Сергей ниже Татьяны» и «Сергей выше Татьяны».
2. Закон исключенного третьего: отрицание и утверждение не могут быть оба ложными. В нашем примере одно из двух утверждений «Сергей и Татьяна одинакового роста» или «Сергей и Татьяна неодинакового роста» должно быть истинным. Если истинно второе утверждение, то можно на предмет истинности проверять новые два высказывания: «Сергей ниже Татьяны» и «Сергей выше Татьяны». Сравнение двух последних высказываний является бессмысленным, если Сергей и Татьяна одинаковы по росту.
3. Закон тождества: А есть А (Аристотель не приводил такую формулировку, но она соответствует его воззрениям). Так, в нашем случае речь идет об одном и том же Сергее и той же самой Татьяне, причем в одно и то же время.
Аристотель гордился своим учением о силлогизме (буквально: о сосчитывании высказываний). Силлогизм состоит из трех суждений: первое содержит общее правило, второе — особенное, третье — вывод. Силлогизмом является, например, такое рассуждение:
(1) Если все люди смертны
(2) И все греки — люди,
(3) То все греки смертны.
Этика Аристотеля. Что такое счастье? Для Аристотеля этика в отличие от физики и математики есть практическая наука.
Последней целью и последним благом является счастье. Но что такое счастье? Счастье для Аристотеля — это не жизнь, растраченная на удовольствия, наслаждения и развлечения, это не почести и успех и не богатство, а совпадение добродетели человека с внешней ситуацией.
Добро связывается с обилием добродетелей, зло с их скудостью. Аристотель особенно высоко ценил следующие добродетели: разумная мудрость, практическая мудрость, рассудительность, мужество, умеренность, щедрость, правдивость, дружелюбие, любезность.
Превыше всего Аристотель ставил разумную мудрость, ибо это та добродетель, с помощью которой постигается любая реальность, благодаря ей постижим и бог. Гармоническим сочетанием всех добродетелей является справедливость.
Добродетелям можно и нужно научиться. Они всегда выступают серединой, компромиссом благоразумного человека: «ничего слишком…». Великодушие есть середина между тщеславием и малодушием, мужество — середина между безрассудной отвагой и трусостью, щедрость — середина между расточительностью и скупостью и т. д.
Политология Аристотеля. В своих политических воззрениях Аристотель во многом повторяет Платона. Формы государственного устройства Аристотель делит на правильные (достигается польза для всех) и неправильные (имеется в виду лишь польза для некоторых).
Аристотель критически относился к демократии, ибо считал, что ее принципами являются неоправданная свобода и нищета, в том числе духовная. Современному слову «демократия» больше соответствует античный термин «полития».

Аристотель — учитель Александра Македонского. Аристотель в течение пяти — шести лет был воспитателем Александра Македонского. Нам не слишком многое известно о их взаимоотношениях. Но имеющиеся свидетельства показывают, что отношения двух великих строились на искреннем чувстве привязанности и дружбы. Из своих походов Александр привозил Аристотелю в подарок диковинные растения и животных, письменные свидетельства, которые служили Аристотелю в его научной работе. Аристотель никогда не лебезил перед Александром и имел мужество говорить ему правду, не всегда приятную.
Для своего старшего сына Никомаха Аристотель написал специальную книгу «Никомахова этика», которой суждено было стать в веках книгой для многих миллионов.
Вера Сократа, Платона, и современность
Вера Сократа, Платона, и современность Итак, как уже говорилось, две трети жизни мы явно проводим в субъективной (сны) и объективной виртуальной реальности (книги, фильмы, игры…), и лишь одну (не лучшую) треть — проводим в обычной реальности, которая, однако, тоже может
I.
Философия до Сократа
I. Философия до Сократа Понятие Логоса имеет многовековую историю не только в греческой философии, но и в самом греческом языке[1]. ?????, слово, происходит от ?????? – говорить; логос означает слово или речь, то, что сказано, что говорится, причем этот термин может обозначать как
Проблема Сократа
Проблема Сократа 1Проблема Сократа — старая, исконная проблема европейской культуры. Ницше лишь сузил и обострил ее. Для Ницше Сократ — только «теоретический человек», в его самодовольном оскудении, в его слепоте к изначальному трагизму жизни и отрыве от ее творческого
3. Античная классика: моральная философия Сократа; проблема «эйдосов-идей» в философии Платона; Аристотель о материи и форме. Сократ
3. Античная классика: моральная философия Сократа; проблема «эйдосов-идей» в философии Платона; Аристотель о материи и форме. Сократ Философский интерес Сократа к проблематике человека и человеческого познания знаменовал собой поворот античной мысли от прежней
1. Загадка Сократа
1. Загадка Сократа Проблема Сократа в значительной мере сводится к вопросу об исторической ценности свидетельств о нем, к вопросу о степени их достоверности. Сказанное в первую очередь относится к свидетельствам Платона и Ксенофонта, поскольку они считались (в
1. Личность Сократа
1. Личность Сократа Представим себе Афины конца V в. до н. э. Это прежде всего рыночная площадь (агора). В центре – большое здание для хлебной торговли. Вокруг агоры расположились общественные здания, на прилегающих к ней узких и кривых улицах – мастерские, парикмахерские,
7. Телеология Сократа
7. Телеология Сократа Вопреки заверениям Ксенофонта (см. Воспоминания, I, 1, 2-3; IV, 3, 5-12; IV, 3, 16-18) в том, что Сократ признавая богов народной религии, Сократ отходил от традиционной религии, о чем свидетельствует сам же Ксенофонт: «… Вера (Сократа. – Ф. К.) в промысел богов о людях,
2. Критика учения Платона об «идеях» у Аристотеля
2. Критика учения Платона об «идеях» у Аристотеля В учении Платона об «идеях» ход мысли учеников и читателей Платона направлялся от «идей» («эйдосов») как первообразов бытия, с одной стороны, к явлениям чувственного мира, будто бы искажающим истинные формы или причины
Проблема Сократа
Проблема Сократа 1О жизни мудрейшие люди всех времён судили одинаково: она никуда не годится… Всегда и всюду из их уст слышали один и тот же вздох — вздох, полный сомнений, полный тоски, усталости от жизни, противостояния жизни. Даже Сократ сказал, умирая: «Жить — это
Образ Сократа
Образ Сократа Для рассмотрения темы, предложенной нам в этом году, «Будущее и становление норм», я сосредоточил свои исследования на фигуре мудреца — по западной традиции. И в самом деле, изначально в греческой мысли мудрец предстает как живая и конкретная норма, как это
Проблема Сократа
Проблема Сократа Проблема Сократа заключается в точном установлении содержания его учения. Характер источников, которыми мы располагаем, – книги Ксенофонта «Воспоминания о Сократе» и «Симпозиум», диалоги Платона, различные высказывания Аристотеля и «Облака»
Высокий род (97–99)
Высокий род (97–99) (97) Третий род речи — высокий, богатый, важный, пышный и, бесспорно, обладающий наибольшей мощью. Это его слог своей пышностью и богатством заставил восхищенные народы признать великую силу красноречия в государственных делах — того красноречия, которое
Глава 5. Логическое Аристотеля (Защита от Сократа)
Глава 5. Логическое Аристотеля (Защита от Сократа) Аристотель (384–322 г. до н. э.) родился в Стагире, городке на Фракийском побережье рядом с Македонией. Его отец Никомах был другом и придворным врачом македонского царя Аминты. В 17 лет Аристотель, к тому времени потерявший
Смерть Сократа
Смерть Сократа До своего осуждения Сократ дважды был в ситуации, когда его мужественные поступки по велению совести грозили ему смертью. «Я доказал не словами, а делом, что мне смерть, по просту говоря, нипочем, а вот воздерживаться от всего несправедливого и нечестивого
«СИНЕРГИЗМ — МИРОВОЗЗРЕНИЕ ИНТЕЛЛЕКТУАЛИЗМА» | Сайт С.
П. Курдюмова «Синергетика»
Нынешнее положение и обозримое будущее нашей Родины проясняются с учетом разумных представлений о сути современной смены цивилизаций: на рубеже нового миллениума мир, веками поднимавшийся от земледелия к машинной цивилизации, а от нее — к электронной, вступил в новую эру приращения знаний о природе, человеке и обществе.
Распад мировой системы социализма и ее лидера Советского Союза произошел на историческом перепутье — совпал с третьей за последние два века революцией в познании Вселенной (ускоряющееся возвышение по ступеням классического, неклассического и постнеклассического естествознания), изменившей судьбы всех жителей Земли. Лихолетье 90-х годов — повергнувшее русский народ в вымирание, распад столетиями собираемой Державы, крушение мечты о величии Москвы и надежды на светлое будущее, немыслимый разгул коррупции, невосполнимый развал крупнейшего за все времена военно-промышленного комплекса, техническое отступление на десятилетия назад — по времени пришлось на десятилетие ускоренного продвижения стран «золотого миллиарда» и их лидера США в цивилизацию новых информационных отношений.
Исторический вызов в том, смогут ли ее нынешнее и входящие в жизнь поколения соотечественников возместить потерянные завоевания советских тружеников, сохранить Родину и создать новое общество — самобытную цивилизацию XXI в.
В России есть все необходимое для возрождения евразийского величия. (Более того, исходные условия для этого более благоприятны, чем при разрухе после мировой и Гражданской войны. Задел вдохновения и организованности технического творчества 50-х и 60-х годов до сих пор обороняет нас от забот новых «друзей», гарантируя суверенность федеральных интересов.) Дело за «малым»: нет вдохновляющих Идей, не потому, что оскудели таланты, а в силу того, что при отсутствии научно обоснованного мировоззрения тлетворная рыночная корысть по своей природе не способна предложить современной общественности ничего, кроме обычаев наживы, обезображенных разгулом вседозволенности, доведенной до абсурда.
Вдумаемся в суть нового всемирно-исторического феномена. В конце 60-х годов было доказано, что научно-техническая революция изменяет характер труда: простой труд уступает место сложному, творческому, что ведет к принципиальным социальным сдвигам (изменения Образа жизни, форм и методов централизованного планирования, управления и права на интеллектуальное участие человека в процессах развития общества). К концу 80-х с массовым нашествием персональных компьютеров сложный творческий труд окончательно оттеснил труд «средней умелости» на почетный ветеранский покой, интеллект занял достойное место среди главных факторов производства в качестве основного стратегического ресурса цивилизованного развития. Труд (физический и умственный) — использование, расточительное или экономное расходование вещно-силовых возможностей природы. Творчество (психологическое и эмоциональное) — наращивание разумности природопользования и жизнеустройства. Вплоть до конца XX в. интеллект, мысль, дух проявлялись в осознании материально-энергетической картины мира. Сначала было познано различие земного вещества и энергии горения. Потом классическое естествознание наглядно объяснило механику причинно-следственной связи вещества и энергии в координатах пространства и регламенте времени. Затем неклассическое естествознание установило единство вещества и энергии и смоделировало принципиальную картину поведения микромира и космоса в относительном пространстве и времени. А на рубеже XXI в. успехи постнеклассического естествознания завоевали общественное признание единства вещественных, энергетических и информационных свойств мира. В отличие от классической и квантово-релятивистской картины не классического естествознания произошел отказ от образа мира, состоящего из элементарных частиц — «кирпичиков» материи, в пользу представлений о мире как совокупности нелинейных процессов
В новой картине мироздания снято вечное противостояние материального и идеального начал и постулировано их взаимодополнение, рождающее творческую синергию бурного движения в ноосферу естественного и искусственного интеллекта. Представления о силах Природы и Духа сомкнулись с осознанием жизненной сути Разума, Слова, Света, качественных свойств бесконечно сложной информационной системы. В результате извечное идеологическое противостояние материализма и идеализма сменяет синергизм как единое мировоззрение о первозданном смысле мира. Непоколебимая уверенность в предопределенности явлений и событий — научная закономерность или божественное предначертание уступила место признанию непредсказуемости нелинейного поведения самоорганизующегося хаоса как безначального и неограниченного реального и виртуального потенциала саморазвития мира и земного бытия. В результате диалектику как научную методологию наследует синергетика в той мере, в какой постнеклассическая парадигма развивает классическую механику. В итоге творчество как высшее проявление духовных сил обретает фундаментальные теоретические и научные методологические опоры поиска путей и способов приращения разумности.
Далеко не все современники по достоинству оценивают глубину охвативших планету перемен. С точки зрения здравого смысла отношения неопределенности кажутся абсурдом. Представления о непредсказуемой самоорганизации хаоса еще не вошли в обиход. Тем не менее синергетический стиль мышления бурно прогрессирует; активизируется системный анализ принципиально новых особенностей жизнедеятельности, что инициирует поиск новых методов оптимизации саморазвития ее важнейших сфер: экономики, науки и социального устройства. Прежде всего, принципиально меняются социально-экономические и политические доктрины. На смену материалистической концепции экономического детерминизма в жизнеобеспечении человека приходит признание первоосновы нематериальных сил прогресса. Казавшиеся вечно незыблемыми вероубеждения о добре и зле, противостоянии человека и природы, борьбе труда и капитала уступают место многомерным представлениям о социальной динамике, предопределяемой не формой производства и обмена, а первородными достоинствами Разума и условиями творческого проявления индивидуальных дарований и склонностей. История на глазах резко разделяется на прошлое, когда человек был рабом материальных интересов, и на будущее, которое начинается не с победы пролетариата, как писал К. Маркс, а «будет — как верили русские мыслители эмигранты — целиком определяться активностью социального человека, которая может совершить чудесное перерождение общества». На смену «абсолютной истины» пролетарского социализма приходит признание непредсказуемой динамики саморазвития сложных социальных систем. На руинах экономического и социального детерминизма (диалектического и исторического материализма — научного коммунизма) появляется феникс надежды — синергетический стиль мышления, который становится научно обоснованной идеологической опорой формирования нового образа жизни.
Центральной, требующей углубления поисков ответа на вызов времени остается неизбывная тайна связей человека и природы. Однако сейчас, в условиях поиска новых социальных ценностей, принципиальную остроту получают не решенные капитализмом и социализмом проблемы отношений между личностью и обществом.
Капитализм провозгласил всеобъемлющей ценностью личный интерес, отсюда благо общества зависит от индивидуума. Далее формальная логика ведет к оправданию эгоизма личности и восхвалению конкуренции, провоцирующей изворотливость, погоню за спросом и безжалостную эксплуатацию труда и капитала (человека и природы).
Социализм сосредоточился на идее служения обществу, уверовав, что человек становится личностью только в социальном общении, от которого он полностью зависит. Однопартийный коллективизм насаждал подчинение, уживался с бесхозяйственностью, мирился с безответственностью, игнорировал талант и наказывал инициативу. Косность идеологии обернулась поражением в экономическом соревновании двух систем. Но социализм дал реальный пример проявления синергии бескорыстного массового энтузиазма.
В поисках нравственных идеалов нового образа жизни первостепенное значение имеют обоснования мировоззрения грядущей цивилизации, способного вселить уверенность в возможность преодоления фатального исхода необратимых отставаний, выиграть время и уменьшить издержки проб и ошибок, мобилизовать усилия и ресурсы, оптимизировать приоритеты программ, проектов, бюджетных расходов. Это глобальная для всего мира проблема. Но для России она имеет жизненную важность. Слишком жестоко ломали нашу Родину эксперименты XX в. — от подневольной покорности самодержавию к буйству голытьбы, от жилистого надрыва индустриализации к трудовой халяве, от веры — к безразличию и унынию. Нужно одуматься, опереться на Разум подлинно научных соображений, на мудрость опыта и знаний. Нужно, наконец, осознано оценить возможности выхода из провала между двумя крайностями, подавляющими умонастроения и творческий порыв населения: ультралевым репрессивным сталинским пролетарским социализмом и крайне правым криминальным ельцинским радикальным либерализмом. Нельзя терять время в сетованиях «нового мышления» горбачевского толка, в покаянном «омуте памяти» не сложившихся архитекторов перестройки, в интригах «членов семьи» и борцов за эфирное время. Нужно начинать с признания того, что творчество утверждает в качестве главной социальной ценности не эгоизм индивида и не утопизм коммунистического общественного изобилия, а индивидуальное дарование как неодолимый зов Разума к самоорганизации жизнеустройства. Осознание созидательных достоинств творчества и его оснащение новыми средствами технического и программного обеспечения выводит мир на новые цивилизационные просторы, не совместимые ни с архаикой капитализма, ни с наследием социализма, ни с моралью западного третьего пути, чувствующей поступь XXI в., но не решающейся выйти из объятий золотого тельца. Нарождающаяся цивилизация все более зримо отвергает как примат рыночной стихии в идеальных целях человеческой жизни, так и классовое лицемерие централизованного казарменного коллективизма. Свидетельством этого могут быть, в частности, следующие характерные для западных сторонников постмодерна заявления: «Дефицит физической энергии вынуждает нас усиленно использовать духовную энергию — по закону заменяемости энергии информацией, знанием… Мы живем в момент всемирно-исторической смены эпох — модерна постмодерном, на границе Нового и пост-Нового времени… Капитализм предписывает определенное жизненное устройство, в котором хозяйство, вернее, увеличение стоимости и капитала стало единственным смыслом культуры… Наше общество — это общество смешанной конституции, оно ни капиталистическое, ни этатистское или социалистическое. Оно утверждается через сочетание первостепенных принципов гарантированного самоопределения индивидуума. В нем должны равновесно функционировать принципы государственной справедливости, культурной, экономической и политической свободы» .
Последователи диалектического материализма определяли случайность как форму проявления необходимости, как непознанную необходимость, а свободу — как осознанную необходимость. Детерминисты списывали на недостаток знаний очевидный по здравому смыслу случайностный поток обыденных событий и насаждали несостоятельную с позиций нелинейной синергетической культуры мышления необходимость замены стихийного мира одних общественных систем планово-организуемыми системами других. В угаре постсоветского радикал-либерализма пороки экономического детерминизма проявились в навязанной прозападными советчиками необходимости возврата к рыночным механизмам. Время необратимо. Упорные утверждения, что «переводу экономики в нормальный (!) рыночный режим функционирования просто нет серьезной альтернативы», не делают чести их именитым авторам, ибо тянут назад, мешают поискам обоснованных синергетическим миропониманием путей возрождения Великой России.
По логике современных научных обоснований магистральные пути выхода России из демографических, техногенных и социальных тупиков проходят не на рынке, а в развивающейся среде жизнедеятельности. По достоинству оценивая ее важнейшие сферы: экономику (эффективное использование всех видов природных, финансовых и трудовых ресурсов), науку (накопление и освоение знаний) и управление (совершенствование форм власти) — и признавая важность их согласованного взаимодействия, нельзя отрицать, что в конечном итоге вступление в новую цивилизацию зависит от формирования многомерных основ жизнеустройства нового общественного строя — интеллектуализма.
Интеллектуализм — реальная альтернатива не только утопическим надеждам коммунистов, порожденным недугами ненависти к миру капитала, но и недалекому упрямству рыночных либералов, в какую бы одежду они ни рядились и как бы ни клялись в верности демократии и свободе, исповедующей примат экономики в жизнеобеспечении человека и рынка в жизнеустройстве общества. Входящий в новую эру социум не может быть конвергенцией мнимых преимуществ капитализма (стихийное развитие «снизу») и социализма (централизованное построение «сверху»), т. е. рынка и плана, тем более что смешанная экономика, будь то на Западе или на Востоке, всегда реализуется в определенной политической и государственной системе. Он делает ставку на совершенствование многомерной ноосферы жизнедеятельности (всестороннее саморазвитие) на основе разумных способов стимулирования творчества на всех уровнях культурного, технического, социального и хозяйственного развития от самодеятельной самоорганизации местного народовластия до государственного стратегического моделирования, управления и регулирования. В этом смысле он органично убежденно смыкается с синергизмом — миропониманием постнеклассического естествознания. Новое мировоззрение в противовес двум исторически сложившимся главным направлениям философской мысли: материализму и идеализму, отстаивающим первичность либо материи — природы, либо сознания — духа, утверждает единство материальных и нематериальных свойств мира. В отличие от тенденциозной пролетарской идеологии, использовавшей архаику марксизма — ленинизма и сталинские догмы диалектического и исторического материализма для оправдания насилия как «повивальной бабки неодолимо рождающегося социализма», идеология нового социума неотрывна от признания первостепенной значимости синергии в приращении разумности как неисчерпаемого источника саморазвития цивилизации творчества.
Мировоззрение интеллектуализма — синергизм диаметрально отлично от сталинских догматов диалектического и исторического материализма, сохранявших роль государственной идеологии до последних дней советской власти: практическая деятельность должна основываться на добрых пожеланиях выдающихся лиц (тех, кто чувства добрые лирой пробуждал), на требованиях Разума и всеобщей морали, имеющих неизбывное значение объективных истин, обоснованных великими русскими мыслителями как силы Мудрости, Добра и Свободы.
В исторической специфике синергизма могут быть выделены по меньшей мере три группы содержательных особенностей: фундаментально-теоретические, научно-практические и нравственно-социологические. По смысловому содержанию первые отражают современное недетерминированное миропроявление, вторые — миропонимание, относящееся к совершенствованию управления, а третьи исходя из мироустройства, затрагивают нравственные устои личности. Ясно, что такое разделение условно и допустимо только в меру и в целях согласования представлений о смысловом содержании опорных понятий новой идеологии, т. е. применительно к мировоззрению интеллектуализма.
Фундаментально-теоретические особенности предопределены:
— парадигмальными обоснованиями постнеклассического естествознания нелинейности как сути приращения разумности, в хаосе устойчивости открытых и закрытых систем. Выход на просторы недетерминированного непредсказуемого творчества снимает мистику «невидимой руки» рыночного саморегулирования и догмат экономического детерминизма как первооснову жизнеустройства (образа жизни), а взамен ставит общественное развитие в зависимость не от опыта прошлых знаний, не от случайностей политических и рыночных спекуляций, не от инерционного проецирования, а от моделирования многовариантных обоснований и расчетов возможного соотношения устойчивых и неустойчивых тенденций динамики сложной управляемой системы для стимулирования желательных, упреждения нежелательных событий, целенаправленного отбора неотложных мер и политического выбора мобилизационных усилий по их поэтапной корректировке и реализации;
— последовательным проведением в жизнь всеобщего принципа дополнительности при максимально широком вовлечении всех как наследуемых (банки данных) знаний о природе и обществе, так и современных теоретических замыслов и методологических рекомендаций, усиливающих влияние на приращение разумности с целью обретения синергии и ее продуктивного использования в качестве решающего стратегического ресурса общественного саморазвития;
— свободным творческим движением Идей снизу, т. е. изнутри многомерных систем (вместо насильственного навязывания идеологии сверху через сети воспитания, образования и принудительного пропагандистского политпросвета), преследующим цели непрерывного повышения политической культуры и стимулирования социальной активности населения.
Научно-практические особенности обусловлены:
— прикладной технической, хозяйственной и культурологической необходимостью объединяющих Идей общенародного преодоления лихолетья и выхода на просторы самобытного достойного вступления России в цивилизации эры интеллектуализма;
— поиском приоритетов оптимального применения прогрессивных научных разработок, технических средств и информатики для системного социально ориентированного использования богатейшего природного и духовного потенциала России;
— требованиями ускоренного повышения компьютерной грамотности и освоения современного прикладного обществоведения для активного участия населения в мировых сетях информации, коммуникаций и связи при самостоятельной ориентации граждан в отборе социальных ценностей и предпочтений.
Нравственно-социологические особенности оправданы:
— обращением к образованным и совестливым гражданам России — первопроходцам интеллектуализма — с призывом принять на себя ответственность за судьбу Родины и осознать свою всемирно-историческую миссию как сторонников нового мировоззрения;
— исторической необходимостью восстановления достоинства русской интеллигенции, положившей свои жизни и дарования на алтарь Отечества. При советской власти отечественная интеллигенция собственным умом создала лучшие в мире танк, самолет, автомат, орбитальную станцию и самый мощный в истории военно-промышленный комплекс, но оставалась не более чем «прослойкой» в классовой структуре социализма. А в постсоветской перестройке оказалась невостребованной рынком и осталась социальным изгоем с постоянной задержкой оплаты профессионального труда. Нужно «рассекретить» подлинное историческое величие безымянных героев отечественной научно-технической революции;
— первостепенной важностью почитания значимости личного творческого труда, в жизнеустройстве, убедительным доказательством которой служит признание неожиданной реальности синергетического эффекта, когда ничтожно малый импульс на входе может дать взрывной результат на выходе. А это значит, что каждый соотечественник не «винтик» в государственной машине, а творец собственного и соборного общенародного счастья.
В традиционных терминах речь идет о воспитании и развитии культуры синергетического мышления (по аналогии с диалектикой) как методологии познания миропроявления, мироустройства и обоснования особенностей грядущей эпохи.
Ителлектуализм в силу принципиальной нелинейности синергетики, многолик, а посему не претендует на единообразие форм жизнеустройства. Скроенная по формальной логике, социалистическая однопартийная система, не имея ни ориентиров, ни механизмов саморазвития, расползлась по швам.
В свете современных фундаментальных знаний бифуркацию в неустойчивой системе может вызвать ничтожный импульс. На волне страстей в смятении стремлений, когда «кипит наш разум возмущенный», толпа иногда поднимает на щит ничтожества, рвущихся к власти. Не имея за душой вразумительной целеполагающей Идеи (зачем и как менять сложившийся Образ жизни), амбициозный лидер обычно облачается в тогу радикального либерала, защитника неограниченной свободы. Но ставка на стихийную самоорганизацию неустойчивой системы жизнеустройства, открытой для политического, экономического и научно-технического воздействия со стороны зарубежной, более сильной в экономическом и военном отношении общественной системы, теоретически ущербна, а практически обречена на ошибки, граничащие с предательством интересов Родины. Тем более что вакуум идей всегда заполняет маразм вседозволенности, разгул криминала, падение международного уважения и в конечном итоге ослабление и развал государства. Современные немецкие философы, на наш взгляд, справедливо отмечают, что культурные, экономические и политические нормы общества образуют «комплексность обязанностей; и целостность обязанностей не может рассматриваться просто как «открытое общество». Цитированный выше П. Козловски пишет: «Тот, кто открыт для всего и таким остается, далеко не пойдет. Для существования индивидуума и в целом и для организованности общества открытость означает не испробование всех возможностей без потери себя в них. Открытость и замкнутость и соответственно определяемость культуры общества должны находиться в равновесии» .
Нашу Родину на распутье эпох бросало из одной крайности в другую: из закрытой «железным занавесом» советской системы в радикально открытую постсоветскую, круто и далеко не «равновесно» изменившую образ жизни соотечественников. Основное место работы потеряло роль определяющего фактора, жизнеустройства. Завод, институт, школа, больница перестали обеспечивать существование. Люди, месяцами не получая зарплату, опустились в тяготы выживания, стали перебиваться за счет случайных услуг, «челночной» торговли, подались на подножный корм из городов. Полностью распалась производственная и бытовая инфраструктура, не приносящая спекулятивной прибыли. Но что особенно важно, наука выпала из жизненно важных связей с производством и жизнеустройством; производство потеряло опору на современные научные обоснования и прогрессивные технологии, а федеральная власть потеряла народную поддержку. Техническое образование без мировоззрения оторвалось от науки и производственной практики. Особую тревогу вызывает принципиальное изменение отношения к науке со стороны государства — наука не востребована руководством страны. В итоге разложились первоосновы инновационного жизнеустройства. Без кардинального изменения сложившегося в ходе постсоветского срыва вырождающегося Образа жизни разобщенного, обездоленного населения производственная база России, не имея условий инновационного расширения, обречена на все большее отставание от цивилизации XXI в.
Приемлемой для нашей Родины формой интеллектуализма может быть Общество творчества как самобытная нравственная инновационная форма народовластия — социального, политического и государственного устройства, качественно отличная от социализма и капитализма.
С учетом современных фундаментальных научных обоснований Общество творчества может рассматриваться как многоуровневая инновационная система жизнеустройства (структурированная Идея), обслуживающая устойчивое удовлетворение личных и коллективных интересов путем инициирования синергии многообразия индивидуальной, общественной и государственной деятельности. Нравственная идеология и инновационная заданность являются ее решающим, отличительным от других систем признаком. Источником полноценных обоснований перспектив развития Общества творчества является совокупность объективных знаний, всечеловеческой мудрости и почитаемых народных устоев. В решении практических вопросов современные возможности информатики позволяют опереться на неистощимые силы Разума, достоинства веры и величие культуры всех времен и народов. Создание в России общества творчества предполагает соблюдение традиций выстраданной народами нашей Родины культуры, неукоснительное проведение в жизнь принципа: «от каждого — по дарованию и склонностям, каждому — по достоинству» и последовательную защиту интеллектуальной собственности и авторского права.
Реформы сверху, проводимые федеральными органами власти и оставляющие безучастными широкие слои населения, бесперспективны. Рассчитывать на возрождение России без единения воли соотечественников безрассудно. В связи с этим обостряются вопросы о состоянии и соотношении социальных сил российской общественности. Время не ждет; все образованные и совестливые граждане России от мала до велика, от ветеранов, создавших оборонный ядерно-космический щит, позволивший нашей Родине выполнить миссию гаранта мира, и до вступающего в жизнь нового поколения, должны принять на себя ответственность за судьбу Отечества.
Авторский приоритет в создании океана потребительских благ и информационных услуг, захлестнувшего мир в волнах научно-технического прогресса XX в., по праву принадлежит квалифицированным слоям населения. Материальное положение российских интеллектуалов не соответствует их профессиональному потенциалу. Независимо от групповой принадлежности вся патриотическая интеллигенция всегда отличалась ностальгической верой в Отечество. И сейчас она готова по достоинству оценить положение, в котором оказалась великая Держава, спросить с тех, кто поставил Россию на колени, разобраться в особенностях переживаемого перехода в новую эпоху, добиться продвижения к более прогрессивному, чем нынешний строй, обществу. К достоинствам отечественной интеллигенции может быть отнесено то, что она открыта для интернациональной солидарности и способна при повышении социальной и политической активности конструктивно участвовать в решении глобальных мировых проблем.
В сложившейся ныне критической ситуации нужно в первую очередь преодолеть вымирание русского населения и для этого создать условия выживания крепких и многодетных семей, освоить компьютерную грамотность как базу новых профессий, реформировать начальное и среднее образование и преодолеть социальную апатию. На бытовом уровне надо укрепить местное самоуправление, расселить индустриальные центры с загрязненной, вредной для здоровья средой обитания, вырваться из унаследованных от социалистической индустриализации обветшалых «коммунальных» завод — поселков на загородные ландшафты, вновь обустроить веками обжитые, но заброшенные деревенские просторы, восстановить душевность разрушенных малых городов и превратить их в интернет-полисы, в которых в единой информационной сети функционирует кабельное многоканальное телевидение с обратной связью, позволяющее осуществлять двусторонние услуги во всех сферах человеческой деятельности. Рыночный «самотек» не справится с разумно обоснованными масштабными преобразованиями устаревшего, опасного для здоровья горожан Образа жизни. Нужно уплотнить творческие связи. Возрождение и развитие инновационных сетей и производственного опыта с обновленным местным самоуправлением способно ускорить решение первоочередных и стратегических задач.
Создание общероссийского общественного движения, способного объединить общенародную волю, неотложная историческая мера. «Воля народа должна быть воспитана в исключительном уважении к качествам индивидуальным, к бесконечной природе человеческого духа… демократия должна быть одухотворена, связана с духовными ценностями и целями» . В рамках действующего законодательства необходимо создать современные формы общественной самоорганизации: комитеты, советы, совещания уважаемых и почитаемых граждан и иные структуры, способные нравственно влиять на политическую культуру, устройство быта населения и облик федеральной региональной, муниципальной и местной власти. Россия способна пройти самостоятельный путь воссоздания своего самобытного величия. «Вера без дел мертва есть»; «Без веры дела пусты»; «Вера и Дела без Власти тщетны». У нас есть духовные силы, природные возможности и современная научная идеология выигрыша времени в продвижении к новому, выстраданному поколениями соотечественников Образу жизни XXI в., — к Обществу творчества, к Интеллектуализму.
Йозеф Геббельс цитата: Худший враг любой пропаганды — интеллектуализм.
— Йозеф Геббельс
Последнее обновление 14 сентября 2022 г.
Темы
враг, пропаганда, интеллектуализм
Йозеф Геббельс
48государственный и политический деятель нацистской Германии,… 1897 — 1945
Похожие цитаты
„Я за прекращение любой атеистической пропаганды — если прекратится религиозная.“
— Александр Глебович Невзоров советский и российский репортёр, телеведущий, публицист 1958
Интервью Интернет-каналу «PITER.TV» 19 февраля 2011 года
„Я считаю, что любая пропаганда и любая распространяемая дезинформация бессильна перед думающим человеком. “
— Мария Владимировна Захарова российский дипломат, директор Департамента информации и печати Министерства иностранных дел РФ 1975
„Худший враг жизни и свободы — это тотальная анархия. Второй худший враг — это коэффициент полезного действия.“
— Олдос Хаксли английский писатель 1894 — 1963
„Беспечность худший враг, чем вражеская рать“
— Пьер Корнель французский поэт и драматург XVII века 1606 — 1684
„Хороший вкус — худший враг творчества.“
— Пабло Пикассо испанский художник, скульптор и график 1881 — 1973
Без источников
„Нет худшей маски врага, чем личина друга.“
— Леонид Семёнович Сухоруков советский и украинский писатель 1945 — 2014
„Самый худший враг права преимущественные права.“
— Мария фон Эбнер-Эшенбах австрийская писательница, драматург 1830 — 1916
„Существует определенного рода интеллектуализм, переходящий в идиотизм.“
— Людвиг Эрхард немецкий политик (1897-1977) 1897 — 1977
„Благородное «Я не хочу» не имеет худшего врага, чем трусливое, лживое «Вот если бы я захотел!. .»“
— Мария фон Эбнер-Эшенбах австрийская писательница, драматург 1830 — 1916
„Для меня любой социал-демократ – враг империи и отечества.“
— Вильгельм II Гогенцоллерн 1859 — 1941
речь перед депутацией бастующих шахтеров 14 мая 1889 г.
„Кто боится своего командира, тому не страшен любой враг.“
— Владимир Ильич Голобородько 1940
„Врагом способен стать любой, другом — далеко не каждый.“
— Бальтасар Грасиан испанский прозаик-моралист, философ, теоретик литературы, иезуит 1601 — 1658
„Нет худшей платы, чем капитулировать перед лицом врага, который нападает на тебя без причины и без права на это.“
— Фидель Кастро Первый секретарь ЦК Коммунистической партии Кубы 1926 — 2016
„Эта армия всегда бесстрашно идёт вперёд. Она полна решимости одолеть любого врага, сама же она никогда не покорится врагу.“
— Мао Цзэдун китайский государственный и политический деятель ХХ века, главный теоретик маоизма 1893 — 1976
Период КНР после Культурной революции
„Любовь — это единственная сила, способная превратить любого врага в друга. “
— Мартин Лютер Кинг американский общественный деятель, борец за гражданские права 1929 — 1968
„Худшие враги — из бывших друзей; бьют по твоим слабостям, им одним ведомым, по наиболее уязвимому месту.“
— Бальтасар Грасиан испанский прозаик-моралист, философ, теоретик литературы, иезуит 1601 — 1658
Вариант: Худшие враги — из бывших друзей: бьют по твоим слабостям, им одним ведомым, по наиболее уязвимому месту.
„Я придерживаюсь мнения, что любой победитель приумножит свою победу, если сделает врагов своими друзьями.“
— Геннадий Адольфович Кернес украинский политик, городской голова Харькова 1959
Из интервью
Источник: Корреспондент. ЦИТАТА ДНЯ. 23 ЛЮТОГО 2014 http://ua.korrespondent.net/quotation/6145-ya-pryderzhyvauis-mnenyia-chto-luiboi-pobedytel-pryumnozhyt-svoui-pobedu-esly-sdelaet-vrahov-svoymy-druziamy
„Казенная пропаганда любой страны, даже демократической, это всегда в той или иной мере брехня, иначе она не была бы казенной. Больше демократии — меньше брехни, только и всего, но почему-то за это «только и всего» одни готовы идти в лагеря и на смерть, а другие — их сажать и убивать. Меньше демократии, нет оппозиции с ее печатью, нет независимой печати — больше вранья в казенной пропаганде.“
— Анатолий Иванович Стреляный 1939
С. 82
«Сходит затмение»
„У меня был один идеал: ударить по вековому врагу. Я всегда оставался противником действий против любой другой страны и правительства.“
— Андраник Торосович Озанян один из лидеров армянского национально-освободительного движения конца XIX — начала XX веков, национальный герой армянс… 1865 — 1927
Источник: «Говорит Генерал Андраник» (на арм. яз.), под ред. докт. В. Газаряна, Бостон, 1994, С. 43
„Есть малый и большой «джихад» — внешний и внутренний враг. Главное — справиться с внутренним врагом, с самим собой… Все взгляды — гражданские, политические, любые — укладываются в два простых слова: не прогибаться…“
— Сергей Сергеевич Бодров российский режиссёр, актёр, сценарист 1971 — 2002
https://pokrasivee. ru/celebrities/sergej-bodrov-poslednij-geroj-nashej-epoxi/
Связанные темы
Враг
Пропаганда
Интеллектуализм
Этический интеллектуализм | Мой онлайн Универ
admin Философия Комментариев нет

Этический интеллектуализм представляет собой такой взгляд на мораль, при котором она оказывается неразрывно связанной с разумом или даже тождественной ему. Интеллектуалистская тра — диция в этике ассоциируется прежде всего с именами Сократа и Платона. Действительно, Сократ впервые в истории моральной философии сформулировал идею о тождестве морали (добродете — ли) с разумом (знанием). Понимание природы единства морали и разума и значения этого единства в последующем развитии фило — софии интерпретировалось по-разному, что определяло концепту — альное своеобразие интеллектуалистских подходов к пониманию морали в ту или иную эпоху. Эта книга посвящена новоевропей — скому этическому интеллектуализму. И термин «этический интел — лектуализм» далее за исключением специально оговариваемых случаев будет употребляться для обозначения именно новоевро — пейских версий интеллектуализма.
Новоевропейский период был особенным в истории моральной философии. Это время, когда мораль в ее полноте и целостности становится специальным предметом философского интереса, ког — да формируется философское понятие морали1. Данный процесс осуществляется по следующим направлениям: мораль отделяется, во-первых, от стихийных факторов поведения (от стремления к удо — вольствию, от привычек, предрассудков), во-вторых, от культурных факторов (от религии, общественных законов, политики, тради — ций, воспитания, обучения и т. п.), в-третьих, выявляются и стано — вятся предметом осмысления существенные особенности морали. Именно в Новое время – в конце XVII, в начале XVIII вв. – кон — цептуальное разделение морального и теологического, правового или эстетического стало общепризнанным. Как отмечал Аласдер Макинтайр, «проект независимого рационального обоснования мо — рали стал центральным для североевропейской культуры, а не толь-
ко лишь предметом интереса отдельных мыслителей»2.
Строго говоря, этический интеллектуализм – это особая тео- рия морального познания. Однако существенно важно и то, что эта теория развивалась в контексте определенного представления о природе морали, или в контексте определенной концепции мо — рали, обоснование которой само является неотъемлемой частью этического интеллектуализма и существенным образом выражает его своеобразие. По-другому говоря, выстраивая свою концепцию морального познания, интеллектуалисты выстраивали философ — ское понятие морали, через особенности морального познания они стремились выразить ее существенное своеобразие.
Осмысление своеобразия морали в ходе исследования осо- бенностей морального познания отчасти объясняется усвоенным новоевропейскими интеллектуалистами от своих античных пред — шественников представлением о том, что подлинное знание (или просто знание в отличие от незнания) и бытие совпадают. Поэтому знание – это не столько обладание достоверной информацией, сколько определенный способ существования – такой, при кото — ром человек осуществляет свою родовую сущность, достигает блага. Обладание моральным знанием не может быть удостове — рено ничем иным, кроме образа жизни человека, его поступков, отношений с другими людьми. Можно утверждать, что вопросы морального познания в новоевропейском интеллектуализме нераз — рывно связаны с вопросами достойного существования человека и возникают именно в связи с ними.
Тезис о тождестве бытия и знания в новоевропейской фило — софии, разумеется, имел иные основания, нежели в античной, и определялся иной, нежели в античности, диспозицией философ — ского мышления. Особенности новоевропейского типа философ — ствования в целом и этического мышления в частности проанали- зированы в ряде работ. Практически все исследователи в качестве основной обобщающей характеристики, выражающей смысл, умонастроение этой культурной эпохи, выделяют рационализм в широком смысле слова, в контексте которого развивались совер — шенно разные, в том числе полемически настроенные друг против
культуры в целом и философии в частности. Именно английская и в первую очередь шотландская философия в конце XVII – начале XVIII в., как считает Макинтайр, по идейному и концептуальному разнообразию превосходила не только французскую, но даже немецкую философию.
друга концепции. В частности, общерационалистическое мировоз — зрение задавало контекст как рационализму в узком смысле слова с его представлением о разуме – источнике достоверного знания и об идеях-понятиях – элементах этого знания, так и эмпиризму, со — гласно которому источником достоверного знания является опыт, а знание строится из ощущений3.
Фундаментальным для новоевропейского рационализма в ши-
роком смысле слова было представление, с одной стороны, об объ — ективном, независимом от человека существовании мира с имма — нентно присущими ему закономерностями, а с другой – об автоном — ной, рациональной, активной личности, способной сознательно и свободно ориентироваться в таком мире, формулируя свои цели и добиваясь их реализации в ходе миропознания. Гносеологические вопросы в западноевропейской философии Нового времени вы- двигаются на первый план. При этом преимущественно гносеоло — гическая ориентации мысли не означала отказа от исследования социологических, этических и других проблем. Напротив, новоев — ропейские философы стремились к организации жизни во всех ее областях на разумных началах. Такую организацию в рамках ново- европейского мировосприятия возможно было осуществить имен — но на пути познания, поэтому гносеологические проблемы никог — да не были замкнуты на себе, они были вписаны в более широкие – мировоззренческие и практические – контексты. А. Л.Доброхотов, разделяя представление о рационализме как общей характеристике новоевропейской культуры, указывает на то, что фундаментальный поворот в этой культуре был обусловлен этической интерпретаци — ей рационализма. Об этом факте, как он считает, часто забывают и видят лишь то, например, что Спиноза придал своей этике форму учебника геометрии, не сознавая при этом, что в действительности здесь геометрии придается религиозно-этический смысл. В при- зыве Паскаля «хорошо мыслить», в его словах о «логике сердца», по мнению Доброхотова, именно этике подчинена логика в том смысле, что этика задает объективную меру чувству и таким обра — зом берет на себя роль логики. В этот же ряд «нового обоснования
3 См., напр.: Мамардашвили М. К., Соловьев Э. Ю., Швырев В. С. Классика и современность: две эпохи в развитии буржуазной философии // Философия в современном мире. Философия и наука. Критические очерки буржуазной философии. М., 1972. С. 28–94.
морали» Доброхотов ставит концепцию cogito Декарта, точнее ска — зать, этические импликации этой концепции4. Можно утверждать, что в интеллектуализме этические импликации новоевропейского рационализма были осознаны, артикулированы и стали основани — ем для построения теории морали.
Новоевропейский этический интеллектуализм представлял собой достаточно влиятельное направление в британской этике. Он стоит в ряду концепций, направленных на выработку философ — ского понятия морали, на осмысление морали в единстве ключе — вых характеристик, определяющих ее своеобразие. К сожалению, в российской этике новоевропейский этический интеллектуализм фактически остался без внимания. Едва ли большинству специали- стов известны имена интеллектуалистов, не говоря уже о содержа — нии их учений. В результате непредставленности новоевропейско — го интеллектуализма в наших историко-этических исследованиях, может создаться впечатление, что он был периферийной, или мар — гинальной, концепцией и что британская этика развивалась преи — мущественно в русле эмпирической методологии. Это безусловно не так. Существенность вклада интеллектуализма в построении философского понятия морали не вызывает сомнения.
Специфика этического интеллектуализма раскрывается при анализе тех противостояний, в центре которых он находился. Свое понимание морали интеллектуалисты изначально противопостав — ляли концепциям, основывающим мораль на воле (в теологическом и секулярном вариантах Ж. Кальвина, Т. Гоббса, Р. Камберленда, У. Пэли), и тем трактовкам морали, в которых ее происхождение связывалось с позитивными законами или бытующими в обществе нормами (Т. Гоббс, Дж. Локк). Существенно близкое интеллектуа — листскому понимание морали развивалось в этическом сентимен — тализме Э. Э.К. Шефтсбери, Ф. Хатчесона, Д. Юма, А. Смита. По существу, осмысливая своеобразие морали как сферы аффектов, сентименталисты связали мораль и моральное познание с особого рода моральным чувством (moral sense). Однако, с точки зрения интеллектуалистов, в рамках сентименталистской методологии не — возможно обоснование тех характеристик морали, которые, по их
мнению, определяли ее сущность. И если и в сентиментализме,
и в интеллектуализме обосновывалось практически одно и то же понимание морали, то способы обоснования виделись по-разному. Именно в полемике с сентиментализмом развивался новоевропей — ский интеллектуализм и прежде всего в противостоянии сентимен — тализму обнаруживается его своеобразие.
Предварительно новоевропейский этический интеллектуа — лизм можно описать как философское направление, согласно которому мораль основана на разуме, а необходимым условием моральности человека является интеллектуально-интуитивное познание морали, осуществляемое в понятиях. Обоснование мо — рали и соответствующее ее пониманию построение гносеологи- ческой концепции составляли основное содержание интеллектуа — листских этических теорий. Учение об интеллектуальной интуи — ции развивалось в рамках представления о беспредпосылочности и автономности морали и противопоставлялось попыткам выве — сти последнюю из разного рода внеморальных реальностей. Если мораль изначальна, то и познание ее может осуществляться лишь непосредственно и не может быть рассудочно-дискурсивным. Учение о понятийной природе морального знания интеллектуа — листы противопоставляли сентименталистскому представлению о природе морального знания как знания-переживания, полагая при этом, что вольно или невольно сентименталисты ставят мо — ральное знания в зависимость от капризной человеческой при — роды. Насколько адекватными были взаимное понимание и ин — терпретации интеллектуалистов и сентименталистов, предстоит подробно рассмотреть в ходе анализа конкретных положений ин — теллектуалистской концепции.
Идеи интеллектуализма в новоевропейской этике с разной сте- пенью последовательности развивали Ральф Кадворт (Cudworth) в работе «Истинная интеллектуальная система универсума» («The True Intellectual System of Universe», 1678) и «Трактате о вечной и неизменной морали» («A Treatise Concerning Eternal and Immutable Morality», опубликован уже после смерти Кадворта в
1731), Сэмюэл Кларк (Clarke) главным образом в «Рассуждении о неизменных обязанностях естественной религии, истине и до — стоверности христианского откровения» («A Discourse concerning the Unalterable Obligations of Natural Religion and the Truth and Certainty of the Christian Revelation», 1705), составляющем вто-
рую часть его Бойлевских лекций5, Вильям Волластон (Wollaston) в работе «Начертание естественной религии» («The Religion of Nature Delineated», первое издание 1722), Джон Бэлгай (Balguy) в работе «Основание моральной добродетели» в двух частях («The Foundation of Moral Goodness», 1727–1728). Отчасти интеллек — туалистские взгляды разделяли Томас Рид (Reed), Александр Смит (Smith) и Вильям Вэвэлл (Whewell). На иных философ — ских основаниях идеи интеллектуализма в этике развивались в интуитивизме XX в. Дж. Э.Муром, Г. А.Причардом, Ч. Д.Бродом, У. Д.Россом, Г. Рэшдэлллом и др., они косвенно затрагивались в этике лингвистического анализа. В современной этике наблюда — ется возрождение утраченного было внимания к интеллектуализ — му. Среди вполне вписывающихся в интеллектуалистский канон теорий можно назвать концепции Роберта Ауди (Audi) и Майкла Хьюмера (Huemer).
Наиболее интересными фигурами в новоевропейском этиче — ском интеллектуализме являются Ричард Прайс (Price) и Генри Сиджвик (Sidgwick). Этический интеллектуализм в данной книге бу — дет рассмотрен главным образом на материале этико-философских учений именно этих авторов. Представление и сравнительный ана — лиз морально-философских концепций Прайса и Сиджвика важны потому, что Прайс впервые в завершенном виде сформулировал и обосновал концепцию этического интеллектуализма, а Сиджвик, с одной стороны, подверг новоевропейский этический интеллек — туализм критическому переосмыслению, с другой – предложил собственную версию интеллектуализма, которую в определенном смысле можно считать итогом развития данного направления в Новое время. Внутри интеллектуализма наблюдается определенное движение в понимании морали. На основе сопоставления морально — философских позиций Прайса и Сиджвика хорошо прослеживается характер этого движения, тех изменений, которые происходят в эти — ческом интеллектуализме в XVIII–XIX вв.
Основным этическим сочинением Прайса является «Обозрении основных вопросов морали. В особенности тех, которые отражают происхождение наших идей добродетели, ее природу, отношение к Божеству, обязанность, содержание и санкции» («A Review of the Principal Questions in Morals. Particularly Those reflecting the Origin of Our Ideas of Virtue, Its Nature, Relation to the Deity, Obligation, Subject-Matter, and Sanctions»). Впервые оно было опубликовано в 1758 г. под названием «Обозрение основных вопросов и труд — ностей в морали» и с небольшими авторскими поправками пере — издавалось в 1769 и 1787 г. В третье издание, помимо «Трактата о моральном добре и зле» («A Treatise on Moral Good and Evil»), было включено Приложение, которое содержало пространные по — яснения к тексту трактата, а также «Рассуждение о бытии и атри — бутах Божества» («A Dissertation on the Being and Attributes of the Deity»). Этическая концепция Сиджвика изложена в «Методах этики» («The Methods of Ethics»). Впервые это сочинение было опубликовано в 1874 г., затем с существенными авторскими по — правками переиздавалась пять раз, последнее, седьмое издание с незначительными редакторскими изменениями вышло в 1907 г.
«Методы этики» были переведены на немецкий и японский языки.
Материал взят из: Английский этический интеллектуализм XVIII–XIX вв. — Артемьева О. В.
(Visited 582 times, 1 visits today)

Интеллектуализм — определение термина
Термин и определение
(в психологии развития) (лат. intellectus – разумение, понимание) – психологический синдром, складывающийся в дошкольном возрасте и проявляющийся в опережающем возрастные нормы развитии словесно-логического мышления при отставании в развитии образной и эмоциональной сфер психики. Основой для возникновения И. является воспитание, ориентированное на раннее умственное развитие ребенка и раннее начало обучения школьного типа (дома или в различных центрах умственного развития дошкольников).
Еще термины по предмету «Медицина»
Арнольда зоны
структурные образования в коре надпочечников (сетчатая зона и зона X), выделенные автором в 1866 г.
Питание через гастростому
начинают на второй день после операции.
Эпигенетические изменения
функционально значимые изменения структуры ДНК, не связанные с изменением исходной последовательности ДНК, например, метилирование ДНК.
Похожие
Интеллектуализм в литературе
Аллергический экзогенный
Бластомеры, Blastomeri
Бластоциста, Blastocysta
Бластула, Blastula
Большие гранулярные лимфоциты, Large granular leukocytes. Син. Натуральные киллеры
Брока весоростовой индекс
Галлера островок
Гаммара метод
Гантзера мышца
Гаплоидный
Гастростомия
Гейнца—Эрлиха тельца
Геккеля синцитий
Первая фаза катаболическая
Питание через гастростому
ПХО
Ретикулоциты, reticulocyti
Третья зона вторичного некроза
Фиброзирующие
Смотреть больше терминов
Научные статьи на тему «Интеллектуализм»
В этом труде автор также рассматривает интеллектуализм, который исходит от «чистого сознания».
Статья от экспертов
Стремительный рост доли и важности инновации в современном обществе сопровождается интеллектуализмом повышенного уровня, причем в глобальных размерах. Глобализм — это характерная черта в первую очередь индивидуального интеллекта, наивысшей формой деятельности которого является научное познание. Для сформулирования вызовов, ожидающих нас в глобальном гносеологическом обществе, необходимо возвратиться к изначальному вопросу философии об отношении разума к реальности, а также к дилемме несоизмер…
Научный журнал
Creative Commons
Перенос определенных закономерностей устройства во внутренний мир из окружающего приобрело наименование интеллектуализма…
французский психолог, критиковал попытку Вундта растолковать психическое по подобию с предметным миром (интеллектуализм
Статья от экспертов
Интеллектуализация социальной практики с неизбежностью показывает необходимость регулирования той или иной сферы интеллектуальной деятельности. Этот процесс вовсе не противоречит тому, что эта деятельность осуществляется свободно. Более того, ключевое содержание социальной динамики может быть рассмотрено как возрастание свободы любой человеческой деятельности в самых разнообразных областях. Но социальная эволюция предполагает целесообразную, рациональную и своевременную регуляцию во многих об…
Научный журнал
Creative Commons
Повышай знания с онлайн-тренажером от Автор24!
📝 Напиши термин
✍️ Выбери определение из предложенных или загрузи свое
🤝 Тренажер от Автор24 поможет тебе выучить термины, с помощью удобных и приятных карточек
Возможность создать свои термины в разработке
Еще чуть-чуть и ты сможешь писать определения на платформе Автор24. Укажи почту и мы пришлем уведомление с обновлением ☺️
Интеллектуализм Определение и значение | Dictionary.com
Лучшие определения
Викторина
Примеры
Британский
Показывает уровень сложности слова.
[ин-тл-ек-чу-э-э-лиз-ум]
/ ˌɪn tlˈɛk tʃu əˌlɪz əm /
Сохранить это слово!
Показывает уровень сложности слова.
существительное
преданность интеллектуальным занятиям.
упражнение интеллекта.
чрезмерный акцент на абстрактных или интеллектуальных вопросах, особенно при недостаточном учете эмоций.
Философия.
учение о том, что знание полностью или главным образом происходит от чистого разума.
вера в то, что разум является конечным принципом реальности.
ВИКТОРИНА
Сыграем ли мы в «ДОЛЖЕН» ПРОТИВ. «ДОЛЖЕН» ВЫЗОВ?
Должны ли вы пройти этот тест на «должен» или «должен»? Это должно оказаться быстрым вызовом!
Вопрос 1 из 6
Какая форма используется для указания обязательства или обязанности кого-либо?
Происхождение интеллектуализма
Впервые записано в 1820–1830 гг.; интеллектуальный + -изм
ДРУГИЕ СЛОВА ОТ интеллектуализм
интеллектуализм
тикально, наречие, не в тел, лек ту , существительное
о, вер, в тел, лек, ту, существительное, существительное
Слова рядом с интеллектуализм
интеллект, интеллектуальный , интеллектуализация, интеллектуал, умственная отсталость, интеллектуализм, интеллектуализация, интеллектуализация, интеллектуализация, умственно отсталый, интеллектуальная собственность
Dictionary.com Полный текст На основе Random House Unabridged Dictionary, © Random House, Inc. 2022
Как использовать интеллектуализм в предложении
коктейль, предназначенный для подготовки будущих мировых лидеров к жизни служения человечеству.
Этот элитный ковбойский колледж наконец-то впустил женщин. Но не говори, что все меняется.|jversteegh|1 ноября 2021 г.|Outside Online
И эта смесь интеллектуализма и верности удовлетворяет неудовлетворенные потребности студентов во многих из этих кампусов.
Могут ли христиане по-прежнему поступать в Гарвард?|Кирстен Пауэрс, Джонатан Мерритт|12 октября 2014 г.|DAILY BEAST
Есть ли в них смысл, или их жалобы — просто взбесившийся антиинтеллектуализм?
Война правых с Нилом де Грассом Тайсоном|Тим Мак|19 сентября 2014 г.|DAILY BEAST
Эти организации призваны продвигать стремление к интеллектуализму и честности.
Адвокат колледжа предстал перед Клэр МакКаскилл по расследованию изнасилования|Эмили Шайр|6 июня 2014|DAILY BEAST
Но давняя американская традиция антиинтеллектуализма помогла ему стать звездным религиозным предпринимателем.
Кен Хэм: Становление американского религиозного торговца|Карл В. Гиберсон|9 февраля 2014 г.|DAILY BEAST
Там американские дети сталкиваются со старшими школами, которые глубоко, даже шокирующе, влюблены в интеллектуализм.
Почему мир умнее нас|Дана Гольдштейн|9 августа 2013|DAILY BEAST
Здесь также ясно проявляется антиинтеллектуализм Крескаса и его несогласие с Маймонидом и Герсонидом.
История средневековой еврейской философии|Исаак Хусик
Сначала каббала была протестом против чрезмерного интеллектуализма и жесткости в религии.
Главы о еврейской литературе|Исраэль Абрахамс
Таким образом, именно в психологии религии интеллектуализм обречен на провал.
Элементы народной психологии|Вильгельм Вундт
Интеллектуализм не всегда может быть настолько явно потусторонним, каким Платон показывает себя в этом отрывке.
Поведение толпы|Эверетт Дин Мартин
Без сомнения, большая часть веселья, восхитительного интеллектуализма этого приятного убежища ушла с переменчивым временем.
Создатели современного Рима|Миссис. (Маргарет) Олифант
Определения интеллектуализма в Британском словаре
Интеллектуализм
/ (ˌɪntɪˈlɛktʃʊəˌlɪzəm) /
Существительное
Разработка и упражнение интеллекта
. высший критерий знания
учение о том, что преднамеренное действие является следствием процесса сознательного или подсознательного мышления
Производные формы интеллектуализма
интеллектуалист, существительное, прилагательноеинтеллектуальный, прилагательноеинтеллектуальный, наречие
Словарь английского языка Коллинза — полное и полное цифровое издание 2012 г. © William Collins Sons & Co. Ltd., 1979, 1986 © HarperCollins Издатели 1998, 2000, 2003, 2005, 2006, 2007, 2009, 2012
Интеллектуализм: измеряемый ответ | The Daily Campus
Антиинтеллектуализм — это движение, основанное на нападении на мысль, которая достигается посредством исследований или глубоких размышлений. Сюда входят такие известные группы, как антиэволюционное движение и современные «антипрививочники». Иллюстрация Дионеля де Борха/The Daily Campus
COVID-19 принес с собой натиск антипрививочных настроений, неразрывно связанных с более широкой враждебностью к основным средствам массовой информации, таким как CNN, MSNBC и другим крупным новостным корпорациям, находящимся под зонтиком корпоративных СМИ. Хотя легко и важно привязать таких людей, как Такер Карлсон (к которому мы вскоре вернемся), за их роль в распространении нерешительности в отношении вакцин, игнорирование науки как притворства высшей силы для осуществления их гнусных планов подкрепляется гораздо более глубокой Семя, укоренившееся в американской традиции: антиинтеллектуализм.
Антиинтеллектуализм относится к недоверию к интеллектуалам и их вкладу в популярную дискуссию. Американский историк Ричард Хофштадтер считал антиинтеллектуализм «недовольством жизнью разума и теми, кто, как считается, представляет его; и склонность постоянно преуменьшать ценность этой жизни».
Я на связи с Хофштадтер. Антиинтеллектуализм по своей сути подрывает способность людей в государстве полностью и критически осмысливать свои материальные условия — в этом смысле он «преуменьшает ценность… жизни».
Кроме того, антиинтеллектуализм, якобы антиэлитный, в союзе с правящим классом отвлекает общественность от реального значения терминов, описывающих сложные процессы и их материальное значение.
Обратите внимание на народную реакцию против критической расовой теории, теоретико-правовой основы, направленной на изучение множества способов, которыми превосходство белой расы определяет законы США. Американские консерваторы не только толпами выступают против собственно CRT, но и организуют массивные винтики на собраниях школьного совета и городского совета, чтобы осудить, как CRT в форме точных исторических учебных программ предположительно заражает умы школьников марксизмом и антисоветами. -Американские настроения.
Преподавание критической расовой теории или глубокого изучения того, как расовые отношения и напряженность сформировали нашу страну и правительство, часто подвергается нападкам со стороны антиинтеллектуалов. Из-за того, что эта тема требует глубоких размышлений и размышлений, антиинтеллектуалам легко атаковать на том основании, что она слишком сложна или запутана для понимания. (Фото Келли Лейси из Pexels )
Это пример американского антиинтеллектуализма. Он не только запрещает населению использовать свой разум для решения важных вопросов, но и лишает педагогов, особенно цветных, их способности очищать учебные программы по общественным наукам от лжи и вредных догм, которые несут воду сторонникам превосходства белой расы. Антиинтеллектуализм в этом ключе может быть чрезвычайно вредным, поскольку население, не понимающее массовых социальных, экономических и политических притеснений, направленных против чернокожих и коренных народов, вероятно, не будет сочувствовать элементарным попыткам исправить историю сторонников превосходства белой расы, а тем более борьбе для возмещения ущерба за рабство и суверенитет коренных народов над украденной землей.
Такие термины, как «извлечение прибавочной стоимости», «цистеропатриархат», «поселенческий колониализм», «трансмизогиноар» и т. д., высмеиваются антиинтеллектуалами за то, что они оторваны от реальности или намеренно слишком высокомерны для «обычных людей». чтобы понять. Опять же, эти термины были культивированы нашим современным контекстом для описания вполне реальных форм угнетения социальных меньшинств.
Точно так же, как Gamergate ворвался на сцену в начале 2010-х годов, чтобы очернить феминизм и разрушить любые попытки увеличить представительство в видеоиграх и поп-культуре, антиинтеллектуализм в широком смысле служит для подрыва всех интеллектуальных достижений, предпринимаемых угнетенными сообществами для анализа и избавления от угнетающие системы.
Вернемся к Хофштадтеру. В своей основополагающей книге «Антиинтеллектуализм в американской жизни» он прослеживает американский антиинтеллектуализм до колонизации Северной Америки и протестантского евангелизма. Протестантская трудовая этика обрекает своих последователей на всю жизнь неблагодарным трудом и безоговорочной преданностью религиозным делам, таким как колонизация — это было необходимо для разработки средств развития вашей поселенческой колонии до появления трансатлантической работорговли.
Такая преданность, утверждает Хофштадтер, отвергает любую литературу, кроме кальвинистской Библии, — с этой целью она была ранним проявлением антиинтеллектуализма.
Статуя бывшего президента Эндрю Джексона в Вашингтоне, округ Колумбия. Джексон является примером классического антиинтеллектуала: он часто призывал своих последователей принять идею трудолюбивого, среднего человека и отказаться от идеи образования, чтобы стремиться быть самодельный успех. (Фото предоставлено Wayne Hsieh на Flickr)
Сразу же антиинтеллектуализму придали ярко выраженный американский характер. Хофштадтер ведет хронику того, как ранние политические символы США вызывали представление о «человеке, который сделал себя сам», чтобы укрепить идею о том, что можно прийти в поселенческие колонии ни с чем и впоследствии стать титаном промышленности.
Хофштадтер добавляет, что джефферсоновский, а затем и джексоновский популизм оказал более сильное влияние на США, поскольку они с гордостью прославляли «человека, который сделал себя сам», чтобы мотивировать геноцидную экспансию поселенцев по всему континенту. Они отвергли интеллектуализм шумных федералистов и вигов и завоевали широкую популярность среди поселенцев. Таково наследие, которое вдохновляло молчаливое большинство Ричарда Никсона и «корзину прискорбных вещей» Дональда Трампа.
Теперь мы переходим в более радужную, более современную эпоху: Красная угроза.
Холодная война между США и социалистическим миром привела к усилению антиинтеллектуализма, позволив антикоммунистическому сенатору Джозефу Маккарти вести войну против коммунизма в американских культурных учреждениях. Увидев, что многие американские студенты и интеллектуалы прониклись симпатией к коммунизму, Маккарти и его союзники начали кампанию по выдвижению пагубных и параноидальных обвинений в государственной измене в адрес всех, от профессоров до военных и государственных служащих. Соответственно, интеллектуализм стал отличительной чертой мятежного коммуниста.
После охлаждения маккартизма интеллектуализм стал гораздо больше ассоциироваться с хорошо образованным, но плаксивым либеральным стереотипом. Если это звучит знакомо с современными нападками на богатые либеральные элиты, увековеченными правыми популистами, вы не ошиблись. Введите: Такер Карлсон.
Такер Карлсон — ведущий ток-шоу Fox News и самая просматриваемая личность в новостях, зарабатывающая больше всего зрителей за ночь и в целом среди всех новостных программ, транслируемых в настоящее время. Большую часть времени он ругает «элиту» — см. такие монологи, как «Такер: элиты используют политику идентичности для сохранения классовой системы» или «Такер Карлсон: некомпетентные элиты разрушают жизнь детей» для его монологов. Имея крупнейшую в США мыльницу, влияющую на ценность его зрителей, и собственный капитал в размере 30 миллионов долларов, Карлсон полностью воплощает курс антиинтеллектуализма как инструмент сильных мира сего.
Такер Карлсон Сегодня вечером , организованный Такером Карлсоном, является ярким примером современного антиинтеллектуализма. Шоу фокусируется на атаке любой современной точки зрения, основанной на изменении статус-кво или углублении понимания старых проблем. (Фото любезно предоставлено Гейджем Скидмором на Викискладе). Прошлой весной, прямо ссылаясь на доктрину превосходства белой расы, Карлсон отметил, что демократическая политика направлена на «замену нынешнего электората» «более послушными избирателями из стран третьего мира». После того, как руководство Fox активно утверждало, что он повторяет теорию заговора сторонников превосходства белой расы о «великой замене», озабоченную контролем над демографией США, Карлсон прямо выступил и назвал демократическую иммиграционную политику «великой заменой».
Не новость, что политическая программа Карлсона решительно направлена на превосходство белой расы и связана с богатыми капиталистами. Важно то, что через Такера Карлсона в качестве доверенного лица антиинтеллектуализм переоборудовал себя в американское настоящее как расчетливую войну против равенства и справедливости для маргинализированных людей.
Средний правый популист, интерпретирующий социально-экономическую справедливость для сообществ меньшинств, попал в антиинтеллектуальную ловушку, расставленную для них группами, кровно заинтересованными в поддержании систем угнетения — долговой индустрией, тюремно-промышленным комплексом, военно-промышленный комплекс, гиганты рынка недвижимости, медийные олигополисты, крупное сельское хозяйство и их доверенные лица в правительстве. Задача антиинтеллектуализма состоит в том, чтобы скрыть вину расового капитализма и империализма за бедность, государственное насилие и войну, вместо этого нацелившись на тех, кто страдает от худшего угнетения (например, BIPOC, мигрантов, бедного рабочего класса, инвалидов и т. д.).
Целью антиинтеллектуализма является центрирование идей за счет действия. Для радикалов решение проблемы многовекового режима расового капитализма — это репарации и возврат земельного суверенитета чернокожим и коренным народам; для антиинтеллектуалов решением является бесконечная пропагандистская война в защиту статус-кво.
Не будем забывать, что изменения ориентированы на действия, а не на идеи. Хорошая теория может привести к реальной материальной выгоде, но единственный способ проверить теорию — это на практике. Важно сделать ваши идеи доступными для всех, для кого они предназначены, но давайте не будем предполагать, что нам нужно упрощать сложные идеи для тех, кто не учится в университете. Предположение, что рабочие не могут понять сложные теории, которыми они руководствуются в своей практике, не только снисходительно, но и исторически ложно, о чем свидетельствует тот факт, что рабочие без формального образования по всему Глобальному Югу могли усвоить и применить сложную структуру, такую как марксизм, в национально-освободительной борьбе. на протяжении 20 века, некоторые продолжаются и сегодня.
Чего действительно боятся антиинтеллектуальные демагоги, так это действия. Чтобы отпраздновать завершение этой статьи, рассмотрите возможность присоединиться ко мне, когда я выйду из системы, немного отдохну и завтра буду действовать лучше, чем накануне.
Подъем антиинтеллектуализма
Антиинтеллектуализм, или игнорирование истины, фактов и науки, в последние четыре года был в центре внимания президента Дональда Трампа. Является ли он твитом о «ФЕЙКОВЫХ НОВОСТЯХ», или ложно заявляя, что он «победил на выборах», сам Трамп был одним из самых видных игроков в движении против интеллектуализма в последние годы и потенциально препятствовал способности американской общественности знать и понимать, что является правдой. а что нет.
Тем не менее, Трамп — всего лишь ухаб на дороге длинной истории антиинтеллектуализма в Америке. Антиинтеллектуализм использовался тоталитарными правительствами, чтобы держать общественность в неведении. В истории им пользовались авторитарные режимы, в том числе все от Гитлер , Франко, Пиночет, Роберт Мугабе, Николас Мадуро и Слободан Милошевич. Уже один этот факт дает пугающее представление о том, насколько опасными могут быть движения против фактов, науки и правды.
Вот как мы сюда попали, какие шаги мы можем предпринять, чтобы защитить себя от лжи, и что, по мнению экспертов, нам нужно делать дальше, чтобы оправиться от этого периода фальсификаций.
Как мы сюда попали?
Хотя может показаться, что это относительно новое явление, всеобщее недоверие к экспертам, интеллектуалам, журналистам и средствам массовой информации существует с самого основания Соединенных Штатов. Это как недостаток характера, который стал частью нашей ДНК и предметом гордости для многих. Это также сложный и извилистый путь, который привел нас к этому моменту.
Как отмечает известный историк Ричард Хофштадтер в своей книге 1963 , Антиинтеллектуализм в американской жизни , все, от Дэви Крокетта до Генри Адамса, воплощали идею антиинтеллектуализма и подчеркивали ценность, которую придавали даже ранние американцы. на обывателя над экспертом. В своей книге он указывает на роль религии и сосредоточенность на суевериях, а не на науке, как на первых предвестниках укоренившегося американского менталитета. В конце концов, Америка была основана пуританами, консервативной религиозной группой, приехавшей в Новый Свет, чтобы избежать преследований, с которыми они столкнулись в Англии.
Vintage
Хофштадтер отмечает, что американцы всегда придавали большее значение физической силе и практической подготовке, трудолюбию и той уверенности в своих силах, которую такие люди, как Адам Смит («Отец капитализма») превозносили над интеллектуальными занятиями. Коммерческий успех, достигнутый упорным трудом, ценился и все больше укоренялся в коллективном сознании американцев.
Однако по мере того, как Америка росла и продвигалась к современной эпохе, все большее значение (и, как следствие, барьер для входа) росло вокруг обеспечения коммерческого успеха в форме образования. В частности, требования колледжа для более высокооплачиваемой работы. При средней стоимости одного года обучения в национальном колледже чуть выше 41 000 долларов образовался огромный разрыв между теми, кто мог позволить себе поступить в колледж, и теми, кто просто не мог. Это, в свою очередь, привело к еще большему разрыву между имущими и неимущими.
Добавьте к этому политиков, стремящихся апеллировать к широкой аудитории, которые затем играют на этом неравенстве и призывают «элиту», которая может позволить себе учиться в колледже, выставляя их злыми и иностранцами и, следовательно, отвратительными.
Как и в любой сложной теме, также важно понимать, как средства массовой информации развивались, чтобы внести свой вклад в это движение. Многие из нас выросли, смотря ночные новости с родителями по телевизору. Каждую ночь ведущий, будь то Барбара Уолтерс, Уолтер Кронкайт, Питер Дженнингс, Дэн Ратер или Том Брокоу, сообщал новости серьезным и почти невозмутимым тоном. В этом была серьезность. Не было ни Интернета, ни соцсетей. Газеты и журналы были повсюду, и штатные сотрудники регулярно проверяли факты, которые публиковались в них или транслировались по телевидению.
С появлением 24-часового цикла новостей, во многом благодаря созданию CNN (компания, в которой я проработал десять лет журналистом), возникла потребность заполнить эфир. Удовлетворить непрекращающийся голод по последним и часто самым драматическим новостям невероятно трудно заполнить пустоту. В результате это способствовало изменению ландшафта правды в этой стране.
Как избежать антиинтеллектуальной ловушки
Все это вызывает вопрос, что вы можете сделать с антиинтеллектуальным движением? Как мы боремся с отчуждением на национальном и международном уровне? Мы начинаем дома, приглашая диалог вместо дебатов , мы обучаем себя и свою семью тому, как узнавать факты о вещах, которые мы видим и читаем в социальных сетях, в новостях и в мире, и мы сохраняем открытый и любознательный ум, насколько это возможно. можно в любой ситуации.
В каждом из наших индивидуальных взаимодействий мы должны стремиться найти способ развивать чувство исследования и критического мышления, не верить каждому посту в Facebook, который мы читаем, и задавать сложные вопросы нашим политикам, нашим лидерам и самим себе. Это единственный способ по-настоящему бороться с движением против интеллектуализма на индивидуальной основе.
Можем ли мы исправить курс как страна?
Если коротко, то да, но только если мы будем работать вместе. На уровне сообщества жизненно важно, чтобы мы поддерживали доступ к образованию для всех и коренным образом изменили то, как мы воспринимаем «экспертов», и способ представления мнений в средствах массовой информации и в нашем сообществе. Разнообразие голосов левых, правых и центристов, участвующих во всестороннем дискурсе (а не в дебатах), может иметь огромное значение для нашей демократии и нашего мира.
Нам нужно начать с простого внимания. Если мы сможем начать осознавать, что при каждом взаимодействии мы несем с собой стереотипы и скрытые цели, мы потенциально можем увидеть, что не каждый республиканец, демократ, неоконсерватор или либертарианец соответствует идеологии. Мы можем извлечь уроки из этих республиканцев, решивших проголосовать против Трампа на этих выборах, и заявить о своем недоверии и неприязни к его политике . Мы можем открыть глаза на «другую сторону», осознав наши собственные предубеждения и выставив их на свет.
Правда в том, что без согласованных усилий по залечиванию ран, которые усугубились и усугубились за последние четыре года, мы не сможем двигаться вперед и осуществлять культурные и социальные изменения, которые должны произойти, чтобы сделать Америку более демократичной, справедливой и просто страна еще раз .
Нам нужно снизить остроту риторики, избавиться от предубеждений и сесть за стол переговоров как американцы и как люди. Факты, правда и наука имеют огромное значение для будущего нашего общества, будущего наших детей и будущего нашей страны. Пришло время нам столкнуться с менее желательными частями нашей истории и самих себя, чтобы мы могли слушать, учиться и двигаться вперед вместе.
Эбигейл Бассетт — лауреат премии «Эмми», журналист, писатель и продюсер, освещающая темы о здоровье, технологиях, бизнесе, автомобилях, путешествиях, искусстве и еде. Эбигейл более 10 лет работала старшим продюсером на CNN. В настоящее время она внештатный писатель и преподаватель йоги в Лос-Анджелесе. Вы можете найти ее в Твиттере по телефону @abigailbassett .
Получить Shondaland прямо в вашем почтовом ящике : ПОДПИСАТЬСЯ СЕГОДНЯ
Солдат-ученый (выберите один): антиинтеллектуализм в американской армии
Пересекая Великие равнины во время экспедиции в Юту в 1850-х годах, майор Чарльз А. Мэй обыскал фургоны, чтобы уменьшить количество ненужного багажа. Когда он добрался до вагонов батареи легкой артиллерии, капитан Генри Дж. Хант с гордостью указал на ящик с библиотекой батареи. — Книги, — воскликнула Мэй. «Говоришь, книги? Кто-нибудь слышал, чтобы книги таскали по Равнинам? Какого черта ты собираешься с ними делать?» В этот момент подошел капитан Кэмпбелл из драгунского полка и попросил разрешения принести бочку виски. — Да, что угодно, капитан, вы можете взять с собой виски, но будь прокляты эти книги.
Эта история на протяжении многих лет цитировалась как пример антиинтеллектуального предубеждения, которое, как говорили, преобладало в вооруженных силах того времени. Многие уважаемые интеллектуалы в сфере обороны считают, что такая предвзятость до сих пор преследует профессию.
Несмотря на значительный прогресс, в этом обвинении есть доля правды. Хотя каждая из четырех давних служб ценит интеллект, они настороженно относятся к интеллектуалам. Эта тенденция подкрепляется отупевшей кадровой бюрократией, которая требует от офицеров успешного прохождения ряда калиток, чтобы оставаться конкурентоспособными для продвижения по службе. В результате вознаграждаются тактические навыки, ограничивая карьеру лучших стратегических умов.

Стать членом

На первый взгляд, антиинтеллектуализм — странная критика в отношении американских вооруженных сил. Вне академических кругов трудно представить себе профессию, которая больше ценит школьное образование. За редким исключением, четырехлетнее высшее образование является базовым требованием для ввода в эксплуатацию. Действительно, страна финансировала военные академии для этой цели, начиная с 1802 года, и создала множество колледжей, предоставляющих землю, по всей стране, начиная с 1862 года, отчасти с прицелом на подготовку будущих офицеров.
После вступления в строй новоиспеченные офицеры отправляются еще на несколько месяцев в школу перед первым боевым заданием, а затем (в зависимости от службы) на курсы повышения квалификации продолжительностью от трех до девяти месяцев где-то между четырех- и шестилетней отметкой. Затем следует еще один 10-месячный колледж для персонала с присвоением степени магистра примерно через 10 лет и еще один 10-месячный военный колледж с присвоением степени магистра примерно через 20 лет. (В военно-морском флоте, однако, это, как правило, либо/или — офицеры редко посещают одновременно штабной колледж и военный колледж.) Во всех этих школах есть некоторый элемент обучения (т. е. изучение отдельных фактов и привитие определенных навыков). но они все больше склоняются к образованию (т. е. обучению аналитическому мышлению) по мере продвижения по карьерной лестнице.
Тем не менее, приверженность обучению на протяжении всей жизни находится в постоянном конфликте с культурой и бюрократией, которая вознаграждает грязные сапоги и время на плаву, и глубоко подозрительно относится к тем, кто проводит больше времени, чем требуется, в школе или интеллектуально расширяющих заданиях. Это усугубляется пренебрежением к штабной работе, которая рассматривается, особенно наземными службами и ВМФ, как нежелательное отвлечение от реальной работы военных.
Профессиональные школы долгое время рассматривались многими военными как ящики для проверки. За заметным исключением ВВС, высокая успеваемость не является дискриминационным фактором при продвижении по службе. С другой стороны, военно-морской флот исторически изо всех сил пытался заполнить свои ассигнования в штабных и военных училищах и, как правило, делал это с офицерами, которые уже были пропущены для продвижения по службе, предпочитая оставлять своих лучших сотрудников во флоте и ставить галочки. иногороднее школьное образование. Кроме того, в то время как обязанности инструктора в учебных заведениях уровня подготовки способствуют карьерному росту, прошло несколько поколений с тех пор, как это было верно в штабных и, особенно, в военных училищах.
В своей получившей Пулитцеровскую премию статье «Антиинтеллектуализм в американской жизни » Ричард Хофштадтер заявил: «Общее напряжение, связывающее воедино взгляды и идеи, которые я называю антиинтеллектуальными, — это негодование и подозрительность к жизни разума и из тех, кто считается его представителем; и склонность постоянно преуменьшать ценность этой жизни».
Эта двойственность была константой современной армии.
Я видел слишком много руководителей высшего звена, которые обращались к нашим студентам, высмеивая их собственный опыт работы в колледже с вариантами шуток типа «только много читаешь, если ты это делаешь» и преуменьшая свой интеллект так, как они никогда бы не справились со своей физической подготовкой или тактическая компетентность.
Во время своего пребывания на посту коменданта корпуса морской пехоты генерал Эл Грей основал Университет корпуса морской пехоты с задачей «обучать офицеров и сержантов [унтер-офицеров] тому, как побеждать в бою, перехитрив, а также переиграв своих противников. » и установил первый из списков чтения начальника службы, который в настоящее время составляет de rigueur . Впечатляющая научная библиотека университета носит его имя. Тем не менее, в то же время он также жаловался, что на высших должностях было «слишком много интеллектуалов», а не «старомодных стрелков». Чтобы подчеркнуть этот момент, он был первым и пока единственным комендантом, официальное фото которого было сделано в боевой форме, а не в военной форме. Действительно, в 9Ему 2 года, он на пенсии уже почти три десятилетия. Известно, что он носит блейзер выкройки морской пехоты , обращаясь к морским пехотинцам.
Его современник Норман Шварцкопф очернил своего предшественника, назвав его «бывшим сотрудником Белого дома» и «активным автором военных журналов».
Они были частью давней традиции.
Когда капитан Альфред Тайер Махан опубликовал «Влияние морской мощи на историю » , возможно, самую влиятельную работу, когда-либо написанную американским офицером, в 189 г.0, его старший заметил в своем отчете о физической подготовке, что «это не дело морского офицера писать книги». Он уйдет в отставку капитаном. (Он был повышен до контр-адмирала в отставке в 1906 году актом Конгресса, который повысил всех капитанов Гражданской войны). в то время как на самом деле требует обучения.
В 1914 году Леонард Вуд издал приказ о том, что «все военное образование должно быть строго практическим; исключить книги, насколько это возможно, за исключением справочных целей». Точно так же 2018 Стратегия национальной обороны , изданная за подписью Джима Мэттиса, объявила, что профессиональное военное образование «застопорилось, сосредоточившись больше на выполнении обязательных зачетов за счет летальности и изобретательности».
Действительно, Мэттис иллюстрирует этот парадокс. Будучи генералом морской пехоты, Мэттис был легендарно начитан и превозносил достоинства письменного слова. «Благодаря тому, что я читал, я никогда не был застигнут врасплох какой-либо ситуацией, никогда не терялся в догадках о том, как раньше решалась какая-либо проблема. Это не дает мне ответы на все вопросы, но освещает то, что часто бывает темным путем впереди», — написал он в 2003 году. Он добавил: «Вы лучше всего обучаетесь, читая книги, читая то, через что прошли другие люди». Это перекликается с изречением Бэзила Лидделла Харта о том, что офицеры должны иметь «3000-летний ум», в полной мере извлекая уроки из записанной истории.
В то время как он читал и выступал за широкое чтение — политику, стратегию, географию и тому подобное, — Мэттис, как правило, формулировал это в тактических терминах: «Я не могу сказать вам, сколько раз я смотрел вниз на то, что происходило на землю или я где-то дрался и уже через пару минут знал, как я напортачу противнику. И я знал это, потому что я так много читал».
Хотя он был полностью согласен с предостережением покойного Ллойда Мэтьюза, что «в войне против конкурентного врага мы должны перехитрить этого врага, если мы хотим победить его», он почти всегда выражал это таким образом, чтобы изображать себя стрелком, а не интеллектуалом, как если бы они были взаимоисключающими.
Мэтьюз, полковник пехоты в отставке, который долгое время был редактором флагманского журнала службы, цитирует наблюдение Бернарда Броуди о том, что «солдаты всегда лелеяли образ себя как людей действия, а не как интеллектуалов, и они не очень склонны к написанию аналитических исследований собственного искусства». Указывая на целый ряд солдат-ученых, которые на протяжении многих лет успешно сочетали эти два направления, он утверждает, что «в той мере, в какой такие писатели в военной форме преуспели, они сделали это вопреки официальной поддержке, а не благодаря». Кроме того, заметил он, в то время как «армейские интеллектуалы занимают нишу в академической части дома, но они по-прежнему явно отсутствуют на высоких командных и политических должностях».
Его эссе, состоящее из двух частей, было опубликовано более 18 лет назад, но с тех пор мало что изменилось. В то время как появление онлайн-форумов, в том числе этого, предоставило платформу множеству ученых-воинов для обсуждения и формирования будущего профессии оружия, они почти повсеместно заканчивают свою карьеру в качестве полевых офицеров.
В 2016 году Дэйв Барно и Нора Бенсахел писали в этом разделе, что «тратить время на получение диплома гражданского специалиста, преподавание в Вест-Пойнте или службу в расширяющемся назначении вдали от войск было незаметно очернено как «преклонение колена» и часто наносили ущерб карьерным перспективам тех, кто это делал».
Примерно в то же время Дон Снайдер утверждал, что «армейская профессия должна широко изменить свои культурные предубеждения в сторону антиинтеллектуализма», чтобы офицеры, создающие знания, и те, кто их применяет, «равно ценились».
На протяжении поколений военные инвестировали в гражданское образование, включая элитные докторские программы для избранных офицеров. Но, за редким исключением, это предназначалось для использования в технической программе, преподавания в академиях или специализированной штатной работы, что ограничивало возможности продвижения по службе. В то время как службы выпускают десятки офицеров с докторскими степенями каждый год, число из них, получивших четыре звезды, исчезающе мало. Эндрю Гудпастер, Джон Шауд, Уильям Кроу, Дэвид Петреус и Джеймс Ставридис были единственными примерами, которые мне удалось найти.
Конечно, докторская степень не является необходимым условием для достижения совершенства в качестве стратегического лидера. Дуайт Эйзенхауэр и Колин Пауэлл, возможно, два наших величайших военных стратега современности, прекрасно обходились без него. Но примечательно, что все службы направляют своих специалистов по стратегии функциональной области на гражданские программы последипломного образования, часто через докторскую степень. Просто они редко повышают их выше полковника. И, как сокрушался на этих страницах Боб Скейлз, «когда старшие генералы сами не очень хорошо разбираются в стратегическом искусстве, вдумчивые советы штабных полковников слишком часто наталкиваются на бесплодную интеллектуальную почву».
Проблема не просто в осторожности интеллектуализма, а в требованиях карьеры. Почти два года назад в статье War on the Rocks я отметил, что многие великие американские военные стратеги прошлого часто проводили годы в школах, Пентагоне и на других высокопоставленных должностях. У Эйзенхауэра «практически не было командного опыта ниже уровня трех звезд», но он был архитектором победы союзников в Европе. Джордж Маршалл «дослужился до пятизвездочного звания, никогда не командовав дивизией, корпусом или более высоким соединением». В то время как Пауэлл следовал более традиционному пути, он был известен как «вашингтонский генерал» и стал самым молодым человеком, занимавшим высшую должность в вооруженных силах с относительно небольшим количеством времени на старших командных постах. Недавно покинувший пост Брент Скоукрофт, которого многие считают архетипическим советником по национальной безопасности, прошел путь от полковника до трехзвездного генерала, не покидая Белого дома.
Сегодня ни один офицер не может подражать их образцам. Закон об управлении персоналом офицеров защиты 1980 года включал несколько столь необходимых реформ. Но неприятным побочным результатом стало превращение системы, которая была слишком похожа на сеть старых мальчишек, в систему, которая неумолимо бюрократична. В каждой службе путь к вершине узок, и для продвижения по службе необходимо попадать в заготовительные и школьные ворота в каждом классе.
Петреус и Ставридис были введены в строй в середине 1970-х годов, так что, по сути, вся их карьера проходила в условиях нынешней системы. Но им нужно было тщательно рассчитать время для своей докторской работы и «расплатных» туров, чтобы оставаться конкурентоспособными. И даже в этом случае они рисковали, что советы по продвижению более благосклонно отнесутся к другому офицеру, который имел еще четыре года «в войсках» или «на флоте».
Два года назад Конгресс провел некоторые реформы кадровой системы, которые дали начальникам служб немного больше гибкости. Еще слишком рано оценивать влияние, которое это окажет.
Тем не менее, есть некоторые обнадеживающие признаки.
В моем учебном заведении за семь лет моей работы на военном факультете произошли заметные изменения. Хотя в 2013 году, когда я прибыл туда, было много прекрасных инструкторов, большинство из них были подполковниками и командирами последних лет, которых не допустили к поступлению в командные и военные училища. Редко кто из них выбирался в полковники, а тем более командовал в этом звании. Это постепенно изменилось, так что недавние когорты в основном состоят из офицеров, которые уже командовали на уровне подполковника и посещали военное училище. Пятеро офицеров, покинувших нас после окончания учебы в июне прошлого года, были избраны в полковники (вместе с недавним выпускником факультета), а четверо из них только что вошли в командирский список полковников. Это важно, так как сигнализирует учащимся, которые сами проходят отбор в школу-резидент, о том, что Корпус морской пехоты ценит их образование.
Тем не менее, есть ощущение, что эти офицеры преуспевают, несмотря на то, что провели год или два на нашем факультете, а не благодаря этому. Обучение лейтенантов в основной школе или капитанов в экспедиционной школе боевых действий считается продвижением по службе, тогда как обучение в командно-штабном колледже является выполнением обязательств перед морской пехотой.
Инвестиции в гражданское образование снова на подъеме. Например, программа «Комендант морской пехоты доктор философии стратег» является первой в своем роде на службе. Хотя эта программа принимает только «до двух офицеров» в год, это хороший знак, что Корпус, решивший, что рост собственных докторов наук необходим, чтобы выстоять в штабных дебатах с давними армейскими стратегами, является хорошим знаком. .
Еще более многообещающей является армейская инициатива Goodpaster Fellows, также известная как Программа перспективного стратегического планирования и политики. Запущенный восемь лет назад под руководством тогдашнего начальника штаба генерала Рэя Одиерно, он отправляет когорту тщательно отобранных офицеров к высшим гражданским кандидатам наук. программы, а также его элитная школа передовых военных исследований.
Важно отметить, что программа якобы предназначена для подготовки «старших руководителей и специалистов по стратегическому планированию». В то время как стратеги функциональной области 59 часто выбираются для получения степени доктора философии. программы, уже давно было понятно, что большинство уйдет в отставку в звании подполковников, и никто не доживет до звания полковника. И почти наверняка они не будут командовать ни в одном из рангов. Товарищи из Гудпастера имеют право командовать бригадой и, по-видимому, таким образом имеют шанс стать будущими генералами.
Но и тут нам следует быть подозрительными. Армия дает стипендиатам всего два года, чтобы завершить свою докторскую курсовую работу, одновременно завершая сложную программу Школы продвинутых военных исследований. Хотя это понятно с точки зрения окупаемости инвестиций, это абсурдно быстро. Большинству гражданских докторантов, как правило, молодых и не обремененных семейными обязанностями, требуется не менее пяти лет, чтобы закончить свою программу.
С другой стороны, армия может просто подражать ВВС. Его дочерняя школа Высших военных исследований, Школа перспективных исследований в области авиации и космонавтики, хотя и на десять лет моложе, почти с самого начала рассматривалась как путь к званию генерала, а совсем недавно защитила свою собственную докторскую степень. в стратегической программе для своих лучших студентов.
Увы, здесь опять флот. Широко разрекламированная инициатива «Образование для морской мощи», выдвинутая ранее в этом году тогдашним министром военно-морского флота Ричардом В. Спенсером, уже потеряла обороты, поскольку ее финансирование находится на рассмотрении и широко считается мертвым (отчет и памятка о запуске уже удалены из сайт военно-морского флота — пошел по пути попугая Монти Пайтона).
Военная профессия прошла долгий путь с 1850-х и даже 1950-х годов. Немногие старшие офицеры сомневаются в ценности книг (на самом деле, они чаще хвастаются теми, что лежат у них на тумбочке). И все же предстоит пройти долгий путь, прежде чем солдат-ученый станет «равноуважаемым» солдатом в грязных сапогах.

Стать членом

Джеймс Джойнер — профессор исследований в области безопасности и заведующий кафедрой исследований в области безопасности в Командно-штабном колледже Университета морской пехоты. Он бывший офицер армейской полевой артиллерии и ветеран «Бури в пустыне». Подпишитесь на него в Твиттере @ DrJJoyner.
Изображение: Корпус морской пехоты США (Фото младшего капрала Александры Амор Сантос Арамбуло)

Специальная серия, Воспитание силы
Интеллектуализм и область эстетики: возвращение репрессированного?
1Труды Пьера Бурдье имеют большое значение для философии. Его учета социального пространства, как я утверждал в другом месте, важно продвигает одно из центральных направлений аналитической философии язык. Хотя Остин, Витгенштейн и другие философы пытались объяснить значение языка, видя это с точки зрения социальных форм и контекстов, в которых используется язык, они никогда не дают систематического, разветвленного анализа социальной силы, позиции, ставки, роли и стратегии, формирующие социальное поле. и таким образом структурировать контексты языка. Это именно то, что Бурдье стремится обеспечить. ([1])
2Но, помимо этого вклада и его предложения существенных философских взглядов на язык, действие, знание, разум и искусство, Бурдье разработал развернутую метафилософскую критику философия, которая подтверждает требование Паскаля, чтобы философия была более самокритичной (что «истинная философия высмеивает [se moque] философию»). Бурдье уделяет самое пристальное внимание тому, что он называет «критикой научного разума» или «схоластической точки зрения» (термин, который он происходит от Дж. Л. Остина), интеллектуальный подход, доминирующая престиж и культурное укоренение также оставили загрязняющие следы по гуманитарным наукам. ([2]) Путем развертывания эмпирических социальных наук и истории для решения якобы «чистых» философских вопросов, Бурдье услужливо выталкивает философию за ее традиционные рамки и к более глубокому пониманию социокультурных условий, формирующих это, вместе с искажающими эффектами, которые эти условия накладывают на философская мысль.
3Сам Бурдье описывает свою социальную теорию как «своего рода философия» , которая пытается «протолкнуть критику (в кантианском смысле) научного разума», насколько это возможно, чтобы раскрыть лежащую в основе условия, посредством которых формулируется и распространяется философия но также и разоблачить самые глубокие и самые бессознательные предпосылки философии (PM 1,2,7). Если такие исследования, как Homo Academicus , приносят пользу выявить скрытые интересы, профессиональные структуры, стратегии и социальные ограничения, управляющие пространством, в котором академическая философия практикуется, новаторские исследования Бурдье практики и практического чувство (le sens pratique) пойти еще дальше, бросив вызов универсальному презумпция философского интеллектуализма. ([3])
4 Возможно, самая глубокая догма большинства философских мыслей, интеллектуализм выражается как тенденция ассимилировать все разумное опыта и действия к модели тематизированного мышления и дискурсивного рассуждение; таким образом, он склонен брать продукты интеллектуального анализа базовые данные опыта и поведения и перечитывать их как то, как эти переживания и действия на самом деле даны в базовом опыте. В Нападая на «интеллектуализм» как на «великий порок философии», Джон Дьюи определил свою ошибку, принимая конечные продукты интеллектуального анализ предшествующих данных опыта как « философский заблуждение» ([4]). Наряду с Дьюи и Мерло-Понти я считаю Пьера Бурдье как один из самых влиятельных критиков XX века. интеллектуализм. Их критика тем более сильна, что они сочетать антиинтеллектуализм с глубоким уважением к научным исследованиям. Их критика побуждается и направляется не хвастливым сентиментализмом, а своим собственным проницательно-интеллектуальным признанием интеллектуализма ошибки, хотя, безусловно, есть некоторые глубокие переживания или всепроникающие чувства, лежащие ниже царства чистых дискурсивных аргументов и которые мотивировать их антиинтеллектуалистическую критику.
5 Я не думаю, что такие эмпирические подсказки или аффективные импульсы обязательно дискредитирующие факторы в философии или науке. Предполагать что аффективные корни сами по себе делают недействительными философские выводы состоит в том, чтобы спутать логику открытия с логикой обоснования. Дьюи смело утверждал, что на его философию в конечном итоге большее влияние оказал опыт «реальной жизни», чем чтение философских текстов (которое, однако, в некотором смысле также является опытом реальной жизни). Признаваясь, что его борьба с интеллектуализмом лежит сердце всего его критического проекта, Бурдье также обнаруживает глубоко личный мотив противостояния интеллектуализму. «Я никогда по-настоящему не чувствовал оправдан в существовании как интеллектуал; и я всегда пытался — как я попытался еще раз здесь — изгнать все, что я думал, что может быть связано с этим статусом, например философский интеллектуализм. Я не люблю интеллигента в себе и, как бы это ни звучало, в письмо, как и антиинтеллектуализм, направлено главным образом против интеллектуализма или интеллектуальности, которая остается во мне, несмотря на все мои усилия» (ПМ 7).
6 Читая эти строки, мне всегда хотелось аплодировать Бурдье. мужество интимного откровения и жест самокритики. Его провокационный пример побудил меня вести собственные кампании против интеллектуализма, критикуя теории текстуализма и герменевтический универсализм, ассимилирующий весь осмысленный опыт к лингвистическому и интерпретативному пониманию, а также отстаивая эстетическая ценность популярных искусств, телесных удовольствий и переживаний. непосредственность. Парадоксальным образом некоторые из этих кампаний привели меня к теоретической конфронтации с Бурдье, особенно в отношении эстетика народного искусства. ([5])
7Не перефразируя этот особенно неприятный вопрос, я хочу вернуться, в это эссе, трактовке Бурдье эстетики и ее отношения к интеллектуализм, потому что меня озадачивает следующий парадокс. Если он так глубоко привержен изгнанию следов философской интеллектуализм в его мысли, почему его обращение с эстетикой так строго интеллектуалист ? В отличие от антиинтеллектуализма прагматизма который выдвигает на первый план эстетический опыт как способ сопротивления господствующей силе интеллектуального знатока с его фетишизацией искусства. объекты и его ограничение значений искусства значениями, определенными в терминах генетических искусствоведческих фактов, Бурдье систематически роль эстетического опыта и его качественных непосредственностей, в то время как настаивая на том, что единственная законная форма эстетической оценки включает в себя то, что он называет «наукой о произведениях искусства». Если у Бурдье кажущийся интеллектуализм в эстетике вызывает недоумение, парадокс кажется еще поразительнее, если вспомнить, что эстетика всегда была культурная сфера (и философская дисциплина) par excellence за сопротивление интеллектуализму. Искусство — так часто хвалят за его выражение и вызывание эмоций из-за их богатых видов чувств, из-за их чувственных удовольствий опыта – долгое время служило эталоном контрпример к утверждениям, что разум и интеллект обеспечивают единственную источник всех смыслов и ценностей.
8 Если Бурдье с подозрением относится к понятию эстетического не из-за какого-либо общего отрицания невербального и нерефлексивного понимание. Его разработка и защита le sens pratique показывает его явная приверженность неинтеллектуализированному и недискурсивному опыту, даже если он склонен ограничивать объяснение его значений их воплощение (и усиление) господствующих социальных отношений, институционально укоренившихся привычек и дискурсивных структур как объясняется социальной теорией. ([6]) В отличие от эмпирической ориентации прагматического антиинтеллектуализма, Бурдье на самом деле не дает какое-либо сочувственное внимание к феноменологическому измерению прожитого опыта, ставя под сомнение правомерность и силу своих притязаний к значимой, качественной непосредственности и ее потенциалу для трансформации отношений и привычек.
9 У Бурдье есть веские причины опасаться обращений к опыт, так как они использовались для обоснования проектов, которые выдвигают на первый план индивидуальную субъективность как фундаментальные строительные блоки теории, в то время как Бурдье, глубоко социальный мыслитель, справедливо считает наш индивидуальный опыт, как и наше индивидуальное «я», в значительной степени продукт общественного строительства. Более того, если рассматривать конкретные поле французской философии ХХ века, внутри и против которого Теоретические рассуждения Бурдье следует понять, мы находим более конкретные причины его сопротивления понятию жизненного опыта субъекта. Экзистенциализм и феноменология, две философии, которые доминировали в послевоенной французской теории, когда Бурдье начал свою профессиональную карьеру, оба подчеркивают индивидуальную субъективность и сознательную опыт как порождающая основа и высший критерий теории. Пытаясь вытеснить эти философии индивидуального сознания, Бурдье услужливо напоминает нам, что наше личное сознание или субъективность есть продукт социализации, что является нашим самым личным мысли формулируются в языке, а понятия происходят от нашего общение с другими. Короче говоря, если индивидуальное Я всегда общественный продукт, таков и его сознательный опыт.
10Прагматизм разделяет признание того, что наш опыт всегда каким-то образом социально оформленный, но продолжает настаивать на том, что он, тем не менее, живет живо и продуктивно функционирует в личном (и в общем) сознании. Даже если социальные структуры позволяют, формируют и ограничивают то, что опытные и мыслящие, люди все еще имеют опыт и делают мышление; отдельные существа являются средоточием желаний, выбора и цели; и они воздействуют на социальное точно так же, как воздействуют на них (и даже произведено) им. Опыт, как я его понимаю в традиции Уильяма Джеймса и Джона Дьюи, не является чисто частной областью сознания ; это трансакционная связь взаимодействующих энергий, соединяющая воплощенное «я» и окружающий его мир, включая социальный мир, который превращает биологический организм в самость. Понимаемый таким образом, опыт может быть полезным понятием для оценки разновидностей энергии, ценность, значение, знание и поведение, которые простираются ниже и выходит за рамки интеллектуального мышления. Поэтому я также защищаю Представление об эстетическом опыте как инструменте сопротивления односторонности интеллектуалистских описаний нашего взаимодействия с искусством, которые склонны свести это взаимодействие к простой мысленной дешифровке дискурсивных смыслов (например, в герменевтической и историцистской эстетике).
11 Хотя мне хотелось бы считать Бурдье антиинтеллектуальным союзником, помогающим защитить ценность такого воплощенного, более чем дискурсивного опыта, общее понятие опыта, истолковывая его по существу как частное субъективизм, эгоцентричный нарциссизм и интеллектуализированное феноменологическое сознание. Понимаемое таким образом понятие опыт, очевидно, не может правильно оценить решающие детерминанты поведение и мысли, которые являются материальными, социальными и действующими под рефлексивное сознание. Но нет необходимости истолковывать опыт настолько узко, поскольку это понятие, безусловно, включает случаи более чем личных и менее чем явно рефлексивных взаимодействий. Опыт могут быть в значительной степени разделены группами людей и могут быть разумными, не будучи тематизированными рациональным сознанием. Бурдье может так индивидуалистически и рефлексивно истолковывать опыт из-за упора на индивидуалистическое сознание, выдвинутого экзистенциалистской и феноменологической философии. Вместо того, чтобы проводить обширное исследование использования и злоупотребления концепцией опыта в целом, я сосредоточусь на деле Бурдье против эстетический опыт как полезный инструмент для оценки искусства и понимания его культурной силы. ([7])
12 И здесь мышление Бурдье кажется зацикленным на одном доминирующем концепция эстетического опыта, которую он, по-видимому, отождествляет с эстетический опыт Tout Court. 90–190 Это традиционная эстетика Канта с ее узким акцентом на чистом формализме, бескорыстии и бескорыстии. субъективное, бессознательное удовольствие. Бурдье приводит убедительные аргументы против кантовского представления об эстетическом опыте. показывая, как его мнимое бескорыстие, отсутствие понятий и исключительное внимание к форме фактически опирается на принятие социально приобретенная установка, основанная на специализированных социальных интересах, концепциях и содержании, для продвижения которых эта установка взаимно служит представляя их как натуральные продукты хорошего вкуса. Однако из неадекватность одного доминирующего описания эстетического опыта, мы не может сделать вывод, что сама концепция полностью незаконна или бесполезна. Были предложены и другие отчеты или концепции такого опыта. и может оказаться более успешным в отношении критики Бурдье. Давайте же более подробно рассмотрим его критику эстетического опыта. близко.
13Подобно тому, как Кант настаивает на различении эстетического суждения с суждениями об истине, и как древнегреческая теория резко противопоставлял всякий опыт (empeiria) знанию (episteme), поэтому Бурдье, кажется, систематически противопоставляет эстетический «опыт знания». Дискредитация познавательной ценности эстетического опыта сатирически изображая его в религиозных терминах как «переживание эстетической благодати» или как религиозный «мистический союз» с Богом («подобно Аквинского cognitio Dei Experimentis») , Бурдье утверждает, что эстетический опыт «отвергает как недостойную интеллектуальную любовь к искусству, знание, которое отождествляет опыт работы с интеллектуальной операцией расшифровки» (LA 110; D 68,74). признанный антиинтеллектуалист, не только открыто защищает ценность интеллектуальный опыт искусства и отстаивает такое интеллектуализированное признание как единственно ценное занятие искусством, но он также кажется, нападает на все другие виды эстетического опыта как на угрозу к этой единственной законной форме признательности.
14 Эстетическое переживание в типичном ярко «проживаемом» виде тоже считается источником эссенциализма. Бурдье утверждает, что «субъективное переживание произведения искусства» обязательно исключает «внимание». к историчности опыта» и таким образом возводит (путем «универсализации частного случая») «особый опыт… как трансисторическая норма для всякого художественного восприятия» (РА 286). эстетический опыт для отрицания «исторических и социальных условий возможности этого опыта», Бурдье утверждает, что, следовательно, блокирует эффективное исследование «вопросов смысла и ценности произведение искусства … [которое] может найти решения только в социальной истории [художественное] поле, связанное с социологией условий конституирования особой диспозиции, к которой оно призывает». социально произведенная предрасположенность, продолжает он, есть «эстетическая предрасположенность»; он характеризуется «чистым взглядом», игнорирующим интерес или функции, «внимателен исключительно к свойствам формы» и угощает себя в обогащенном сознании непосредственного опыта (RA 286, 290 299 301).
15Это объяснение общественного производства эстетической установки предназначен для опровержения распространенного утверждения о том, что яркая непосредственность является важным аспектом эстетического опыта. «Опыт работы искусства как непосредственно наделенного смыслом и ценностью» есть, Бурдье, эссенциалистская иллюзия, по иронии судьбы порожденная опосредующий институт формалистической эстетической установки, «который является продуктом исторического изобретения», результатом взаимного усиление влияния институционального поля искусства и привитых привычек формального созерцания, которые призваны в соответствии с искусством объекты. ([8])
16Против этого формалистического эстетического отношения и опыта Бурдье отстаивает то, что он называет «наукой о произведениях искусства», всеобъемлющее исследование, целью понимания которого является «восстановление порождающего формула у истоков произведения», задача социально-исторического исследования который включает в себя «всю историю [художественного] поля производства которая произвела производителей, потребителей и продукты» (RA 296,302). Таким образом, Бурдье, по-видимому, отвергает эстетический опыт как слишком непосредственный, формалистический и неинтеллектуальный, чтобы служить этой цели. разветвленный исследовательский проект. Ему кажется, что единственно законным понимание искусства есть научное понимание общественно-исторического генезиса производства и приема. «Понять — значит уловить необходимость, raison d’etre, путем реконструкции, в частном случае конкретного автор, порождающая формула, знание которой позволяет воспроизвести иным способом само производство произведения, почувствовать необходимость, совершающуюся даже вне всякого эмпатического опыта». Бурдье особенно старается подчеркнуть, что «труд, необходимый для реконструировать порождающую формулу… не имеет ничего общего с каким-то прямое и непосредственное отождествление» с работой, которую часто приписывают пережитое качество эстетического опыта, чей смысл «живого чтение» текстов Бурдье высмеивает как «герменевтический нарциссизм» (РА 302-303).
17 Как бы я ни ценил борьбу Бурдье против субъективизма и религиозно-романтических теорий искусства, есть несколько вещей, которые беспокоить меня своими аргументами в пользу отказа от всякого эстетического опыта, не соответствует его «научной» модели. Во-первых, тот факт, что эстетический опыт иногда описывается в религиозных и антиинтеллектуальных терминах. никоим образом не свидетельствует о том, что этот опыт обычно является мистическим или исключая интеллектуальное содержание и интересы. Наоборот, «непосредственно» переживаемый эстетический опыт на самом деле процветает на интеллектуальном материале, как мощные эстетические переживания интеллектуальных произведений высокого модернизма (или даже математических доказательств) ясно показывают. Есть ничего в живом восприятии эстетического опыта как такового не может быть исключают исторические и социальные исследования условий (художника и аудитория), которые генерируют такой опыт. Вместо этого эстетический опыт часто является толчком к таким исследованиям, потому что интригующая сила такого опыта побуждает нас больше узнавать о его предмете и причинах. Этот эстетический интерес (а не чисто научный интерес открытия порождающих формул) и создает историю искусства и социологию искусства.
18Кроме того, то, что можно узнать из такого социально-исторического исследования, может быть превратиться в будущий эстетический опыт произведения искусства; эти факты могут (и обычно так и есть) финансироваться в диспозиционной памяти. и перцептивные привычки информированного наблюдателя таким образом, который позволяет ей опыт, в котором понимание важности этих фактов для смысл и качество произведения искусства оцениваются напрямую. Окончательно, хотя Бурдье прав, что богатый эстетический опыт в конечном счете предполагает нечто большее, чем феноменологическая непосредственность, это не исключают ценность его переживаемой непосредственности. Так же тот факт, что такие эстетический опыт требует культурного посредничества, не означает, что его содержание, полученное в результате предварительного финансирования культуры, не может быть воспринято, понято и воспринято как непосредственное. Хотя это заняло много времени время для того, чтобы английский стал языком, и хотя это также заняло у меня лет, чтобы изучить его, я все еще могу испытать многие из его поэтических значений с яркой непосредственностью.
19Если Бурдье прав, осуждая кантианское понятие эстетического опыт как инструмент для продвижения ложного эссенциализма — путем продвижения иллюзия смыслов и удовольствий искусства как дара природы гениальность и вкус, свободный от структур, концепций и интересов истории — Бурдье сам рискует ложно эссенциализовать эстетический опыт и то, что он называет «эстетической предрасположенностью ». (курсив наш) как будто эти понятия обозначали только одно — внеисторический, бессодержательный формализм «чистого взгляда». Но есть различные разновидности эстетического опыта и эстетического отношения, которые просто не соответствуют его модели Представления об эстетическом опыте, вместо этого охватывайте контекст, содержание, интерес и функцию. распространены в теориях искусства от Артистотеля до Ницше, Дьюи, и Витгенштейна, и в сегодняшнюю прагматическую эстетику.
20Бурдье также беспокоит меня, когда он, кажется, эссенциализирует природу. художественного понимания, предполагая, что есть только один законный способ понимания искусства — «науки о произведениях», которая объясняет социально-исторический генезис каждого произведения искусства и его рецепция как «необходимость». Позвольте мне оставить в стороне вопрос о том, действительно ли наука может быть говорят, чтобы раскрыть конкретные порождающие потребности, а не общие законоподобные вероятности, с помощью которых можно объяснить или предсказать тот или иной результат с разной степенью вероятности. (Я думаю Представление о том, что наука устанавливает необходимые законы, диктующие определенные необходимые результаты, принадлежит к той же старой теологической картине мира, которая Бурдье высмеивает, нападая на мистические представления о единстве в эстетическом опыта.) Какими бы ни были наши взгляды на науку, я думаю, Бурдье неразумно определять генетическое объяснение произведения искусства и его рецепция как единственная легитимная форма понимания искусства. То есть только одна важная форма эстетического понимания. Другое дело — структурное объяснение структурных элементов произведения искусства и их интегративной работы.
21Как подчеркивал Витгенштейн, существует множество различных видов понимание и объяснение в эстетике и других областях. Понимание и объяснение в эстетике могут иногда просто принять форму знания того, как действовать в терминах дальнейшего описания работы и нашей реакции на нее или с точки зрения возможности выполнять работу или классифицировать ее или иным образом реагировать на нее должным образом.
22Витгенштейн, пишет Бурдье, «без сомнения, является философом, который больше всего помогал мне в трудные минуты» ([9]) Желаю Бурдье пересмотрел бы некоторые из своих взглядов на эстетическое понимание в свете антиинтеллектуалистического плюрализма Витгенштейна. Подозрительно мнение, что всякое эстетическое объяснение (и особенно «самая важная» область «эстетических реакций») может быть уменьшена к науке о «причинном объяснении», основанной на «статистике того, как люди реагировать», Витгенштейн презирал «идею о том, что психология когда-нибудь объяснить все наши эстетические суждения». Он назвал эту идею «очень смешной» и «чрезвычайно глупый» (LA 13,17,21). Бурдье социологический анализ искусства не смешно и не глупо; это чрезвычайно поучительным и очень важным противоядием от разновидностей нынешних модные стили интерпретации искусства, которые экстравагантно выставляют напоказ свою преднамеренное неправильное прочтение и пренебрежение историей, методы, которые гордо взлетают знамя ученого невежества. Но его социальная наука об искусстве рискует силой своего понимания, ошибочно предполагая, что это единственная действительная форма объяснение. Очень часто, когда мы хотим знать, почему мы находим цифру или стихотворение грубое, тот ответ, которого мы желаем, не о социальные детерминанты нашего вкуса (или вкуса автора), а скорее что-то о некоторых особенностях фигуры или стихотворения, которые объясняют или освещать, к нашему удовольствию, наши эстетические реакции грубости или грубости. Правильный ответ «тот, который щелкает» (ЛА 19).
23 Бурдье будет сопротивляться этому витгенштейновскому аргументу, потому что он кажется, апеллирует к авторитету субъективного (или интерсубъективного) сознания. Одно из основных возражений Бурдье против концепции опыт является его связью с традиционной привилегией, предоставляемой интеллектуальному самосознанию. Полагаясь на такой самоанализ, он убедительно утверждает, что не проникнет в более глубокие, бессознательные, социально структурированные слои личности, которые помогают формировать индивидуальное сознание. Безличный социологический анализ может помочь здесь выявить скрытые пределы нашего мышления. В отличие от других моделей философского критика, которая либо ограничивается единственным интроспективным субъектом самокритики или к диалогическому набору субъектов, задающих вопросы друг другу через паутину интерсубъективного сознания Бурдье социальный Модель философской критики углубляет критическую рефлексию. в невыраженные, обычно бессознательные социальные и материальные условия и телесные привычки, лежащие за пределами явного сознания и неявно структурируют как субъективность, так и интерсубъективность.
24Таким образом, Бурдье мог бы ответить на пример Витгенштейна, призвав научное исследование причин, по которым кто-то считает что-либо возвышенным (или дешевым, или сентиментальным, или сенсационным), исследование, которое, согласно модели Бурдье, исследовал бы отношения между две взаимосвязанные структуры — поле художественного производства (включая производство рецепции искусства) и пространство произведений. Такой исследование может быть очень поучительным. Но плюралистско-прагматическая точка зрения остается : легитимность этого научного исследования «верхней тяжести» не не аннулировать значение поверхностного объяснения «что щелкает», даже если это еще объяснит. Мы можем даже утверждать, что научный подход Бурдье объяснение лучше, потому что оно полнее, чем более личное объяснение Витгенштейна. диалогическое объяснение без отрицания значения последнего. Но Плюрализм означает не делать лучшее врагом хорошего, а прагматизм требует внимания к контекстам, где более тонкие, более личные объяснения могут быть всем, что требуется.
25Анализ ранней эстетической теории Бурдье в L’amour de Vart (1969; опубликовано на английском языке как The Love of Art в 1990 году), мы находим такое же достойное предпочтение исторически и культурно информированным понимание искусства. Но это сдерживается большим признанием более простые уровни понимания и приятного эстетического опыта. Кажется, он признает в Панофски «непосредственный экзистенциальный опыт» произведений искусства, который представляет собой «первичный слой сознания». смысла» и соответствующих удовольствий, но для этого не требуется специалиста культурное (скажем, иконологическое) знание. Этот «феноменальный смысл» однако по-прежнему уступает правильному пониманию произведения; Это необходимо заполнить и исправить, интерпретируя работу в терминах культурно правильных кодов и категорий с целью обеспечения превосходный эстетический опыт, который «поддерживается», «контролируется» и «интегрировано» посредством соответствующих знаний в соответствующее эмпирическое «единство». Бурдье объясняет :
26
Как и все объекты культуры, произведение искусства может проявлять различные уровни значения в соответствии с интерпретационными рамками, применяемыми к нему. смыслы нижнего уровня, т. е. более поверхностные, остаются частично и фрагментарно, а потому ошибочно, пока высшая уровень смыслов, которые их вбирают и преобразовывают, упускается из виду. «Понимание» «выразительных» и, если можно так выразиться, «физиогномических» качеств произведения есть просто низшее форму эстетического опыта, потому что, не поддерживаясь, не контролируясь и не корректируясь истинно иконологическим знанием, он оснащен с кодом, который не является ни подходящим, ни конкретным. Без сомнения, внутренний опыт, такой как способность эмоционально реагировать на коннотации произведения искусства, составляет один из ключей к художественному опыт. Однако ощущение или привязанность, вызванные произведением имеет различное значение в зависимости от того, интегрирована ли она в единство соответствующего опыта (LA 45-46).
27Здесь Бурдье демонстрирует гораздо большее понимание ценности пережитый эстетический опыт для понимания искусства; есть даже кое-что признание содействующей силы его более эмоционального и менее культурно утонченные формы. Эта большая открытость к эстетическому опыт сочетается с большей плюралистической терпимостью к более непосредственные и простые формы.
28
Все культурные блага, от кулинарии до сериальной музыки посредством западный, может быть воспринят многими способами, от его простого мгновенное ощущение, к радости знатока, знакомого с традиции и правила жанра. Можно выделить два крайние и противоположные формы эстетического удовольствия, разделенные весь ряд промежуточных градаций, а именно радость, сопровождающая эстетическое восприятие, сведенная к простой аистезии, и восторг от осознанной оценки, которая предполагает, как необходимое, но не достаточное условие, соответствующая расшифровка. Однако восприятие наиболее обездоленных всегда стремится выйти за пределы уровня ощущений и привязанностей, т. простой aisthesis : это потому, что возникает ассимилятивная интерпретация как средство восстановления единства целостного восприятия, посредством чего имеющиеся интерпретационные схемы, другими словами, те, которые позволяют знакомую вселенную, которую следует рассматривать как осмысленную, применяются к неизвестная и странная вселенная. Лингвисты знакомы с явлениями ложного узнавания или ложной оценки, возникающими в результате применение несоответствующих категорий и от того, что можно назвать «культурная слепота».
29Это утверждение чувственного опыта эстетики и искусства богатое разнообразие удовольствий, радостей и наслаждений важно хранить в разум. Я думаю, что эстетический интеллектуализм Бурдье не руководствуется разрушительная воля подавить чувственные удовольствия искусства, но тем более конструктивный проект обеспечения более прочной основы путем их закрепления в наиболее надежном историческом и культурном знании, которое наше человеческое науки могут дать. В то время как другие прагматики могут жаловаться, что литературная и художественная критика превращаются в «очередную унылую социальную науки», я не считаю научное изучение произведений искусства развращающим монстром, который уничтожит их «вдохновляющую ценность». не подвергая все области культуры критической социальной науке, заключается в том, что наша общество будет становиться все более унылым, как и пропасть между вдохновляющими идеями и практическими инструментами, между беззаботными читателями в кампусах загородных клубов и сбитое с толку отчаяние городских бедный. ([10])
30С другой стороны, я по-прежнему убежден в легитимности и ценности других моделей эстетического понимания и опыта, которые не соответствуют строгим стандартам науки Бурдье. я думаю это было бы неправильно принять последнее, если бы это влекло за собой отказ от этих другие формы, и я могу себе представить, как различные способы понимания могут быть согласованы, возможно, даже интегрированы. Но с Безвременная кончина Бурдье — сокрушительная утрата для мира теория и практика — другие должны будут проработать детали этого синтез. Я также по-прежнему несколько озадачен эстетикой Бурдье. интеллектуализм, и тем, что он, по-видимому, усилился с Любовь к Искусству в Правила Искусства (названия которых предполагают метаморфозу от удовольствий эроса к дисциплине господства закона). Одна гипотеза, объясняющая растущую строгость теории Бурдье. потребность в научном подходе к искусству (а не его терпимость к более разнообразным способам эстетического понимания) может быть изменения в интеллектуальном поле между 1969 и 1996 годами. промежуточные десятилетия стали свидетелями резкого прихода к власти скептически настроенных культурные теории, такие как деконструкция и постмодернизм, которые (в некоторых их крайних вариантов) радикально ставят под сомнение саму роль, возможность и ценность исторической правды или научного познания культурного артефакты. В таких теориях практика «ошибочного прочтения» была не только признавалась как необходимость, но и приветствовалась как добродетель, когда это было полужирный или «сильное неправильное прочтение».
31Здесь не место утверждать, что эти теории порождены неверные представления о том, какими должны быть понимание и чтение; их скептицизм отражает разочарованный позитивизм, все еще плененный неразумные абсолютистские стандарты знания. ([11]) Если эти теории стали доминировать в левой академической критике литературы и искусства, то понятно, что Бурдье в этом конкретной культурной области эстетики, должны считать необходимым настаивать на еще сильнее на строго научном подходе к искусству, даже исключая когнитивную легитимность всех других способов эстетическое понимание. Если герменевтика и феноменология образуют исторические корни этих чрезмерно скептических, антинаучных философии, то понятно и то, что Бурдье набрасываются на эти общие установки, даже если они содержат разновидности, которые глубоко уважают роль и ценность исторической и научной правды. Таким образом, в решающей и оспариваемой культурной сфере, где все больше царит самодовольно-скептический антинаучный интеллектуализм, может показаться необходимым заручиться ревностным научным интеллектуализмом, чтобы обеспечить постоянное уважение к историческим и интерпретационным знаниям, поскольку такое знание, кажется, подтверждает само понятие нашего культурной традиции и нашей высокой оценки его произведений искусства.
32В этих терминах научный интеллектуализм Бурдье в эстетика, кажется, имеет для меня наибольший смысл, хотя я все еще нахожу ее излишний. ([12]) Я думаю, что можно защищать важность искусствоведения. которая уважает исторические факты и понятие интерпретирующего знания, не отстаивая какой-либо конкретный метод как «науку о произведений искусства» и не отвергая другие способы художественного объяснения, понимания и опыта как неправомерные или познавательные. бесполезный. Существует ряд конкурирующих, но пересекающихся логик интерпретации, которые вместе обогащают нашу оценку и знание произведений искусства и области их производства, некоторые из них более научны, чем другие. Но наши цели в искусстве также больше, чем просто научные. ([13]) Сделать ту или иную форму научного объяснения не только первостепенная цель, но исключительная цель нашего художественного понимания кажется затянувшимся спазмом эстетического интеллектуализма, от которого Бурдье, главный критик интеллектуализма, должен быть рад освободить сам. Его доводы в пользу эстетического когнитивизма будут только сильнее быть более гибким, чем жестким.
(1)
См. Richard SHUSTERMAN, «Pierre Bourdieu et la philosophic anglo-americaine», Critique 579-580 (1995), исправленная и дополненная английская версия которого появилась у Ричарда. Шустерман (редактор), Бурдье: Критический читатель (Оксфорд: Блэквелл, 1999), 14–28.
(2)
См. Пьер БУРДЬЕ, Практическая причина : On the Theory of Action (Стэнфорд : Издательство Стэнфордского университета, 1998), 127; и Pascalian Meditations (Стэнфорд : Stanford Университетское издательство, 2000), 9. , в дальнейшем ПМ. Другие произведения Бурдье, к которым я отношусь часто упоминаются: The Love of Art (Stanford: Stanford University Press, 1990), в дальнейшем ЛА; Отличие: социальная критика вкусовых суждений (Кембридж: Harvard University Press, 1984), далее D; Правила искусства: генезис и структура the Literary Field (Кембридж: Polity Press, 1996, далее RA. Иногда я немного изменен опубликованный английский перевод, чтобы лучше соответствовать оригиналу Французский.
(3)
Это богатое понятие le sens pratique , я думаю, неадекватно передано английским языком. термины «практический разум» или даже «логика практики», оба из которых отчетливо рефлексивные или дискурсивные коннотации.
(4)
См. John DEWEY, Experience and Nature (Carbondale : Университет Южного Иллинойса Пресс, 1984, 28, 34.
(5)
О наших разногласиях в отношении популярного искусства см. Ричард ШУСТЕРМАН, Л’арт а I’etat v;/(Париж: Mmuit, 1992), гл. 4,5; Прагматическая эстетика Живая красота, переосмысление Art (Оксфорд: Blackwell, 1992), гл. 7,8. Legitimer la legitimation de Part populaire, Politix, 24 (1993), 153-167; и «Рэп-ремикс : прагматизм, постмодернизм и другие проблемы в дом», Critical Inquiry, 22 (1995), 150-158. En ligne
(6)
Хороший пример трактовки Бурдье воплощения и неотражающего понимания см. Пьер Бурдье «Вера и тело» в Логика практики (Кембидж: Polity Press, 1990).
(7)
Я исследую некоторые случаи использования, проблемы и злоупотребления понятием опыта в Sous Vinterpretation (Париж: L’eclat, 1994) и в Практическая философия: прагматизм и the Philosophical Life (Нью-Йорк: Routledge, 1997), гл. 6 («Соматический опыт : Основание или реконструкция»). Я исследую различные концепции и критические анализы эстетических опыт работы в La fin de Vexperience ethetique (Pau PUP, 1999), и Живое выступление : Эстетические альтернативы целям искусства (Итака: издательство Корнельского университета, 2000), гл. 1 («Конец эстетического опыта»).
(8)
Пьер БУРДЬЕ, «Генезис чистой эстетики», Ричард Шустерман (ред.), Аналитическая эстетика (Оксфорд: Blackwell, 1989), 147–160; цитаты из 148 150.
(9)
Пьер БУРДЬЕ, Choses Dites (Париж: Minuit, 1987), 19.
(10)
Я ссылаюсь здесь на печальную критику Ричардом Рорти повышенного внимания недавней критики к историческому изучению социальных контекстов литературных произведений, где он утверждает, что Гарольд Беспокойство Блума по поводу того, что «академические левые Фуко» «превращают изучение литературы в в то, что [Блум] называет «еще одной мрачной социальной наукой» и, таким образом, разрушает «вдохновляющую ценность великих литературных произведений». См. Ричард РОРТИ, . (Кембридж: Издательство Гарвардского университета, 1998), 125 127 139. Для более подробного учета о том, чем мой прагматизм отличается от прагматизма Рорти, см. мои Практическая философия и Поверхность и Глубина: диалектика критики и культуры (Итака: издательство Корнельского университета, 2002 г. ), гл. 11. См. также «Ответ РОРТИ Ричарду Шустерману» у М. Фестенштейна и С. Томпсон (редакторы), Ричард Рорти Критические диалоги (Кембридж: Polity Press, 2001).
(11)
Я обсуждаю эти вопросы в Су 1’интерпретация, 10-16; и Эстетика прагматика, гл. 4
(12)
Существуют и другие объяснения сохранения интеллектуализма в эстетике Бурдье, несмотря на его стремление избавиться от интеллектуализма. Один такой объяснение состоит в том, что, поскольку в области эстетики так много антиинтеллектуализма, Бурдье просто считает, что нужно больше интеллектуализма. Это объяснение страдает тот факт, что современная область академической эстетики совсем не антиинтеллектуальна, даже в самых антинаучных формах. Герменевтический, исторический и семиотический подходы практически не оставляют места для понимания, сосредоточенного на более непосредственном опыте значения и качеств формы. Другое объяснение эстетического интеллектуализма Бурдье носит более политический и личный характер. Его эстетический интеллектуализм делает истинно художественным понимание функции знания исторических фактов и вытекающих из этого стилистических возможностей и стратегий поля и их продуктивного отношения к конкретному произведению искусства. Это, в свою очередь, делает художественное понимание функцией общественного знания, которое, в принципе, демократически доступно для всех людей. Тем самым он подрывает традиционную идею что художественное понимание требует некоторой особой способности вкуса, которая естественно дана человеку. культурная элита, которая долгое время была воспитана, чтобы владеть им, элита, которая отождествляется с высший социальный класс, чьи привилегированные притязания на вкус помогают укрепить их культурные и социальное превосходство. Интеллектуалистический вызов Бурдье этому традиционному понятию вкуса понимание может быть не только демократически вдохновлено, но и лично мотивировано. Он был, конечно, родился и вырос вне заколдованного круга хорошего вкуса. Можно было представить, что как молодой студент-стипендиат из Пиренеев, который был внезапно втянут в конкурентные круги парижской культурной искушенности из-за того, что его выбрали в качестве студента-философа в элитной Ecole Normale Superieure, Бурдье нужно было продемонстрировать твердое понимание искусства, но не мог полагаться на свои предшествующие культурные привилегии или социальный статус, чтобы гарантировать свое суждение. Таким образом, исторические факты и научное изучение искусства давали наиболее достоверные сведения. способ обеспечить убедительность и силу своих эстетических суждений и бросить вызов своим конкуренты. Этот личный габитус, сформированный объективными социальными условиями, легко может укрепиться благодаря его последующему принятию габитуса социолога и затем обобщается до всеобщего требования, чтобы всякое действительное художественное понимание относилось к тому научному типу, который так верно зарекомендовал себя в его собственной карьере.
(13)
См. Richard SHUSTERMAN, Поверхность и глубина, гл. 2 («Логика интерпретации : The Persistence of Pluralism»). основная цель, связанная с выявлением и услугами, предоставляемыми одаренным учащимся. Ценность интеллектуализма часто воспринимается как результат развития и практики своего интеллекта. Важным является вопрос: Означает ли быть разумным, что человек автоматически также является интеллектуалом? 90–190 Важно соотношение между понятиями интеллекта и интеллектуализма и средствами, с помощью которых интеллектуализм взращивается в сочетании с интеллектом.
Концепция интеллектуализма — это способность распознавать и использовать свой интеллект; это способность практиковать и оценивать свой интеллект (способности, интеллект). Забота, стоящая перед педагогами, заключается в необходимости способствовать интересу одаренных учащихся, удовлетворению и поиску возможностей использования интеллекта с пониманием его ответвлений, ведущих к «становлению интеллектуалом». Интеллектуализм может проявляться многими и разнообразными способами: интеллектуальное любопытство, интеллектуальное лидерство, интеллектуальная энергия и т. д. Основное усилие, подчеркивающее развитие интеллекта учащихся, заключается в одновременном развитии их взглядов на цель признания и становления интеллектуалом. С этой целью прилагается следующий урок, чтобы преподаватели могли начать урок: Интеллектуализм. Обратите внимание, что урок и материалы, используемые для представления урока, следуют далее. Урок был преподан учащимся с третьего по восьмой класс.
Урок был написан в рамках исследовательской модели обучения, называемой групповым исследованием. В этой модели вопросы, созданные учащимися, используются в качестве основы для анализа областей содержания и тем, связанных со стандартами. Модель группового исследования дает возможность всем учащимся принять участие, установить связи с предыдущими знаниями и опытом, а также стимулировать их естественное любопытство и интересы. Урок по Интеллектуализм может проводиться в связи с ЛЮБЫМ уровнем обучения или стандартами предметной области. Были предоставлены структура и ключевые компоненты урока. Необходимо согласовать урок с конкретными стандартами для класса и содержанием, соответствующим возрасту. Основа урока обведена черным шрифтом. Примечания учителя выделены красным цветом и представляют собой одну из интерпретаций того, как урок может быть разыгран с учениками. Преподавание этого урока не является «односторонним» — синтаксис или последовательность урока фиксированы, но на каждом этапе урока существует большая гибкость.
Пожалуйста, преподайте урок своим ученикам. Сфотографируйте любые созданные диаграммы. Пожалуйста, не стесняйтесь, присылайте нам по электронной почте свои мысли, размышления и образцы работ. Нам интересно увидеть все многочисленные способы, которыми вы развиваете интеллектуальных мыслителей в своем классе.
Название урока: Интеллектуализм
Цель : Учащиеся смогут определить и применить понятие «интеллектуал» к художественным и документальным выдержкам из биографий и автобиографий. Своими выводами они поделятся в ходе дебатов.
Синтаксис Деятельность
Представьте загадку
Представьте ученикам четыре разных сценария.
Сценарий №1 : Студент был озадачен этой проблемой. Она решила исследовать проблему, чтобы разработать решение проблемы.
Сценарий #2 : Ученик думал о задаче и сказал, что потратит время на обдумывание решения, хотя хочет попрактиковаться в шахматах.
Сценарий №3 : Ученик рассмотрел задачу и подумал о том, как доказать с помощью доказательств свои идеи по решению задачи.
Сценарий № 4 : Ученица хотела решить задачу с помощью информации, которую она узнала о своей любимой теме изучения – насекомых.
Заметки учителя. Загадку можно представить одним из трех способов: (а) представить учащимся все четыре сценария, (б) представить учащимся несколько сценариев или (в) объединить сценарии в одно большое описание учащегося. .
Комбинированный сценарий — «Студентка очень хотела узнать о своей любимой теме изучения — окружающей среде и проблеме мусора в океане. Учащийся рассмотрел проблему и подумал о том, как лучше изучить ее тему. Студент решил исследовать проблему, чтобы разработать решение. Ученица потратила много времени на размышления и исследование проблемы, несмотря на то, что все ее друзья играли в футбол на улице».
Запросить вопросы
Спросите учащихся в классе, какие у них есть вопросы о мышлении и обучении на основе четырех сценариев, связанных с понятием «быть студентом».
Напишите вопросы на схеме.
Наши вопросы

Заметки для учителя. Создайте диаграмму или место для документирования вопросов учащихся о мышлении и обучении на основе сценария. Запишите все вопросы, заданные учащимися. Крайне важно, чтобы вопросы были собраны и сохранены, так как они будут использоваться на протяжении всего урока, когда учащиеся будут работать над ответами на них.
Исследования
Поручите учащимся работать в группах, чтобы ответить на весь набор или отдельные вопросы в наборе.
Предоставьте выдержки из биографий и/или автобиографий в качестве исследовательских материалов, чтобы ответить на вопросы учащихся о мышлении и обучении на основе представленных им сценариев.
Заметки для учителя. Познакомьте учащихся с характеристиками интеллектуала.
Интеллектуал — это человек, который мыслит логически.
Интеллектуал серьезно занимается изучением и размышлениями.
Интеллигент любит думать о проблемах и их решениях.
Интеллигент размышляет о своем обучении.
Интеллектуал думает о проблемах по-новому и творчески.
Интеллигент задает вопросы, чтобы узнать о чем-то больше.
Интеллигент связывает вещи, которые он уже знает.
Интеллектуальная практика, чтобы стать лучше.
Интеллигент обладает высокой мотивацией и приверженностью делу.
Интеллигент идет на академический риск и думает самостоятельно.
Разбейте учащихся на небольшие исследовательские группы. Дайте каждой исследовательской группе отрывок из биографии. Выберите биографии, которые либо связаны с изучаемым в настоящее время содержанием, либо выберите биографии людей, которые учащиеся сочтут интересными и увлекательными. Предоставьте каждой группе следующую схему, чтобы задокументировать отношения между человеком и наклонностями интеллектуала.
Делитесь и обобщайте
Используйте таблицу, чтобы записать, какие группы учащихся отвечают на их вопросы.
Вопросы ответов от группы №1 ответов от группы #2 ответов от группы №3

Заметки для учителя. Раздел урока «Обсуждение и подведение итогов» — это время, когда небольшие группы обсуждают и анализируют то, что они узнали во время исследовательской части урока. Важно предоставить учащимся средства документирования собранных ими данных, чтобы можно было проводить анализ вторичных данных для поиска закономерностей и тенденций. На следующем изображении представлена диаграмма, созданная учащимися для документирования взаимосвязи между несколькими важными фигурами и склонностями мыслителя-интеллектуала. Разноцветные стикеры Post-it отличали различные фигуры, изучаемые каждой небольшой группой.
Используйте ответы учащихся для составления кратких утверждений.
Мы думаем, что…
Мы думаем, потому что…
Используйте краткие утверждения в качестве доказательства, чтобы определить характеристики учащихся, связанные со сценариями и ответами различных групп.
Попросите учащихся определить значение следующего утверждения:
«Учащиеся, которые имеют общие характеристики мышления и обучения, могут быть названы ИНТЕЛЛЕКТУАЛАМИ».
Заметки учителя. Завершите обсуждение, предоставив учащимся возможность обдумать большую идею и подытожить, что она значит для них. Каждому учащемуся была предоставлена вырезка из лампочки, на которой он мог написать свое итоговое утверждение. Затем учащиеся прикрепили свое итоговое утверждение к таблице класса.
Переработка
Спросите учащихся, какие еще у них есть вопросы о характере и чертах/характеристиках интеллектуала.
Заметки для учителя. Дополнительным заданием в конце урока может быть постановка личной, ориентированной на действие цели. Студентам была предоставлена возможность ответить на следующий вопрос в своих журналах: Какая цель для себя связана с одной из характеристик интеллектуалов? Идея записи в журнале состоит в том, чтобы учащиеся могли выбрать одну или несколько склонностей интеллектуальных мыслителей, которые они хотели бы развить или укрепить в себе.

Джессика Мэнзон , Университет Южной Калифорнии, работала научным сотрудником по двум грантам Департамента образования для оказания помощи в сборе и анализе данных. Джессика Мэнзон в настоящее время преподает на курсах для одаренных в программе MAT в USC. Она также сыграла важную роль в управлении ресурсами гранта и распространении учебных материалов посредством прямого взаимодействия с администраторами и учителями, связанными с грантом. Доктор Манзон получила признание за свою способность разрабатывать и представлять педагогам в школьных округах и конференциях принципы дифференцированной учебной программы. Ее основные профессиональные обязанности на протяжении всей ее карьеры заключались в работе в школах Title I с разнообразными учениками. Доктор Манзоне является соавтором трех публикаций, посвященных дифференцированному учебному плану для одаренных учащихся. В настоящее время она является соавтором публикации, посвященной внедрению Единых основных государственных стандартов математической практики.
Доктор Сандра Каплан является редактором GEC, активным членом и бывшим президентом Калифорнийской ассоциации одаренных, а также председателем Комитета по голубой ленте и Комитета по образованию организации, занимающейся исследованием нетрадиционного инструмента идентификации.