Насильственная феминизация мальчиков: This browser is no longer supported.

Трансгендер из Канады прославился в сети видеорепортажем о смене пола: Люди: Из жизни: Lenta.ru

Видео: Stef Sanjati / YouTube

Блогер из канадского города Торонто, находящийся в процессе смены пола с мужского на женский, прославился в сети после того, как опубликовал на YouTube видео о своей пластической операции по феминизации черт лица. Об этом пишет Daily Mail.

Как отмечает издание, после врачебного вмешательства 20-летний Стеф Санджати предстал в ролике с забинтованной головой и покрытым синяками и отеками лицом.

Как пояснила новоиспеченная представительница женского пола, она недооценила травматичность хирургической операции и не ожидала, что ее лицо будет выглядеть настолько плохо. Однако Санджати выразила уверенность, что изменения во внешности пойдут на пользу ее самовосприятию.

Отмечается, что за феминизацией (стоимостью около 33 тысяч долларов США) черт лица последует собственно операция по смене пола на женский.

С момента публикации 17 декабря видео просмотрели более 114 тысяч раз.

На аккаунт Санджати в Instagram, где также появились постоперационные фотографии, подписаны около ста тысяч пользователей.

I’m getting glasses again! So excited, I haven’t had glasses since high school 🙂 do I look studious?

Фото опубликовано @stef.sanjati

На фото: Стеф Санджати до операции

Сколько времени займет процесс реабилитации после вмешательства, не уточняется.

Феминизирующая лицевая хирургия проводится в рамках изменения пола с мужского на женский. Включает в себя два вида техники: хирургию костей и хрящей, формирующих лицо, и работу над мягкими тканями. Изменения производятся в соответствии с разницей между мужским и женским строением черепа. Трансгендерам может потребоваться, например, сужение подбородка, изменение формы носа, стачивание надбровных дуг, корректировка линии роста волос, частичное удаление лобной кости, хирургический поворот челюсти.

Как гендерные стереотипы влияют на домашнее и сексуальное насилие

С 25 ноября по 10 декабря каждый год проводится акция «16 дней против насилия над женщинами». Она обращает внимание на системность проблемы и ее гендерную обусловленность. В рамках акции кампания «Видимо-невидимо» запустила свой челлендж (о нем читайте в конце статьи). Его участницы Дарья Серенко и Софья Сно объясняют, к чему приводят стереотипы.

Если прямо спросить человека о его отношении к насилию в семье, он, скорее всего, ответит, что это плохо, а бьет — не значит любит. Но для того чтобы предотвращать насилие, мало одного лишь признания, что такого происходить не должно. Также недостаточно и наказания виновных (хотя из‑за отсутствия закона о домашнем насилии у нас и с этим огромные проблемы).

Для того чтобы совместно предотвращать насилие и противостоять ему, нужно, чтобы каждый человек понимал, как зарождается насилие и какие общественные установки могут повышать его риски. Также важно осознавать причинно-следственные связи между большими и маленькими явлениями нашей повседневности — например, между гендерными стереотипами и актом насилия.

Как работают гендерные стереотипы

Гендерные стереотипы — это устоявшиеся представления о том, какими должны быть мужчины, женщины и их взаимоотношения. Многие не считают гендерные стереотипы проблемой, полагая, что они неважны и безвредны, но это не так.

Как стереотипы влияют на нашу жизнь, объяснил в 1948 году американский социолог Роберт Мертон через принцип «самоисполняющегося пророчества» — ситуации, когда мы принимаем некое предположение за истину и совершаем действия, воплощающие наше предположение в реальность.

Например, школьный учитель математики считает, что девочки априори разбираются в его предмете хуже, чем мальчики. Основываясь на этом, он уделяет меньше внимания обучению девочек — зачем стараться, если усилия все равно будут напрасными. Через некоторое время девочки действительно станут разбираться в математике хуже мальчиков, а учитель получит ложное доказательство своего изначального предположения.

Гендерные стереотипы связаны друг с другом, и впоследствии они выстраиваются в сложные маршруты. Позднее девочки из этого класса не смогут конкурировать за поступление в технические вузы, а тысячи таких учителей выпустят в мир десятки тысяч таких девочек. Впоследствии техническая сфера окажется закрепленной за мужчинами и их компетенцией, а девочки, которые вопреки установкам прорвались на желаемые рабочие места, еще долго будут сталкиваться с недоверием и насмешками со стороны клиентов и коллег-мужчин.

То же самое касается и женщин-ученых: столетиями женщины были лишены доступа к высшему образованию и все это время выслушивали рассуждения о слабых женских способностях к наукам.

Как гендерные стереотипы связаны с домашним насилием

К такой страшной и глобальной проблеме, как домашнее насилие, тоже ведут свои событийные цепочки. Все начинается издалека — с качеств, которые поощряются в семье и обществе как типично «мужские» и типично «женские»

. Мальчикам приписывают силу, эмоциональную сдержанность, рациональность, возможность дать отпор, инициативность в принятии решений, карьерные устремления, лидерские качества. Девочкам — развитую эмпатию, эмоциональность, хозяйственность, заботливость, стремление к красоте, опрятность, неагрессивность, установки на реализацию в семье (замужество, материнство), а не в карьере.

Разумеется, всегда можно вырасти неожиданным человеком вопреки всему тому, что вкладывают тебе в голову, но, как правило, частичное усвоение этой гендерной схемы происходит у каждой и каждого. 

Из‑за установок, что мужчина — «добытчик», а женщина может пожертвовать карьерой ради семьи и детей, женщины чаще оказываются в экономической зависимости от мужа. Причем это случается как по своей воле, так и по принуждению. В ситуации домашнего насилия фактор экономической зависимости становится еще одним способом закрепить дисбаланс власти в отношениях: сложнее организовать побег и переезд, нет денег на адвоката, уходить некуда, жить не на что, за плечами большой перерыв в работе из‑за детей.

В целом женщины чаще оказываются беднее мужчин. Есть такое понятие как «феминизация бедности», она складывается из большого количества факторов: женщины чаще работают на низкооплачиваемых обслуживающих профессиях, чаще воспитывают в одиночку ребенка, сталкиваются со стеклянным потолком — невозможностью из‑за предубеждений получить продвижение по карьерной лестнице в определенных сферах труда. А еще до недавнего времени в России действовал список из 456 запрещенных профессий для женщин (сейчас — 90). Финансовая уязвимость увеличивает уязвимость социальную. 

Подробности по теме

«Список запрещенных профессий морально устарел»: история уволенной пожарной Анны Шпеновой

«Список запрещенных профессий морально устарел»: история уволенной пожарной Анны Шпеновой

Для мальчиков с детства моделируются ситуации, в которых им, возможно, придется проявить физическое насилие и необходимую агрессию: «постоять за себя», «постоять за девочку», «защитить родину». То есть в их жизнь как бы интегрирована возможность оправданного насилия. Таким образом насилие становится инструментом, которым можно воспользоваться в любой момент. Это похоже на ситуацию свободного ношения оружия. Получается, если мужчина по разным причинам оказывается не в состоянии определить, оправдано сейчас насилие или нет, он может начать применять его без разбора в любой непонятной ситуации.

Для девочек такие ситуации не моделируются. Это различие, например, приводит к тому, что девочки в целом оказываются хуже подготовленными к самозащите в случае нападения. Дело не только в том, что им не поставили удар или не помогли развить достаточную физическую подготовку, а также в том, что многим женщинам в критической ситуации сложнее совершить любое агрессивное действие. И все это при условии, что 40% всех тяжких преступлений в России совершается в семье, а Россия входит, по данным Всемирного банка, в список стран, чьи законы хуже всего защищают женщин от насилия.

В обществе, где «настоящая жена и мать» несет ответственность за сферу приватного и за «погоду в доме» — то есть за сглаживание острых углов и изобретение способов, при которых семейный уклад будет работать без сбоев, — женщине сложнее выйти из замкнутой ситуации насилия и получить поддержку. Мы постоянно видим, как женщина, которой мы помогаем, идет за советом к своим родителям и друзьям, рассказывает о пережитом насилии со стороны партнера, а в ответ слышит, что ей нужно было «лучше стараться», что она «сама виновата», что важно сохранить брак, что она не выживет без сильного мужского плеча и что детям нужен отец. Такое давление ставит под угрозу жизнь женщины.

Существует предубеждение, что с домашним насилием сталкиваются какие‑то «неправильные» женщины, которые недостаточно хорошо справились со своей «женской ролью».

Для многих жертв насилия признание в том, через что они прошли, все еще равноценно признанию собственной несостоятельности как женщины.

Именно поэтому так важны общественные кампании, освещающие эту проблему. Благодаря многолетней общественной работе активисток и правозащитниц теперь даже самые медийные и влиятельные женщины (например Ольга Бузова) рассказывают свои истории, делая видимой проблему домашнего насилия и акцентируя внимание на том, что любая может оказаться в такой ситуации и что она в ней не будет виновата.

Подробности по теме

«Сама виновата»: почему жертв насилия принято обвинять и как с этим бороться

«Сама виновата»: почему жертв насилия принято обвинять и как с этим бороться

Как гендерные стереотипы приводят к сексуальному насилию

Говорить о сексуальном насилии над женщинами невероятно сложно: каждый раз приходится продираться сквозь множество вредных и укоренившихся мифов. До сих пор мало кто знает, что основная часть изнасилований (по разным данным, от 60 до 90%) совершается знакомыми и интимными партнерами пострадавшей. 

Насильников часто делят на две условные категории. К первой относят тех, кто изначально хотел совершить насилие, а ко второй — тех, кто неверно интерпретировал коммуникацию с женщиной.

Вокруг женской и мужской сексуальности существуют социально одобряемые характеристики и паттерны поведения, сформированные культурой межгендерных отношений.

Правильная женская сексуальность характеризуется как пассивная.

До сих пор существует очень устойчивый конструкт девственности и невинности, из которого вытекает невероятный вывод, что «большое количество сексуальных партнеров портит женщину».

Все это приводит к слатшеймингу — ситуации, в которой общество клеймит женщину «шлюхой» и пытается распоряжаться ее сексуальностью. Из‑за этого женщины меньше говорят о своем опыте и реже артикулируют свои желания, ведь сексуальность может быстро превратиться в оружие против них самих. Например, недавно на инстаграм-страницы актрисы Кристины Асмус и ее мужа Гарика Харламова обрушились тысячи гневных комментариев, из‑за того что Асмус снялась в эротической сцене в фильме «Текст».

Правильная мужская сексуальность характеризуется инициативностью, социально одобряемыми считаются сексуальные победы, а большой опыт мужчины считается для него только плюсом.

В этой системе координат мужчины часто неверно интерпретируют женское поведение: якобы она не может сразу сказать, чего хочет, так как это было бы «неприлично», поэтому «нет — значит, да». Надо продолжать добиваться желаемого или действовать «по-мужски» — то есть брать силой. 

Разумеется, сексуальное насилие не существует в вакууме: общественная реакция напрямую влияет и на пострадавших от насилия, и на насильников. Получается замкнутый круг: из‑за всеобщего осуждения и риторики «сама виновата» и «сама хотела» изнасилование является преступлением высокой латентности. Это значит, что заявления подаются редко, а в официальную статистику попадают, по разным данным, от 7 до 10% всех случаев.

Высокая латентность влияет и на общественную дискуссию, так как чем меньше случаев фиксируются и получают огласку, тем реже о них пишут в СМИ. Тема не обсуждается в широких кругах, и это вредит профилактике изнасилований, качеству сексуального просвещения. А отсутствие профилактики ведет к тому, что уровень риска остается прежним, пострадавшие от насилия продолжают молчать, боясь стигмы и порицания, а насильники продолжают без страха ходить на свободе.

Риторика «провокации» на насилие (и обсуждение одежды, макияжа, поведения пострадавшей) тоже основана на стереотипе о мужчине и женщине как об «охотнике» и «добыче», а также на представлении о том, что секс в одностороннем порядке или «берут», или «дают».

Стоит отметить, что подобное отношение к сексуальности вредит не только женщинам, но и мужчинам: например, согласно 131 статье Уголовного кодекса РФ, потерпевшей стороной в случае изнасилования может быть только женщина. В адрес мужчины изнасилование будет квалифицировано как иные «насильственные действия сексуального характера» (хотя сексуальное насилие в тюрьме и армии — нередкая проблема). В итоге проблема сексуального насилия в адрес мужчин практически не обсуждается, а признаться в пережитом насилии значит потерять мужественность.

Подробности по теме

«Я была раздавлена и опозорена»: как в России травят жертв сексуального насилия

«Я была раздавлена и опозорена»: как в России травят жертв сексуального насилия

Можно ли побороть гендерные стереотипы?

Концепции женственности и мужественности все еще жестко регламентируют жизнь многих людей, создавая представление о том, что нормально, а что нет. Если ты не вписываешься в эту нормативность или отклоняешься от нее (будь ты женщина, мужчина или небинарная персона), ты автоматически превращаешься в чужого, а насилие в отношении тебя может становиться более легитимным. А если насильственная ситуация происходит с теми, кого общество не считывает как «своих», то, как правило, им меньше сочувствуют и реже предоставляют защиту.

На долгом пути от стереотипов до насилия происходит много разных вещей, которые ускользают от нашего внимания. Но, несмотря на отсутствие государственной поддержки в вопросах гендерного равенства, в силах каждого человека по крайней мере постоянно вести собственную работу. Мы можем влиять на ближайшее окружение, объяснять своим детям (в противовес всему тому, что они слышат), что мальчики и девочки могут быть любыми, что могут сочетать в себе разные качества. Мы можем поддерживать других людей в их выборе, а не осуждать. В конце концов мы можем и сами внутри своей повседневности разрушать гендерные стереотипы и пробовать новое.

В борьбе против гендерных стереотипов мы с командой проекта «Видимо-невидимо» запускаем флешмоб #гендерныйчеллендж, приуроченный к акции «16 дней против насилия над женщинами»: до 10 декабря все желающие могут опубликовать пост в соцсетях под этим хештегом на одну из трех тем:

влияние гендерных стереотипов на самовыражение (одежду, бьюти-практики, стандарты красоты и т. д.)

влияние гендерных стереотипов на отношения (романтические, дружеские и т. д.)

гендерные стереотипы в культуре и медиаконтенте (рекламе, юморе, книгах, фильмах и т. д.)

Подробности о челлендже и инструкцию ищите по этой ссылке.

Мы надеемся, что этот флешмоб покажет искусственность и проницаемость гендерных границ и поддержит людей, которые только собираются от них отходить, но боятся оказаться исключенными и непонятыми. Самое главное, что такая коллективная работа меняет культуру и делает вклад в профилактику гендерного насилия. Об этом важно помнить, держа в уме связи между маленькими и большими явлениями.

Принудительная феминизация комиксы | Main page

Принудительная феминизация мальчиков комиксы фото и видео

※ Download: saunoabirhei.skyrimvr.ru?dl&keyword=%d0%9f%d1%80%d0%b8%d0%bd%d1%83%d0%b4%d0%b8%d1%82%d0%b5%d0%bb%d1%8c%d0%bd%d0%b0%d1%8f+%d1%84%d0%b5%d0%bc%d0%b8%d0%bd%d0%b8%d0%b7%d0%b0%d1%86%d0%b8%d1%8f+%d0%ba%d0%be%d0%bc%d0%b8%d0%ba%d1%81%d1%8b&source=bandcamp.com

Лето, оно такое короткое в нашей полосе: то дождь, то холод! Чтобы начать оставлять сообщения, требуется сначала. Поэтому многим женщинам выбор такого мужчины кажется более предпочтительным, потому что он предсказуемый, его можно контролировать. Я планирую после отдыха, приехав домой больше и не вспоминать о том, что он мальчик.

Избавиться от латексного костюма тоже не получилось — словно прирос. Сценарий развития действий должен быть оговорен заранее, но, как правило, он включает в себя следующие этапы: 1. А вообще, конечно, выйти в одном купальнике, это сильный поступок.

Принудительная феминизация мальчиков комиксы фото и видео

Современный мир — это весьма странное и необычное место. Много в нем того, что вообще не поддается логическим объяснениям и противоречит непоколебимым, казалось бы, законам природы. Отношение разных людей к этому факту порой прямо-таки противоположное: кто-то видит в немыслимых прежде изменениях прогресс и естественную эволюцию, развитие общества, а кто-то — деградацию человечества и его распад, неумолимо ведущий всех к концу. Кто прав — решать не мне, автору этой статьи, и не читателям. Каждый может лишь для себя выбрать свой путь и следовать ему. Все чаще можно встретить мужчину, перенимающего женскую модель поведения, причем многие делают это втайне от себя. На самом деле настоящего принуждения данная процедура не подразумевает — все происходящее является игрой — сексуальной и психологической одновременно — в которой доминирующий партнер просто помогает подчиняющемуся мужчине получить то, чего он желает, но боится признаться в этом даже самому себе. Таким образом, принудительная феминизация может показаться насилием только со стороны — на деле же, оба партнера будут довольны Не только сексуальные меньшинства Следует отметить, что подобный представитель якобы сильного пола может встретиться не только среди гомосексуалистов. Принудительная феминизация мужчин может проводиться а чаще всего и проводится женщиной. В каком возрасте чаще проводится принудительная феминизация? Объясняется это тем, что женский склад характера закладывается еще в детском или а вот когда ему будет позволено проявиться — это зависит от самого человека. Очень редко принудительная феминизация может быть проведена в семье. Ведь далеко не каждый мужчина способен рассказать о своих склонностях супруге или просто подружке. Поэтому, как правило, роль домины или доминанта, в случае гомосексуальных отношений выполняет специально нанятый для этого партнер. Сценарий развития действий должен быть оговорен заранее, но, как правило, он включает в себя следующие этапы: 1. Переодевание подчиняемого мужчины в сексуальную женскую одежду, нанесение макияжа, удаление волос с лица, интимной зоны и по договоренности всего тела.

Вот загадка, это звучит дико, но это важная информация. Каждый может лишь для себя выбрать свой путь и следовать. С одной стороны, это нормально. То есть мы можем сделать вывод о том, что феминизированные мужчины — это некая данность сегодняшнего дня. Вечером они возвращаются в свою семью и очень много времени могут проводить, допустим, в коллективе, окруженные женщинами, и мало времени проводить в общении друг с другом. Она умерла три года.

Чехия признала права насильно стерилизованных женщин-цыганок

На протяжении долгих лет цыганские женщины подвергались принудительной стерилизации в ряде стран. Такие данные опубликовала ОБСЕ по результатам расследования. Случаи были зарегистрированы в бывшей Чехословакии, Венгрии, Словакии, Узбекистане, а также в Швеции, Норвегии и Германии.

В Чешской республике парламент принял закон о компенсации пострадавшим.

У этих женщин, которые встречаются уже много лет, есть одно общее: они не могли больше иметь детей после насильственной стерилизации. Коммунистическое правительство бывшей Чехословакии проводила в 70-х годах политику, позволявшую властям поощрять стерилизацию среди цыган, чтобы контролировать их рождаемость.

Все эти женщины говорят, что были стерилизованы против своей воли, и никакой информации им предварительно не предоставляли.

«Я лежала под действием седативных препаратов, мне было больно, — рассказывает Елена Горолова. — Медсестра пришла ко мне с двумя бумагами. На одной меня попросили написать имя для новорождённого, мальчика или девочки. На другой меня попросили поставить подпись. Потом оказалось, что это было разрешение на стерилизацию».

В 2012 году чешское государство принесло им извинения, но только теперь, после 30 лет борьбы за свои права и достоинство, они добились справедливости или хотя бы символической победы: парламент Чехии утвердил закон о финансовой компенсации стерилизованным против их воли женщинам в размере 12 000 евро.

Координатор Союза насильно стерилизованных женщин Шри Кумар Вишванатан говорит:

«Чешское государство, таким образом, признало свою ошибку, показывает, что сожалеет об этом и не склонно мириться с тем, что с сделали с женщинами. Это показывает уважение к ним».

Иржи Скасел, Euronews_:
_

«Компенсация означает не только удовлетворение, но и уверенность в том, что ничего подобного никогда больше не случится. Компенсацию получили около 400 чешских цыганок».

«Насилие становится политически все менее выгодным»: Екатерина Шульман — о женщинах в политике, на митингах и в Госдуме

Екатерина Шульман — российский политолог и публицист, ведущая авторской программы «Статус» на радиостанции «Эхо Москвы» и одноименного YouTube-канала, где Екатерина регулярно анализирует актуальные политические события. В 2013 году стала кандидатом политических наук, до 2019 года являлась доцентом кафедры государственного управления и публичной политики Института общественных наук РАНХиГС при Президенте Российской Федерации. С декабря 2018 года по октябрь 2019 года Шульман входила в состав Совета при Президенте России по развитию гражданского общества и правам человека.

Полную версию интервью можно посмотреть на канале Forbes Russia в YouTube.

— В 2019 и 2020 годах во всем мире женщины вдруг вышли на политическую арену. От Белоруссии, где прошли протестные женские марши, до Америки, где женщины заняли немало постов в команде нового президента. Почему это происходит?

Реклама на Forbes

— Женщины в политике присутствуют уже довольно давно. Не будем уходить в далекие времена, когда женщины занимали унаследованные престолы, но представляете, как замечательно мы с вами могли бы поговорить на эту тему, когда премьер-министром Великобритании стала Маргарет Тэтчер?

В нашей стране женщины принудительно работают с 1917 года. Поэтому для нас — в отличие от многих гораздо более развитых стран — женское присутствие на рынке труда и на различных должностях совершенно не является чем-то новым. Хотя оно удивительным образом сочетается с мизогинной риторикой, в том числе на официальном уровне. Тот же человек, который рассуждает о том, как плохо иметь «бабу-начальника», подчиняется женщинам от рождения до гроба, от детского сада до Пенсионного фонда, а в промежутке отдает жене свою зарплату. Сначала мама говорит этому гордому мачо, как ему жить, потом (если повезет) жена.

Что нового в том, что происходит сейчас? Не в 2020 году случилось, но в 2020 году стало очевидно: политическое действие и практическая политика вообще меняются под влиянием повышения ценности человеческой жизни, культа безопасности и иного отношения к насилию. Насилие становится политически все менее выгодным. Даже самые отсталые политические режимы вынуждены перестать бравировать насилием, как они делали это раньше, перестать демонстрировать его в качестве признака своей силы, мощи, устойчивости. Насилие скрывается, интерпретируется как вынужденное или ответное, ответственность за него возлагается на кого-то другого. Отсюда популярность политического персонажа «провокатор»: инициатором насилия никто быть не хочет, виноват «спровоцировавший».

При чем тут женщины? Женское участие в политике воспринимается как демонстративно ненасильственное (это еще изменится, и чем больше будет участие женщин в политике, тем быстрее изменится). Если на митинг выходит много женщин, то понятно, что они идут не на погром. Если к ним применяется насилие, это трудно «продать» избирателю, трудно оправдать в его глазах. Соответственно, и женщина-руководитель часто ошибочно воспринимается как та, которая с меньшей вероятностью будет прибегать к силовым методам. Функция заботы, которая все более и более приписывается государству, в исполнении женщины выглядит органичнее.

Само наличие женщин на выборных должностях говорит о том, что в стране разнообразие, гуманизм и политическая терпимость

Вы, может быть, слышали популярную шутку о том, что лучше всего справляются с пандемией коронавируса те страны, которые возглавляют женщины. Действительно, так вышло, что женщины-руководители, видимо, раньше обращают внимание на эту проблему и были более склонны воспринимать ее серьезно. На самом деле, я думаю, что тут дело не в женщинах. Все огни — огонь, и все начальники — начальство: они друг на друга похожи гораздо больше, чем на своих братьев по гендеру. Но дело в том, что если женщины в стране могут занимать высокие начальственные посты, это значит, что там довольно высокий уровень разнообразия, толерантности и политической конкурентности. Потому что если политическое поле ограничено, то его скорее заберут себе мужчины, вышедшие из силовых структур. То есть само наличие женщин на выборных должностях говорит о том, что в стране разнообразие, гуманизм и политическая терпимость. А политические системы, которые могут позволить себе такое, будут скорее принимать решения в интересах избирателей, следовательно — быть отзывчивее к его нуждам.

— Когда я смотрела ваше интервью со Стивеном Пинкером, который говорил о том, что феминизация способствует уменьшению насилия в обществе, мне показалось, что вы к этому относитесь довольно иронично. Вы говорили о гиперопеке, которая свойственна женскому типу управления и которая на государственном уровне может оказаться не меньшим кошмаром.

— Дело не в иронии, и я не хотела выражать по этому поводу какой-то скептицизм. Феминизация, то есть усиление женского участия в принятии решений, о котором говорит Пинкер, — объективный процесс.

Я, правда, часто слышу, что термин «снижение насилия» люди понимают своеобразно. Во-первых, вместо «снижения» они слышат «исчезновение». Во-вторых, под насилием понимают все, что им не нравится. Поэтому, мне кажется, было бы лучше говорить не об уменьшении насилия, а о трансформации. Водораздел пролегает между физическим насилием и всеми остальными его видами. Как говорится, пока вас не убили, у вас есть опции. Государство аккумулирует и монополизирует те виды насилия, которые касаются вашего физического тела: право его уничтожать, бить или запирать, принудительно перемещать с места на место.

Новые поколения и нефизическое насилие считают все менее приемлемым, хотя при этом в мире еще существует смертная казнь. О ней стоить помнить, чтобы, во-первых, не обесценивать прогресс, а во-вторых, не совершать обратной ошибки, говоря, что все, что не массовые расстрелы, — ерунда. Если жертвоприношение младенцев вышло из моды — это хорошо, но это не значит, что не нужно бороться за избирательные права для женщин. Если у женщин есть избирательные права, это не значит, что не нужно бороться с дискриминацией на работе или с отсутствием законодательной защиты от домашнего насилия.

Я же в интервью со Стивеном Пинкером говорила о специфическом типе властвования, являющем собой этакую Железную няню. Об ограничениях свободы ради безопасности и о лишении субъектности гражданина, который превращается в вечного несовершеннолетнего. Это «женский» тип угнетения — не потому, что в его авангарде женщины или они это придумали, а потому, что это именно специфическая заботливость, которая довольно быстро начинает поворачиваться своей зловещей стороной.

«Мужской» тип угнетения состоит в массовых убийствах. Мужчины занимались этим на протяжении многих веков. Женщины, которые в это же время занимали позицию власти, занимались тем же самым. Есть прекрасная статистика, показывающая, что женщины-монархи войн вели не меньше, чем мужчины. А в постмонархическую эпоху женщины-главы государств имели склонность быть чуть более конфликтными, потому что в этом мужском клубе должны были доказывать, что они не хуже.

Тут есть своя опасность. Представьте, что президентом США становится женщина. У нее возникает конфликт с Россией. Она говорит: не надо вашим кораблям плавать в такой-то зоне. А ей отвечают: нет, мы будем плавать. И тут она понимает, что ее не считают достаточно серьезным оппонентом. Ей приходится бить первой. Это знаменитая ловушка насилия, Гоббсова дилемма: превентивное насилие вызывает ответную реакцию, а дальше эта спираль может раскручиваться до бесконечности.

Выход из этой ловушки — кооперация, договоренности, которые становятся выгоднее, чем противостояние. Женщинам-руководителям — вы, может быть, наблюдали это и в бизнес-среде — приходится все время что-то доказывать. Это ужасно глупо и оскорбительно, причем для всех сторон. Но когда руководящая среда преимущественно мужская, приходится изображать из себя солдата Джейн. Можно предположить, что в сообществе, например, директоров школ все наоборот: директор-мужчина вынужден подстраиваться под преимущественно женскую среду.

— Возвращаясь к женщинам в политике. Можем ли мы сравнивать команду Джо Байдена, где есть даже трансгендерная женщина, или правительство Финляндии — и такие фигуры, как Светлана Тихановская или Юлия Навальная? Одно дело, когда женщины находятся в легальном политическом поле, другое — когда они становится лидерами оппозиционной борьбы.

— С одной стороны, и там, и там — политическое участие. Можем ли мы сравнивать труд медсестры, труд председателя Центробанка и труд профессора? Можем. И то, и другое, и третье — оплачиваемая работа.

Реклама на Forbes

С другой стороны, это разные типы политического участия. Женщины все больше баллотируются там, где это возможно: пришли, предложили что-то избирателю, он за них проголосовал — это вариант Финляндии, которая является парламентской республикой. Женщины в новой американской администрации — скорее назначенцы: там избраны только президент и вице-президент. Эти назначения — не запрос избирателя напрямую, но косвенный запрос, поскольку президент в ходе предвыборной кампании обещал произвести такие назначения.

Что касается митингов — давайте, между прочим, вспомним, что вообще-то митинги не являются основным инструментом влияния на политические решения. Люди, которые что-то хотят поменять, обычно баллотируются. Если у вас президентская республика, то можно баллотироваться в президенты. Или можно основать партию, выйти к избирателю и сказать: «Знаете, у нас вот это плохо, хватит это терпеть, давайте это поменяем. Сейчас делается так, а я сделаю эдак». Избиратель решает, нравится ему предложение или нет, если нравится, то в какой степени. Далее представители партии попадают в парламент, где начинается дискуссия, возникают коалиции, в результате меняется законодательство. Партии пронизывают всю социальную ткань, студенты в политических клубах обсуждают разные актуальные проблемы, потом они пробуют себя сначала в качестве волонтеров, потом в качестве кандидатов. Жизнь кипит, все при деле, политический рынок расцветает. Митинги же — значимый политический инструмент обозначения своего публичного присутствия: «вот как нас много, мы за то, против этого». От них нельзя ожидать  немедленных политических перемен. Этого напрямую почти никогда не происходит.

В случаях с устойчивыми недемократическими режимами, которые не хотят меняться изнутри, в которых институты не служат для связи с обществом, женщины становятся лицами протеста не от хорошей жизни, а потому, что у них мужей сажают. Женщина в этом смысле выгодный кандидат, потому что даже самые дикие авторитарные режимы вынуждены минимизировать насилие. Для них бить женщину политически невыгодно.

Вот такими разными путями женщины попадают в публичную политику. Предпочтительный способ, который я не устаю рекламировать, — парламентская демократия. Это дешево, мирно, все довольны, а главное, очень заняты. Общественная энергия канализуется в разные полезные дела, происходит кооптация потенциальных протестантов в муниципальных депутатов. К последнему методу прибегают и некоторые гибридные режимы, но для этого нужно некоторое количество смелости и мозгов.

— Почему при этом лицами протеста становятся женщины, образ которых отнюдь не воплощает собой идею женской эмансипации? И Светлана Тихановская, и Юлия Навальная изначально — жены, соратницы, а не работающие бизнесвумен, которые борются за свои права.

Реклама на Forbes

— Феминистская идеология хороша своей широтой. За это критики даже сравнивают ее с марксизмом, и некоторое сходство действительно есть. Такие идеологии декларируют существование некоего угнетенного большинства — рабочего класса или женщин, члены которого принадлежат к нему, даже если они этого не знают.

Давайте не будем забегать вперед: мы все же рассчитываем, что Алексей Навальный будет исполнять свои функции оппозиционного лидера собственноручно. Светлана Тихановская, как она сама говорила, не лидер, но символ протеста, символ поневоле. И символ убедительный, потому что отражает множество культурных тропов. Женщина, вступающая в борьбу вместо мужа, которого посадили, — есть в этом что-то архетипическое. Этот эффектный символ старше феминизма, так что не так важно, работали эти женщины до прихода в политику или только помогали мужьям. Они — символ не женской самостоятельности, а скорее, верности и смелости перед лицом превосходящей силы.

— А дискуссии о том, что если с Алексеем не дай бог что-то случится, его и. о. — Юлия?

— Я не уверена, что готова к ним присоединиться. Я помню, какое впечатление на меня произвело их совместное интервью [Юрию] Дудю, которое вышло сразу после того, как Алексей пришел в себя: в их паре нет такого, что Алексей — боец, а в тылу у него нежная Юлия. Кто там самый суровый боец — это еще вопрос. Потенциал публичного политика у нее, безусловно, есть. Но мы такими гаданиями, кажется, пытаемся прикрыть ненормальность всей этой ситуации. Публичной политикой должны заниматься те, кто выбрал это занятие, а не те, кто вынужден, потому что их близких репрессируют.

На это довольно часто отвечают, что, скажем, для Соединенных Штатов характерны политические кланы, политические династии, в которых мужья и жены друг друга взаимозаменяют. Да, есть такая американская традиция. Возможно, это какая-то американская замена европейских аристократических родов. В США никогда не было дворянства, но у них есть великие семьи, которые свои позиции с большим или меньшим успехом передают по наследству. Но сколько мы видели примеров успешной «конвертации» семейного положения в публично-политическое? Хиллари Клинтон не избралась президентом, и коллективная американская политическая машина считает ее выдвижение ошибкой (она, правда, занимала высокие должности в администрации, но они не были выборными). А будет ли баллотироваться Мишель Обама — неизвестно, это пока праздные рассуждения.

Реклама на Forbes

— То есть популярность в роли первой леди не то же самое, что потенциал политического лидера?

— Первая леди — это специфический американский институт. Мы вообще имеем склонность объединять Америку с неким коллективным Западом, забывая, насколько в Соединенных Штатах уникальная политическая модель. В Америке первая леди — очень значимая фигура, но в Европе такого нет.

— Во Франции первая леди — это все-таки отражение либо некоего собирательного образа француженки, как Карла Бруни, либо какого-то прогрессивного тренда, как Брижит Макрон. У нас же этого института нет — когда появилась Раиса Горбачева, она была очень непопулярна.

— К сожалению, нет каких-то социологических инструментов, которые могли бы это измерить. Но да, считалось, что первая леди — это дико, неприлично и советским людям не нравится.

Когда власть покрыта первобытнообщинным мраком — какие уж тут женщины?

Дело в том, что советская власть представляла собой довольно противоестественное сочетание. С одной стороны, первое лицо — секретарь ЦК КПСС, то есть как бы такой незаметный чиновник. С другой — в его руках было сконцентрировано много власти. Отсюда возникают эти извращенные институции какого-то тайного царствования. Это даже не монархия, а какой-то первобытный сюжет, как у Владимира Проппа в «Исторических корнях волшебной сказки»: Тайный царь, который живет в подземелье, его никому нельзя видеть и никто точно не знает, где он. В это мрачное состояние нас погрузила не тысячелетняя отсталость, а советская власть, потому что она не знала выборности, не знала публичности. Решала кадровые вопросы втайне и тем самым придавала им сакральное значение. Мы привыкли, и нам кажется нормальным, что самый главный человек в политической системе называется секретарем, а на ранних этапах ее бытования ей руководили люди даже не с фамилиями, а с кличками. Но ничего более дикого и представить себе нельзя. Когда власть покрыта таким вот первобытнообщинным мраком — какие уж тут женщины?

Реклама на Forbes

Почему первая леди — публичная фигура? Потому что политики проходят через выборы. Им надо показать избирателю самым наглядным образом, что они нормальные. Вот жена, вот детишки. Это не какой-то, как у нас любят говорить, популизм: просто людям хочется быть уверенными, что человек, которому будет вручена большая власть, не психопат. Если он сумел жениться и выполняет родительские функции, значит, способен к базовым социальным интеракциям. У нас все это было в 2000-х. Потом мы провалились во мрак предыдущих исторических фаз, но мы еще из него выйдем — это неизбежное следствие смены поколений, да и просто течения времени.

— Вопрос, который давно меня мучает: почему когда наше государство пытается защищать интересы женщин, оно, кажется, всегда представляет себе исключительно мать семейства? Можно же в этой очень безопасной части работы делать какие-то шаги навстречу прогрессивному обществу. Я не хочу, чтобы меня в Госдуме представляли женщиной, для которой важны только семейные ценности.

— Я должна вас расстроить: вас в Госдуме никто не представляет. Вам кажется, что женская повестка безопасная? Нет, это темы, которые довольно сильно волнуют людей. Это темы, в которых научилось организованно проявлять себя консервативное меньшинство.

Уже несколько лет назад, бывая в Думе, я обратила внимание, что стала часто встречать посетителей в рясах. Тогда, правда, РПЦ острие своей лоббистской деятельности направляла в основном на налоговые льготы и получение бесплатной недвижимости. Но потом обратилась к биополитическому законодательству, законодательству о телесном. И туда стало подбираться государство.

При этом такие базовые столпы советской и постсоветской семейной жизни, как аборт и развод, не трогают. Разговоры могут быть разные, но самое радикальное, что предлагается, — выведение абортов из ОМС. Чего тоже не происходит, потому что люди, руководящие социальным блоком в правительстве, понимают, к чему это приведет.

Реклама на Forbes

Но вокруг да около ходят. Первый успех был в 2013 году — криминализация ЛГБТ. После него начался консервативный тренд. В новой Конституции он выражает себя в форме поправок о браке как союзе мужчины и женщины, вере в Бога, завещанной предками, и русском народе как государствообразующем.

Это же лобби держит оборону против закона о домашнем насилии. Совет Федерации должен был вносить этот законопроект на обсуждение в начале 2020 года — Валентина Матвиенко о нем время от времени вспоминает, она в этом вопросе наш союзник. Но в 2020-м сначала случились поправки к Конституции, потом пандемия, и стало, как это обычно бывает, не до того (хотя другим реформам, например, электоральной, ни поправки, ни пандемия не помешали). Этот закон появится, но, видимо, уже при следующем созыве, при этом многое будет зависеть от того, каков будет состав этого созыва. Этот закон обращается к очень токсичным темам, которые вызывают сильные страсти. Людям кажется, что он касается их в гораздо большей степени, чем избирательное законодательство или законодательство о митингах.

— Разве принятие закона о домашнем насилии, или законопроект о помощи матерям-одиночкам, воспитывающим детей с особенностями развития, или что-то еще в этом духе не способствовало бы одобрению нынешней власти электоратом? Почему не пойти людям навстречу в таких, в общем, довольно невинных вещах?

— Потому что в добром мнении этих людей власть не нуждается. Ей важнее, чтобы пожилые мужчины в руководстве силовых структур ощущали, что им ничего не угрожает. Надо сказать, это вполне рациональная стратегия на коротких отрезках. «Кровожадные феминистки чуть что набросятся и загрызут. Но есть кто-то, кто стоит на страже вашей безопасности».

Я, кстати, недавно получила ответ на вопрос, который меня саму долго занимал: почему мизогинные взгляды почти всегда сопутствуют гомофобным? Я прочитала одно консервативное рассуждение, в котором это было объяснено. Женщинам «подарили» избирательные права — они стали голосовать, работать и требовать политического участия. А теперь и ЛГБТ для себя чего-то требуют, и если они это что-то получат, то «представителям нормы» вообще жизни не будет. То есть в воображении людей, мыслящих таким образом, женщины и ЛГБТ объединены как некие угнетенные группы, которые требуют для себя прав, но им палец дай — они всю руку откусят.

Реклама на Forbes

— В бизнесе тем временем гендерная повестка звучит на уровне крупных компаний. В прошлом году мы делали рейтинг компаний, которые придерживаются гендерного равенства: желание приобщиться к «корпоративному феминизму» очень сильно. Женщины постоянно кооперируются, создают женские клубы, объединения. Поможет ли это им заявить о себе как о равноправных участниках экономики?

— Сколько бы женщин ни было в бизнесе, это не повлияет на законодательные нормы, пока среди принимающих политические решения не будет разрушена монополия OldBoysClub, этого бесконечного клуба старых мальчиков. Законодательство не изменится, пока не изменятся законодатели. Хотя, конечно, это важно, потому что бизнес-лидеры влияют на огромное количество людей — своих сотрудников, клиентов, коллег и партнеров.

Дело не в том, что женщина-руководитель по каким-то параметрам лучше мужчин-руководителей. Дело в том, что разнообразие лучше монополии. Если у вас в совете директоров заседают одинаковые люди, они будут принимать однотипные решения. Условно говоря, платя 15 зарплат, вы будете иметь одну голову. То же самое касается и принятия политических решений. Собственно, в этом смысл парламентаризма: в том, чтобы были представлены максимально разнообразные группы. Тогда они будут спорить между собой, ругаться, даже иногда драться. Бурные дискуссии — хороший признак, плохой — когда депутаты поют хором, а дерутся избиратели под окнами парламента.

— Если разность мнений так важна, возможно, квоты — это хорошо?

— Для этого надо, чтобы государство было модернизатором, а не охранителем. Иначе сверху будут навязывать более архаичные нормы, чем те, к чему общество готово. Сказка о том, что правительство — единственный европеец, думаю, уже мало кому в России кажется убедительной.

Реклама на Forbes

У постсоветского человека есть мрачные воспоминания о квотном представительстве, потому что он помнит Верховные советы и съезды народных депутатов, но к политическому представительству все это не имело никакого отношения

Практика квот или позитивной дискриминации в мире довольно разнообразна, и уже накоплен многолетний опыт ее применения. Бывают квоты, вписанные в избирательное законодательство: в списке партий, которые выходят на выборы, представителей какой-то группы (определяемой по полу, этносу, иногда возрасту и т. п.) не может быть больше скольких-то процентов. Другой тип — квоты на представительство в органах управления в компаниях. Тут есть два варианта. Государство может сказать: «Во всех компаниях, где я участник или где я владелец, будут вот такие нормы представительства». Либо законодатель может сказать: «Вы частная компания, но тем не менее мы предписываем вам формировать свой совет директоров определенным образом».

У постсоветского человека есть мрачные воспоминания о квотном представительстве, потому что он помнит Верховные советы и съезды народных депутатов, в которых должны были быть доярки, селянки, хлопкоробы и металлурги. Все это не имело никакого отношения к политическому представительству. Но квоты на списки не гарантируют такой же пропорции в парламенте — вы можете сформировать любой список, но, если за вас не проголосуют, вы в парламент не попадете.

Предписывание определенных правил бизнесу выглядит некоторым государственным вмешательством в то, что должно быть свободной волей экономических агентов. Но, я думаю, государство вполне могло бы ввести квоты в компаниях со своим участием.

— Блогер Владимир Гуриев предлагал даже выдвинуть вас в президенты. Но при этом вы, с одной стороны, всегда довольно жестко высказываете свою позицию, а с другой — очень научны. Вы не производите впечатления популиста.

— Слушайте, я не публичный политик. Я не политический актор. Мне кажется, важно эту границу проводить. Я политолог, кандидат политических наук. Это основа моей самоидентификации. Я преподаватель. Надеюсь, когда-нибудь я буду меньше хлопать крыльями по эфирам. Сделаюсь доктором, потому что это естественный следующий шаг.

Реклама на Forbes

— А вы не думали о том, что следующим шагом может быть представительство какой-то сочувствующей вашим идеям группы?

— В политической системе здорового человека люди с такой трудовой биографией, как у меня, где-то в парламенте и находятся, необязательно в качестве депутатов. Законотворчество — мой дом родной (как терновый куст). Я работаю в этой сфере много лет. Я об этом написала диссертацию, об этом была моя первая книга. Я преподаю законотворческий процесс. Поэтому, действительно, было бы естественно, если бы я находилась где-то там.

Но у нас в парламент в основном попадают люди, которые не понимают, что это такое. В разных странах разные публичные лица без правового и парламентского опыта становятся депутатами, это нормально. Ненормально, когда нет совсем уж никого, кто бы понимал, как работает эта законотворческая машина.

— Если бы вы занимались законотворчеством, с чего бы вы начали?

— С реформы уголовного законодательства. С судебной реформы. С законодательства, ограничивающего в случае уголовного преследования право на обыск и право на предварительное заключение в отношении родителей несовершеннолетних детей. Запрет на предварительное заключение по обвинению в преступлениях, не связанных с насилием над личностью: никаких СИЗО по ненасильственным преступлениям.

Реклама на Forbes

Это не превратит нашу жизнь в рай, но это первый шаг крайне необходимой нам федеральной целевой программы по снижению уровня людоедства в России. Он снижается естественным путем, но надо его снижать более активно. Это и женщинам поможет — в насильственных преступлениях их обвиняют намного реже.

25 лучших компаний для женской карьеры. Рейтинг Forbes Woman

25 фото

Журнал Театр. • Российская драматургия: настройка оптики

Есть мнение, что в российской драматургии произошел феминистский поворот. Театр. разбирается, так ли это на самом деле.

Начнем с того, что феминистской подход предполагает проблематизацию иерархий. Любой список продуцирует иерархию. Любой обзор, любой публичный текст означает власть. Вот, собственно, и первый признак феминистской оптики: она вскрывает то, как работает угнетение. Феминистки вместе с Мишелем Фуко и другими левыми философами первыми увидели власть растворенной в повседневных практиках и акцентировали внимание не только на смысле, но и на том, кто и как его производит.

В частности, этот мой текст рассматривает исключение, то есть только те пьесы, которые попали в поле моего внимания благодаря отборщикам конкурсов, режиссерам и критикам. Феминистские пьесы, не дошедшие до фестиваля «Любимовка» и столичных театров, не войдут в мой текст о современной феминистской драматургии в России. Так что прошу прощения у тех, кого этот текст вновь заставит почувствовать себя исключенной.

Что считать феминистской драматургией

Под защиту феминисток попадают не только женщины, но и почти все люди, кроме состоятельных белых гетеросексуальных цисгендерных мужчин без инвалидности. Привычка распознавать системное угнетение заставила феминизм еще в прошлом веке обратить внимание на другие угнетенные группы (дети, люди с инвалидностью, полные, people of color, ЛГБТиК, бедные, пожилые и т. д.), а также увидеть, что группы пересекаются между собой. Иногда виды угнетений взаимозависимы: например, происходит феминизация бедности за счет матерей-одиночек и женщин с инвалидностью.

Феминизм пересечений — интерсекциональный феминизм — одно из самых популярных направлений сегодня. Ввиду широты его повестки в разговоре о феминистской драматургии правильно было бы сфокусироваться не только на ее героинях и героях, но и на специфической оптике.

Собирая материал, я сделала опрос в фейсбуке — попросила своих подписчиков, среди которых много театралов и феминисток, назвать феминистские пьесы. На меня посыпались названия. В список вошла даже «Гроза» Островского и пьеса под названием «Девушки в любви». Я прочитала все. И поняла, что под феминистской пьесой все понимают разное. Я стала думать о критериях определения феминисткой пьесы.

В кино есть полушуточный тест Бекдел. Его придумала художница Элисон Бекдел в 1985 году: героиня ее комикса, выбирая фильм, на который можно пойти с подружкой, предлагает оценивать кино по трем параметрам: 1) есть ли в фильме хотя бы две женщины, 2) которые говорят друг с другом 3) о чем‑либо, кроме мужчин.

Тест хорош для анализа репрезентации женщин, но нам не очень подходит: героини феминистских пьес могут говорить о насилии, которое исходит от мужчины. Так происходит, например, в спектакле «Абьюз», поскольку все действие подчинено расследованию сексуального преступления отца. Когда речь идет о систематическом насилии, сложно не упоминать в пьесе мужчин.

Тем не менее, потребность выявить критерии феминистской пьесы есть. Мои таковы: 1) пьеса написана феми­нисткой или с феминистской позиции, 2) пьеса критикует патриархальный гендерный порядок, 3) пьеса предлагает проект нового мира — показывает пути уничтожения несправедливости.

Кто пишет феминистские пьесы

Критерии не абсолютны. Возьмем первый: пьесы написаны феминисткой. Две важнейшие квир-пьесы — «Подвал» и «Ребенок для Оли» — написаны не феминисткой Натальей Милантьевой. При этом «Подвал» вообще редчайший текст об иерархиях в замкнутом женском сообществе. Этот текст об отношениях монахинь друг с другом можно было бы прочесть и как внутреннюю феминистскую критику — метафору самого феминистского движения и воспроизводства иерархий в нем. Вот он, мир наступившего сестринства: в нем все еще есть несправедливость. Важно, что Милантьева пишет о монахинях с позиции участницы монастырской жизни, а не смотрит на них колонизирующим взглядом: она сама 18 лет провела в монастыре. Неколонизаторский характер пьесы также сближает ее с феминистской драматургией.

Другой текст, попавший во фриндж-программу «Любимовки-2018», «Множественное число клиники» — вообще не о женщинах и написан не женщиной. Эта пьеса об исключении квир-проблематики из истории искусства написана Шифрой Каждан, небинарной персоной, известной в театральном мире также как Яша Каждан. Каждан разделяет феминистские взгляды, квир-проблематика входит в феминистскую повестку и, на мой взгляд, это хороший пример феминистской пьесы. Но тогда в критерий надо добавить гендергэп: пьеса написана феминист_кой.

Проблема с первым критерием еще и в том, что многие женщины, пишущие пьесы, на вопрос, считают ли они себя феминистками, ответили неуверенно (похожим образом многие сомневаются, называть ли себя драма­тургами). Они не знают, что вкладывать в это определение. Достаточно разделять основные идеи или нужен особый активизм, существование внутри движения и глубокое понимание теории? В то же время мужчины, ознакомившись с этим моим критерием, возмущаются, что их исключают из потенциальных авторов феминистской драматургии. Может ли написать феминистскую пьесу цисгендерный мужчина? Зал подсказывает «нет»: он не знает специфического угнетения. А если этот мужчина без пяти минут квир? А если это коллективный автор или горизонтальный проект?

Нюансов много, но это не значит, что вопрос «кто?» не надо задавать. В феминистской парадигме важен голос. Кто и с какой позиции высказы­вается? Какой важный акт содержится в этом высказывании? Разлом какой власти экспонируется через этот акт?

Важность самопрезентации

Например, когда Полина Синева пишет пьесу о глухих, важно то, что она сама принадлежит к этой группе. Примечательно, что в ее пьесе «Чужой голос» впрямую показан близкий феми­нисткам принцип «ничего о нас без нас». Глухая героиня Оля помогает слышащей Вике выучить язык жестов, чтобы та сыграла главную роль в фильме; очень скоро становится ясно, что Вика язык коверкает, и что Оля сама могла бы сыграть роль, но в фильме оставляют Вику. Пьеса отражает отсутствие рефлексии на тему привилегий в российском кино и театре и критикует неэтичную репрезентацию угнетенных групп. Тема культурной апроприации идеально вписывается в современную мировую феминистскую повестку.

Вот еще почему первый критерий важен: феминистские пьесы — это пьесы, написанные феминистками. Неважно, что думаю о них я или другие критики. Если драматург говорит «я феминистка, у меня есть феминистская пьеса» — значит, это так. Значит, это та феминистская драматургия, которая у нас есть. Даже если пьеса не проходит по всем остальным критериям. Это еще и важный вопрос о том, кто производит знание, кто является экспертом. В феминизме, как в любом другом низовом и горизонтальном движении, знание производят все. И все же могут его оспаривать. Партбилета нет.

Феминизм «мощных женских голосов»

Почему, тем не менее, я считаю важным критиковать феминистские пьесы с феминистских позиций?

До сих пор самые популярные женские образы в русском театре — это портреты, написанные мужчинами. В самых роскошных театрах страны ставят современных драматургов-мужчин — Ивана Вырыпаева, Дмитрия Данилова, Михаила Дурненкова. Садовое кольцо — словно магическая стена, не позволяющая театральному феминизму проникнуть в буржуазный центр Москвы.

На этом фоне говорить о феминистском повороте в драматургии — это немного опережать события. Под фем-поворотом понимается два параллельных явления. 1) Усиление женских голосов в драматургии — то есть попадание в шорт-листы драматургических конкурсов все большего количества женщин. 2) Появление нескольких откровенно феминистских спектаклей: «Абьюз» по моей пьесе (режиссер Иван Комаров), «28 дней» Ольги Шиляевой (режиссер Юрий Муравицкий), «Тихая революция» (режиссер Вика Привалова), «Хочу ребенка» (режиссер Саша Денисова), которые опять же а) поставлены с очень небольшим бюджетом, б) половина не имеет отношения к современной драматургии. Пьеса «Хочу ребенка» написана в 1926 году, «Тихая революция» сделана по воспоминаниям Коллонтай.

То есть весь феминизм пока что происходит в экспериментальном и безденежном секторе русского театра. В этих условиях говорить о тренде рано и даже цинично — так недалеко до любимого приема консерваторов объявить победившей идеологию, которая только начинает ломать статус-кво.

Вот почему рассматривать пьесы последних лет, символизирующие феминистский поворот, необходимо со всей строгостью. И почему важно отделять появление мощного женского голоса от феминизма. Женские голоса являлись и раньше: Людмила Петрушевская, Ольга Мухина, Наталья Ворожбит, Саша Денисова, Ярослава Пулинович. Однако феминизм проник в театр буквально только что.

О чем пишут женщины

Мой второй критерий — атакует ли пьеса патриархальный порядок — можно понимать широко. Для кого‑то героиня, которая не до конца вписывается в идеальный образ дочери, жены или возлюбленной — уже бунт.
У Натальи Блок в пьесе «Меня волнует вся хуйня» героиня занимается групповым сексом, современным искусством и в конечном итоге становится БДСМ-госпожой по вызову. В пьесе «Научи меня любить» Екатерины Бронниковой и Романа Дымшакова взрослая учительница заводит роман с юным студентом. В «Татьяне» Татьяны Казьминой юная героиня влюблена в отчима. У Маши Конторович в «Пол это лава, а Маша шалава» главная героиня маринует свою юность в романах и алкоголе.

Подростки вообще часто становятся героями новых пьес. У Полины Коротыч и Маши Все-Таки в пьесе «Говорение» молодая учительница меняет города в поисках хорошей жизни, а ее ученики циничны, растеряны и буквально не умеют говорить — не могут сдать экзамен по новому предмету «Говорение». У Ольги Потаповой в пьесе «Выдуманное животное» главная героиня проводит дни в неясных томлениях — похожая интонация была в повестях и фильмах 1960‑х, только в них героями были мальчики.

Таким образом, феминистский оттенок приобретают пьесы, которые сами по себе в общем‑то нейтральные — просто общечеловеческие проблемы в них показаны на примере женских, а не мужских персонажей. Это важно. Как важно и то, что женщинам в этих пьесах позволено пить, курить, материться, заниматься сексом без самоосуждения и транслировать достоверный внутренний монолог.

Но что с политической точки зрения означает для нас приравнивание дерзких женских образов к женской эмансипации? Не является ли это шагом назад? Образованная городская аудитория условной «Любимовки» если и воспринимает героинь Маши Конторович как феминисток, то только потому, что смотрит пьесу чужими глазами — то есть предполагает, как ее прочтет несуществующий другой. В этом отношении и просто женщина в брюках — уже феминистка.

Также важный момент: для чего в пьесе женщина активна и делает что‑то экстраординарное? Героиня «Меня волнует вся хуйня» идет в секс-работницы, чтобы вызволить жениха из плена. Девочка из пьесы Маши Конторович «Мама, мне оторвало руку» ложится под поезд, чтобы ее полюбила мама. В пьесе «Вторник короткий день» Светланы Петрийчук жительница приграничного города возит спайс в Китай, чтобы спасти от тюрьмы сына. Ради матери, ради сына, ради жениха, ради мальчиков. Зерно героини — все та же женская жертвенность.

Кто‑то поспорит и скажет, что в этих сюжетах следует видеть критику женской жертвенности. Да, можно ее увидеть, а можно и привычно умилиться ею. Такое двойное прочтение означает авторскую ноль-позицию, о которой говорил Михаил Угаров как об отличительной черте новой драмы нулевых.

Прощание с ноль-позицией

К ноль-позиции у меня как у феминистки много вопросов. Во-первых, она невозможна. Даже если ты бесстрастно наблюдаешь и фиксируешь, ты все равно выбираешь тему, героев, задаешь им вопросы, обозначаешь рамку. Любой вербатим является авторским произведением в той же степени, что и редимейд в искусстве.

Во-вторых, иногда ноль-позицией хитро прикрывается колониальный взгляд: помещая таких естественных и настоящих людей в свою эстетическую рамку, автор обращает себе на пользу их подлинность и одновременно возвышается над ними, отделяет себя. В английском это называется othering — выиначивание (спасибо активисту и поэту Фрицу фон Кляйну за этот перевод термина). Если герои документального спектакля — источник информации, а не субъект анализа, то стоит задуматься, не происходит ли othering.

В-третьих, ноль-позиция невозможна, если автор внутри, а не снаружи — то есть если он или она пишет от лица той группы, которую представляет. Потому что даже просто заявляя о себе, ты совершаешь политический жест, усиливаешь свою видимость.

Когда я писала пьесу «Абьюз», мне было важно, что я пишу о представителях московской интеллигенции — во‑первых, чтобы избежать выиначивания, во‑вторых, потому что проблема насилия распространяется на все социальные классы. Хотя справляются они с ней по‑разному — скажем, психотерапевтический способ работы с травмой доступен более образованным и состоятельным группам. И это то, почему он мне хорошо знаком и я могу о нем писать. Кто‑то не смотревший спектакль заподозрил его в ноль-позиции, и меня это задело. Никакой ноль-позиции в нем нет: наоборот, акценты расставлены четко, чтобы ни у кого не возникало ощущения, что то, что происходит, — не насилие, а просто грустная жизнь, которая всегда сложна.

Феминистская оптика в пьесах

Пьесы, которые я перечисляла выше, можно назвать профеминистскими мелодрамами. Но я не уверена, что мелодрама в принципе может быть политической. Философ Жак Рансьер писал, что «политический вопрос есть вопрос о способности любого тела овладеть своей судьбой». Любовь — это случайность. Полюбит Аню Митя или нет — своей судьбой она через это не овладеет. Исключение — если сама любовь под запретом. Тогда свободный выбор партнера становится политическим. Так, квир-мелодрама в современных условиях является политической пьесой: она нормализует негетеронормативные отношения. Например, пьеса Натальи Милантьевой «Ребенок для Оли» о лесбийской паре, которая распадается из‑за того, что героиня не может признаться родителям в гомосексуальности, явно несет в себе политический заряд. «Гроза» Островского была написана, когда браки молодых устраивали родители, и потому тоже имела политическое значение — не зря ее включили в идеологически выверенную школьную программу по литературе.

Кстати, интересно, что классику нам во многом определили идеологи коммунизма. Вот почему между русской классической литературой и феминистской драматургией можно найти много общего: обеим не чужд протосоциализм — идея того, что ни один человек не может быть рабом другого.

О чем еще пишут женщины: об угнетенных

Среди современных феминистских пьес выделяются тексты о дискриминируемых группах, о насилии, о карьере и материнстве.

К первому пункту относятся уже упомянутые пьесы Полины Синевой, Натальи Милантьевой, Шифры Каждан. Об ЛГБТ-подростках и трансженщине пишет феминистка Мария Дудко в пьесе «На сцене». Кажется, пьеса о повседневной жизни, фем-повестка здесь не обозначена, но если присмотреться, в пьесе почти нет гетеронормативных героев — так самим подбором персонажей Дудко работает на нормализацию стигматизированных групп. Это то, чего от новых пьес хотят многие прогрессивные художники: мол, почему геи, лесбиянки, инвалиды, женщины в них страдают и борются? Разве не прогрессивнее и честнее будет показать, что они просто живут, просто есть.

К текстам об угнетенных группах также отнесем и пьесы о ментальных расстройствах, мелькнувшие в списках последней «Любимовки». Это «Магазин ненужных вещей» Ани Агаповой, где пациенты психоневрологического диспансера рассказывают сказки, и «Я горю» Маши Гавриловой — пьеса-доклад о биполярном расстройстве, включающая рассказ от первого лица.

О насилии

Здесь много сильных текстов именно с феминистской точки зрения. Привычка расставлять акценты легко перекочевала из публицистических феминистских текстов в драматургию. И это не случайно: насильственная коммуникация драматична по природе. Всевозможные статьи и книги об абьюзивных отношениях всегда содержат примеры, которые так и просятся в литературу. После прочтения энного их количества ты уже органически не можешь написать о драке супругов как Вырыпаев — как будто два партнера несут равную ответственность за конфликт, а удары отскакивают от них, как от резиновых кукол. В феминистских пьесах все наоборот: боль, кровь и дисбаланс власти. При этом жизнеподобие достигается без труда.

Чтобы написать диалоги для пьесы «Абьюз» (разговор между матерью и дочерью, взрослым соблазнителем и юной девушкой, мужем и женой), мне было достаточно понаблюдать за своей жизнью и кое‑что вспомнить.

Документальность работает на феминизм — достаточно только смонтировать несколько разговоров между собой.

Та же достоверность характеризует пьесы о домашнем насилии Натальи Блок («Любовь сильнее») и Марии Маноцковой («Don’t you cry»): обе, кстати, не прошли в шорт-лист «Любимовки» — полагаю, из‑за феминистски настроенной резкости этих текстов. Отборщики любят взвешенный взгляд и сложных героев. Феминистские пьесы о насилии не могут предложить амбивалентности: насилие необходимо называть и ничем не оправдывать, иначе придется его терпеть до скончания времен.

«Еще достоинство, что это пьеса не про ЛГБТ, это пьеса про разные сложные отношения в жизни», — говорит Михаил Дурненков, обсуждая читку «Ребенка для Оли», и мы понимаем, какое послание будущим конкурсантам содержит это высказывание: неспецифичность любой социальной борьбы — вот главное условие талантливой пьесы.

Следующая пьеса о насилии — «За белым кроликом» Марии Огневой — получила очень хорошие отзывы аудитории. Насилие и убийство в нем совершается неизвестным — таксистом, которого не могут найти. Две умершие девочки, словно святые, разговаривают между собой и с кроликом, которого везла в клетке на коленках одна. Изящная отсылка к «Алисе в стране чудес», злой рок и неизбежная встреча со злодеем — эти акценты возвращают пьесу в традицию чуть ли не сказочную. Зло деперсонифицировано и отсутствует на комфортной картине сплошь любящих друг друга героев. Все время хочется плакать. Хорошая пьеса. Феминистская — вряд ли. Хотя в ней есть сцена с критикой обвинения жертвы — его устраивают участники телешоу об инциденте. Но почему‑то именно эта сцена кажется в пьесе приставной.

Пьеса «Шкура» Алены Иванюшенко начинается как повествование о грубоватых школьных буднях и заканчивается хлесткой, обжигающей сценой насилия. За исключением того, что в пьесе отсутствуют разговоры между девочками не о мальчиках, этот текст с полной уверенностью можно назвать феминистским. И это редкий случай, когда феминистская пьеса попала в шорт-лист «Любимовки» — то ли насилие между подростками считается единогласно предосудительным, то ли пьеса написана уж очень талантливо.

О карьере и материнстве

Пьесы Евгении Алексеевой и Марии Сизовой («#щастьематеринства»), Кати Свердловой («Чайлдфри») ставят под сомнение женское предназначение рожать и воспитывать. Первая состоит из вербатимов о том, что материнство — не всегда счастье; вторая — история о нескольких парах, одна из которых чайлдфри и именно в ней героиня оказывается самой несчастной. Не совсем феминистский вывод, но спасибо за то, что подняли тему.

О карьере текстов тоже очень мало. Едва уловимый антикапиталистический пафос и феминизм впроброс (это еще один тренд современных текстов: когда мы понимаем, что героиня знакома с феминистскими идеями, но не транслирует их) есть в полупоэтическом тексте Елены Шахновской «Секта свидетелей Иванки Трамп». Это монолог журналистки, которая редактирует модный сайт и погружается почти в отчаяние, ни на секунду не сбавляя иронического тона. Легкомысленная самоуверенность героини намекает на конвенциональную феминность, но пьеса подключает к себе, так как написана вполне исповедально. Шахновская очевидно пишет с себя — то есть от первого лица говорит о женщинах, которые зарабатывают письмом. Ее героиня все понимает про несправедливость мира, но вырваться из нее не может. Поэтому ей остается только изнемогать в ироничном бессилии.

Похожая отчаянно-ироничная интонация есть в пьесах Юлии Тупикиной, но у нее больше дистанция с героинями. Ее, как она считает, феминистские пьесы — «Антибабы» и «Вертикальная женщина» — населены несимпатичными женскими персонажами, которые вписываются в мизогиничные стереотипы. Сочувствовать им не получается.

То, что феминистские пьесы на поверку оказываются антифеминистскими, закономерно. Близость этих двух категорий имеет ту же природу, что близость советского и антисоветского. Описывая феминистку, женщины-драматурги заостряют внимание на контакте героини со своей женскостью и не могут выключить унаследованный от саркастичных русских писателей скепсис — и выходит опять «баба». Чтобы написать по‑настоящему феминистскую пьесу, нужно искренне полюбить женщин, полюбить себя, а это сложно: внутреннюю мизогинию никто не отменял.

«28 дней»: феминизм бесит

Пьеса Ольги Шиляевой «28 дней» получила от спонсора «Любимовки» грант на постановку. Также она была опубликована на главном сайте московской интеллигенции Colta.ru. Неотразимость пьесы Шиляевой во многом располагается в художественной плоскости — это емкая, остроумная, элегантная вещь. Современная оратория, изящно использующая античную традицию. Это пьеса о менструации — самой табуированной, но и самой общечеловеческой теме. Символичность крови, ее связь с женской репродуктивной функцией обеспечивает легкий вход в любые феминистские темы. Что и делает Ольга Шиляева — под видом календаря гормональных переживаний проводя обширную феминистскую повестку. На премьере спектакля Юрия Муравицкого и Светланы Михалищевой по этой пьесе было заметно, как эмоционально реагируют зрители — это была атмосфера диспута. Видно было, что каждому зрителю есть, что сказать. Даже смех в зале был не общим консенсусным, а выразительно-индивидуальным. Возбуждение в зале было заметным. Двое мужчин прямо во время спектакля подрались.

Можно теоретически обосновать то, что интуитивно ясно всем: феминизм бесит. Если феминистская пьеса не вызывает полярных мнений, если с нее никто не уходит, если на нее никто не жалуется — значит, велика вероятность, она не феминистская. Феминистский спектакль сложно пропустить, он декларирует себя уже в названии: «Абьюз», «28 дней», «Монологи вагины».

В дни, когда я пишу этот текст, я читаю о том, как в Комсомольске-на-Амуре преследуют руководительницу активистского театра Юлию Цветкову за детский спектакль о гендерных стереотипах «Розовые и голубые». Я не разделяю убежденность государства в том, что феминизм — это экстремизм, но этот случай помогает определить важный критерий: феминистский театр вызывает мощный протест у консервативного большинства. Феминистское искусство говорит о том, о чем раньше молчали. Феминистская пьеса атакует статус-кво и меняет его.

Проект нового мира

В пьесах, написанных мужчинами о мужчинах, герои редко подчинены своим функциям отца, сына или мужа. Они скорее разбираются с миром, рассматривая его как материю, им подвластную. (Любопытно, что мужчина-сын появляется в мужских пьесах, только если он гомосексуален — например, «Бы» и «Родной» Димы Соколова). Мужская забота — та самая вертикаль, про которую любят говорить критики. Достаточно прочитать любую пьесу Вырыпаева, чтобы понять, в чем состоит мужская забота: это поиск смысла существования, поиск Бога.

Исключенность из мира доминирующей группы заставляет застывать в эмансипаторном движении и без конца разбираться в мелодраматических отношениях. Если сравнить ограничивающие патриархальные нормы с аквариумом, то в феминистских пьесах рыбка из аквариума выпрыгивает, в пьесах «с сильным женским голосом» рыбка мечется в попытке уплыть. Но не понимает, как это сделать.

«28 дней», при всей своей обманчивой насмешливости, предлагает проект нового мира. Это мир, в котором повышенная женская чувствительность в «эти дни» может быть осмыслена как единственно нормальная. Как то, что позволяет дать верную оценку несправедливостям. От ощущения собственной неадекватности героиня приходит к мысли о том, что то, что ее раздражает и расстраивает, действительно достойно такой реакции. Этот переворот символизирует то, что делает феминизм с миром. Он переворачивает привычное понимание вещей. И делает человечество более сочувствующим, эмпатичным.

Цикличность самой структуры «28 дней» отдаляет ее от аристотелевской драмы. Исследовательница и режиссерка Ада Мухина в личном разговоре рассказала, что некоторые исследователи рассматривают аристотелевские драматургические принципы как фаллоцентричные — мол, все эти завязки-кульминации-развязки повторяют траекторию мужского оргазма. Я не нашла подтверждения этому тезису и даже поспорила бы, что женский оргазм устроен примерно так же, как мужской, но мысль любопытная. Попытка взломать любую традиционную вертикальную структуру может рассматриваться как феминистская. Горизонтальный, внеинституциональный театр тоже разрушает патриархальный порядок. Когда женщины-режиссеры без театрального образования ставят спектакли в барах, отелях, квартирах и торговых центрах, а таких примеров сейчас много, то это, безусловно, тоже феминистский театр. Даже если несет в себе амбивалентные смыслы. Сама практика такого театра феминистская и, соответственно, драматургия — тоже.

APA издает первое в мире руководство для занятий с мужчинами и мальчиками

Впервые в истории АПА публикует инструкции, которые помогут психологам работать с мужчинами и мальчиками.

На первый взгляд это может показаться ненужным. На протяжении десятилетий психология была сосредоточена на мужчинах (особенно белых), но не на всех остальных. И мужчины по-прежнему доминируют в профессиональном и политическом плане: по состоянию на 2018 год 95,2 процента операционных директоров компаний из списка Fortune 500 были мужчинами.Согласно анализу Fortune за 2017 год, в 16 ведущих компаниях 80 процентов всех высокопоставленных руководителей были мужчинами. Между тем, на 115-м Конгрессе, который начался в 2017 году, 81 процент мужчин.

Но что-то не так и с мужчинами. Мужчины совершают 90 процентов убийств в Соединенных Штатах и ​​составляют 77 процентов жертв убийств. Они представляют собой демографическую группу, наиболее подверженную риску стать жертвой насильственных преступлений. У них в 3,5 раза больше шансов умереть в результате самоубийства, чем у женщин, а их ожидаемая продолжительность жизни составляет 4 года.На 9 лет короче женского. У мальчиков гораздо больше шансов получить диагноз синдрома дефицита внимания и гиперактивности, чем у девочек, и они сталкиваются с более суровыми наказаниями в школе — особенно цветные мальчики.

Новое руководство APA по психологической практике с мальчиками и мужчинами стремится распознавать и решать эти проблемы у мальчиков и мужчин, при этом сохраняя чувствительность к андроцентрическому прошлому этой области. Создавая их за тринадцать лет, они опираются на более чем 40-летние исследования, показывающие, что традиционная мужественность психологически вредна и что общение мальчиков с целью подавления своих эмоций наносит ущерб, который отражается как внутри, так и снаружи.

Руководство APA по психологической практике с девочками и женщинами было выпущено в 2007 году и, как и руководство для мужчин и мальчиков, направлено на то, чтобы помочь практикующим врачам оказывать помощь своим пациентам, несмотря на социальные силы, которые могут нанести вред психическому здоровью. Многие исследователи, изучающие женственность, также работают над маскулинностью: несколько авторов руководящих принципов для девочек и женщин также внесли свой вклад в новые руководящие принципы для мальчиков и мужчин.

«Хотя мужчинам и выгоден патриархат, он также ущемляет патриархат», — говорит Рональд Ф.Левант, доктор юридических наук, почетный профессор психологии в Университете Акрона и соредактор тома APA «Психология мужчин и мужественности». Левант был президентом APA в 2005 году, когда начался процесс разработки руководства, и сыграл важную роль в обеспечении финансирования и поддержки для начала процесса.

Потребности мужчин

До второй волны феминистского движения в 1960-х годах вся психология была психологией мужчин. Большинство крупных исследований проводилось только на белых мужчинах и мальчиках, которые выступали в качестве доверенных лиц людей в целом.Исследователи предположили, что мужественность и женственность были противоположными сторонами спектра, а «здоровая» психология влечет за собой четкое отождествление с гендерными ролями, определяемыми биологическим полом человека.

Но так же, как эта старая психология не учитывала женщин и цветных людей и соответствовала гендерно-ролевым стереотипам, она также не принимала во внимание гендерный опыт мужчин. По словам Леванта, как только психологи начали изучать опыт женщин через призму гендера, становилось все более очевидным, что изучение мужчин требует такого же гендерного подхода.

Основная идея последующего исследования состоит в том, что традиционная маскулинность, отмеченная стоицизмом, соперничеством, доминированием и агрессией, в целом вредна. Мужчины, социализированные таким образом, с меньшей вероятностью будут вести здоровый образ жизни. Например, исследование 2011 года, проведенное Кристен Спрингер, доктор философии из Университета Рутгерса, показало, что мужчины с самыми сильными убеждениями в отношении мужественности лишь в два раза реже мужчин с более умеренными мужскими убеждениями получают профилактическую медицинскую помощь ( Journal of Health and Social Поведение , Vol.52, № 2). А в 2007 году исследователи под руководством Джеймса Махалика, доктора философии из Бостонского колледжа, обнаружили, что чем больше мужчин соответствуют мужским нормам, тем больше вероятность того, что они будут рассматривать их как нормальное опасное для здоровья поведение, такое как пьянство, употребление табака и отказ от овощей и самим участвовать в этом рискованном поведении ( Социальные науки и медицина , том 64, № 11).

Это мужское нежелание заботиться о себе распространяется и на психологическую помощь. Исследование, проведенное доктором наук Омаром Юсуфом, показало, что мужчины, которые придерживались традиционных представлений о мужественности, более негативно относились к услугам психического здоровья, чем мужчины с более гибкими гендерными установками ( Psychology of Men & Masculinity, Vol.16, № 2, 2015).

По этой причине специалисты в области психического здоровья должны знать, что мужчины часто не хотят признавать свою уязвимость, говорит Фредрик Рабинович, доктор философии, психолог из Университета Редлендса в Калифорнии, который руководил новыми руководящими принципами с 2005 года, когда он был президентом APA Div. 51 ( Общество психологических исследований мужчин и мужественности, ).

«Из-за того, что многие мужчины воспитаны — чтобы быть самодостаточными и иметь возможность позаботиться о себе, — любое чувство, что что-то не в порядке, нужно держать в секрете, — говорит Рабиновиц.«Отчасти случается, что мужчины, которые держат все при себе, смотрят вовне и видят, что никто другой не разделяет никаких конфликтов, которые они чувствуют внутри. Это заставляет их чувствовать себя изолированными. Они думают, что они одни. Они думают, что они слабые. Они думают, что они не в порядке. Они не осознают, что другие мужчины также питают личные мысли, личные эмоции и личные конфликты ».

Множественность мужественности

Эти частные конфликты могут иметь трагические последствия. Хотя мужчины реже сообщают о депрессии, чем женщины, они совершают самоубийства гораздо чаще, чем женщины, и цифры движутся в неверном направлении.Согласно данным Центров по контролю и профилактике заболеваний, уровень самоубийств среди американских индейцев неиспаноязычного происхождения и коренных жителей Аляски подскочил на 38 процентов в период с 1999 по 2014 год; среди белых мужчин уровень самоубийств за этот период увеличился на 28 процентов ( Национальный центр статистики здравоохранения, , 2016). Уровень самоубийств среди женщин также растет, но поскольку мужчины совершают самоубийства чаще, чем женщины, уровень самоубийств среди мужчин остается самым высоким.

Эти статистические данные показывают, что в анкетах о депрессии и других проблемах психического здоровья чего-то не хватает, когда они собирают ответы, свидетельствующие о том, что мужчины не так сильно борются с этими проблемами, как женщины, говорит Рабиновиц.

Это видение мужественности может вызвать образ ковбоя с закрытым ртом в духе Джона Уэйна. Но мужественность — это нечто большее, чем мачо-чванство. Когда правила мужественности сталкиваются с проблемами расы, класса и сексуальности, они могут еще больше усложнить жизнь мужчин.

Например, мужское требование оставаться стойким и заботиться о своих близких может взаимодействовать с системным расизмом и вести к так называемому Джону Генринизму для афроамериканских мужчин, методу выживания, требующему больших усилий, который включает упорные усилия перед лицом длительного стресс и дискриминация.Джон Генриизм был связан с гипертонией и депрессией ( Journal of Black Psychology , Vol. 42, No. 3, 2016). Раса, этническая принадлежность и дискриминация также могут пересекаться с иммиграционным статусом: по состоянию на 2017 финансовый год 68 процентов несовершеннолетних без сопровождения, пересекших границу, были мужчинами (Министерство здравоохранения и социальных служб США, 2018). Большинство этих детей прибывают из Центральной Америки и Мексики, спасаясь от насилия банд ( Journal on Migration and Human Security , Vol.3, № 2, 2015), дополнительный психологический стрессор.

Восприятие мужественности другими людьми тоже имеет значение, и многие из этих представлений уходят корнями в расовые стереотипы. Й. Джоэл Вонг, доктор философии, и его коллеги сообщили, что, по крайней мере, среди белых студентов колледжей американские мужчины азиатского происхождения считаются менее мужественными, чем белые или черные американцы ( Psychology of Men & Masculinity , Vol. 14, No. 4 , 2013). К цветным мужчинам и мальчикам также могут относиться с подозрением в школах, правоохранительных органах и других организациях, что ведет к более суровым наказаниям по сравнению с белыми мужчинами и мальчиками, говорит Кристофер Лян, доктор философии, психолог из Университета Лихай в Пенсильвании, который помогал составить руководящие принципы.

«Цветные мальчики и мужчины справляются со всеми своими обидами и трудностями таким образом, чтобы это соответствовало мужественности», — говорит Лян. «Так что« будь жестким »и« не показывай своей боли ». И они должны делать это в системе, где на их поведение смотрят более негативно, чем на мальчиков и мужчин из разных групп».

Эта динамика проявляется и в тюремной системе. По состоянию на 2014 год чернокожие мужчины составляли 37 процентов мужского населения штатов и федеральных тюрем, и у них более чем в 10 раз больше шансов попасть в тюрьмы штата или федеральные тюрьмы, чем у белых.Латиноамериканские мужчины также были перепредставлены, составляя 22 процента от общего числа заключенных, несмотря на то, что они составляли лишь около 8 процентов от общей численности населения США (Министерство юстиции США, 2015).

Гендерные и сексуальные меньшинства также должны бороться с общественными взглядами на мужественность. Это постоянно меняющаяся территория. Когда Левант и Рабиновиц начали процесс разработки руководящих принципов в 2005 году, только Массачусетс признал однополые браки. Сегодня вопросы трансгендеров находятся в центре внимания культурных дискуссий, и растет понимание разнообразия гендерной идентичности.

«Какой гендер в 2010-е?» — спрашивает Район Макдермотт, доктор философии, психолог из Университета Южной Алабамы, который также помогал составить руководящие принципы для мужчин. «Это уже не просто бинарная пара мужского и женского пола».

Хотя сейчас гендерные нормы стали более гибкими, чем 30 лет назад, по словам Ляна и Макдермотта, мальчики и мужчины, которые идентифицируют себя как геи, бисексуалы или трансгендеры, по-прежнему сталкиваются с враждебностью и давлением, превышающим средний уровень, с целью соблюдения мужских норм. Национальное исследование климата в школах 2015 года показало, что 85 процентов учащихся ЛГБТК сообщали о словесных домогательствах в школе из-за их сексуальной ориентации или гендерного выражения ( GLSEN , 2015).Гендерно-неконформные студенты сообщили о худшем обращении, чем дети ЛГБТК, которые соответствовали традиционным гендерным нормам. Такие результаты указывают на то, что гендерная политика все еще имеет место, говорит Лян.

Сексуальные меньшинства или мальчики и мужчины, отличные от пола, могут столкнуться с натянутыми семейными узами или даже семейным неприятием. А поддержка семьи может иметь решающее значение для психического здоровья. Исследование выборки трансгендерных детей в сообществе, проведенное в 2016 году под руководством Кристины Олсон, доктора философии из Вашингтонского университета в Сиэтле, показало, что дети из поддерживающих семей не более склонны к депрессии, чем нетрансгендерные дети, и лишь немного чаще испытывают депрессию. тревога ( Педиатрия , Vol.137, № 3, 2016).

Сексуальная и гендерная идентичность также пересекается с другими ключевыми сферами жизни, включая военную службу (рекомендации предполагают, что терапевты воспитывают у ветеранов понимание военных норм и общих проблем психического здоровья, таких как посттравматическое стрессовое расстройство) и выхода на пенсию.

«Когда приходит пенсия, многие ребята попадают в пропасть», — говорит Рабинович. По его словам, в особенности для тех, кто идентифицировал себя как рабочих и успешных, выход на пенсию может привести к расплате.А неспособность справиться с переходным периодом может сделать пожилых мужчин уязвимыми для депрессии ( Health Services Research , Vol. 43. No. 2, 2008) — пример того, как давление идеологии маскулинности может действовать на протяжении всей жизни.

«Существует много различий в опыте мужчин и мужественности между группами, внутри группы и даже внутри отдельного человека», — говорит Лян. «Важно понимать, что, несмотря на все это разнообразие, мальчики и мужчины могут испытывать невероятное давление, чтобы соответствовать этим правилам мужественности, которые они, возможно, усвоили в рамках своего культурного контекста.”

Изменение культуры

Многие из этих проблем кажутся неразрешимыми — как вы можете помочь тому, кто никогда не мог бы мечтать о лечении психического здоровья? — но психологи должны сыграть ключевую роль, как указано в новых рекомендациях.

Во-первых, клиницисты должны осознавать доминирующие мужские идеалы и осознавать свои собственные потенциальные предубеждения. Во-вторых, они должны осознавать комплексную природу мужественности и то, как взаимодействуют различные факторы, от духовности до статуса способностей, возраста и этнической принадлежности.Специалисты в области психического здоровья также должны понимать, как работают власть, привилегии и сексизм, как принося пользу мужчинам, так и ограничивая их узкими ролями. Им следует подумать о том, как стоицизм и нежелание признать уязвимость подколенных сухожилий влияют на личные отношения мужчин, и им следует бороться с этими силами, отчасти путем поощрения отцов к более полному взаимодействию со своими детьми.

Клиницисты должны также понимать более широкие институциональные проблемы и поддерживать системы образования, отвечающие потребностям мужчин.Мальчики, бросившие школу, с большей вероятностью окажутся безработными, чем те, кто закончит среднюю школу или колледж, поэтому раннее решение школьных проблем может предотвратить проблемы на всю жизнь, согласно руководящим принципам. Специалисты в области психического здоровья должны стремиться снизить уровень агрессии и насилия и понять причины, предшествующие употреблению психоактивных веществ и самоубийству. Они должны побуждать мужчин беречь собственное здоровье. И они должны предлагать услуги, чувствительные к социализации, которой подверглись мужчины, одновременно борясь с гомофобией, трансфобией, расовой предвзятостью и другими видами дискриминации в таких учреждениях, как система уголовного правосудия.

Некоторые из них связаны с разъяснительной работой. Такие усилия, как «Настоящие мужчины. Настоящая депрессия »может нормализовать обращение за помощью, показывая, как крутые парни борются. Когда мужчины все же обращаются за помощью, клиницисты должны осознавать, что агрессия и другие внешние симптомы могут маскировать проблемы интернализации, говорит Левант. По его словам, с раннего детства мальчиков побуждают подавлять любые эмоции, кроме гнева, которые мешают их эмоциональному развитию.

«Я говорю клиентам, что часто гнев — это мощная эмоция, которая скрывает более уязвимые эмоции, которые мы можем испытывать», например печаль или стыд, — говорит Левант.

Поддерживает позитив

Также важно поощрять просоциальные аспекты мужественности, — говорит Макдермотт. По его словам, в определенных обстоятельствах такие черты характера, как стоицизм и самопожертвование, могут иметь решающее значение. Но та же жесткая манера поведения, которая может спасти жизнь солдата в зоне боевых действий, может разрушить ее дома с романтическим партнером или ребенком.

«Бывают моменты, когда вам нужно иметь возможность работать, — говорит Макдермотт. «Но если вы делаете только это, и вы верите, что если вы этого не сделаете, то вы как-то менее достойны как человек, вот где у вас есть проблема.”

Роль врача, по словам Макдермотта, может заключаться в том, чтобы побудить мужчин отказаться от вредных идеологий традиционной мужественности (насилие, сексизм) и найти гибкость в потенциально позитивных аспектах (смелость, лидерство). Он и его команда работают над шкалой позитивной мужественности, чтобы отразить приверженность людей просоциальным чертам, ожидаемым от мужчин, что еще предстоит систематически измерять.

Один из важных выводов, на который указывают Макдермотт и его команда, заключается в том, что между тем, что ожидается от мужчин, и тем, что ожидается от женщин, меньше дневного света, чем можно было бы выявить при взгляде на СМИ и культуру.Около трети черт, которые люди считают положительными аспектами мужественности, таких как жертвование ради других и сильная мораль, на самом деле ожидаются от женщин больше, чем от мужчин, когда исследователи спрашивают мужчин и женщин об этой характеристике в отрыве от более широких гендерных сигналов. — говорит Макдермотт. Другие черты характера, такие как лидерство в сообществе, обаяние и юмор, ожидаются от мужчин больше, чем от женщин, но не намного. Исследование было сосредоточено исключительно на положительных качествах, поэтому неясно, совпадают ли ожидания людей в отношении плохого поведения ( Psychology of Men & Masculinity , первая онлайн-публикация, 2018 г.).

Действительно, когда исследователи отбрасывают стереотипы и ожидания, нет большой разницы в базовом поведении мужчин и женщин. Например, исследования дневников времени показывают, что мужчинам нравится заботиться о своих детях не меньше, чем женщинам. Согласно метаанализу 2013 года ( Psychological Bulletin , Vol. 139, No. 4), различия в эмоциональных проявлениях между мальчиками и девочками невелики, и не всегда в стереотипном направлении. Например, мальчики-подростки на самом деле выказывали меньше экстернализующих эмоций, таких как гнев, чем девочки-подростки.

Доносить до мужчин мысль о том, что они легко адаптируются, эмоциональны и способны на активное участие, выходящее за рамки жестких норм, — вот для чего предназначены новые руководящие принципы. И если психологи смогут сосредоточиться на поддержке мужчин в нарушении правил мужественности, которые им не помогают, последствия могут распространиться не только на психическое здоровье мужчин, — говорит Макдермотт. «Если мы сможем изменить людей, — говорит он, — мы сможем изменить мир».

---

Обзор

Кредиты CE: 1

Цели обучения: После прочтения этой статьи кандидаты CE смогут:

1. Обсудите исследование, которое предполагает, что аспекты «традиционной мужественности» могут быть психологически вредными.*
2. Опишите роль клиницистов в работе по удовлетворению потребностей мужчин и мальчиков.
3. Обсудите важность поощрения просоциальных аспектов мужественности.

Для получения дополнительной информации о получении баллов CE за эту статью посетите веб-сайт www.apa.org/ed/ce/resources/ce-corner.aspx.

феминизированных мужчин и неаутентичных женщин: бойцовский клуб и пределы антипотребительской критики | Гендеры 1998–2013

[1] С момента выхода на экраны фильм Дэвида Финчера «Бойцовский клуб» 1999 года вызвал множество теоретических рассуждений о гендере как в академических кругах, так и за их пределами.Такое культурное мероприятие, интересное широким кругам киношной публики, медийных экспертов и ученых, является достаточно редким явлением, но когда речь идет о гендерной проблематике и, более конкретно, гендерном влиянии на мужчин, реакция на фильм становится очень большой. почти так же интересно, как и сам фильм. Ответ на «Бойцовский клуб» сосредоточил внимание на вопросе насилия, поскольку зрители, критики и ученые обсуждали, рекомендует ли фильм насилие в качестве решения предполагаемого кризиса в жизни поколения американских мужчин, которым не хватает силы найти смысл в жизни. отходы потребительской культуры.Однако и критики, и фанаты согласились с основной предпосылкой фильма; независимо от того, выступая ли за или против оппозиционного потенциала или эффекта фильма, все, казалось, были готовы принять тот «факт», что мы переживаем широко распространенный культурный кризис, что этот кризис наиболее сильно влияет на мужчин и что причиной этого кризиса является потребитель. этос, который сводит идентичность к торговым маркам и заменяет значимую работу потреблением, ориентированным на статус. В фильме утверждается, что мужчины феминизированы потребительской культурой, и это утверждение, похоже, вызвало очень мало возражений в обширных комментариях к выпуску фильма и в десятках научных статей, опубликованных за прошедшие годы.В то время как многие ученые оспаривали ретроградную версию фильма о насильственной маскулинности, укоренившейся в мужском теле (С. Кларк, Дж. М. Кларк, Кристер и Фрайдей), другие проанализировали, как положительно, так и отрицательно, критику фильма в отношении позднего капитализма, потребителя. В культуре (Та, Лизардо и Жиру) никто прямо не оспаривал формулировку в фильме его антипотребительской критики через гендер. Омар Лизардо утверждает, что «за гендерно-ориентированным прочтением« Бойцовского клуба »скрывается более убедительная и важная история» (241) о противоречиях капитализма, но даже его прочтение принимает «феминизацию» мужчин как условие, порожденное этими противоречиями.Как отмечает Сюзанна Кларк в своих комментариях к «Бойцовскому клубу», «особенно важно осознавать, что гендер играет роль в риторике, когда кажется, что борьба по вопросам не связана с полом. Это не потому, что гендер обязательно организует культурную историю предопределенными способами, а потому, что гендер определил очень многое в американской культурной истории. Таким образом, он определяет риторическую силу и значение аргументов на уровне, который можно назвать «гендерным бессознательным» (416). Если проблемы, лежащие в основе Бойцовского клуба , «кажутся не связанными с полом», возможно, это потому, что логика и риторика американской социальной критики так долго полагались на метафорику гендера, что мы больше не можем даже видеть ее функционирует.

[2] Вместо того, чтобы критиковать репрезентацию мужественности в фильме, я буду утверждать, что формулировка в фильме своего антикапиталистического бунта как борьбы против феминизации не только опирается на стабильную трансисторическую идею гендерного различия, но и увековечивает ее. представляет современные социальные реалии как удовлетворение потребностей женщин за счет мужчин. Соглашаясь с точкой зрения Генри Жиру о том, что консьюмеризм представлен в фильме как «идеологическая сила и экзистенциальный опыт», а не как экономическая или политическая система (14), я проанализирую глубоко проблематичную форму критики фильма.Я помещаю версию антипотребительства в фильме в долгую историю контркультурной критики, которая зависит от изложения мужского протеста против женского конформизма. «Холодная война» породила особенно богатую литературу, посвященную феминизирующим силам коммунизма, бюрократии, консьюмеризма, момизма и других крупных системных угрозах, как утверждали Тимоти Мелли, Джеймс Гилберт и Майкл Дэвидсон; но эта тенденция намного старше этого. Все нарративы о феминизации объединяет то, что они представляют человека как автономного, самоопределяющегося агента, который борется против «общества» или нечетко очерченного набора социальных сил, который всегда стремится ограничить его автономию и свободу действий.Социальная сила, против которой бунтуют мужские персонажи Бойцовского клуба, изображается как потребительская или корпоративная культура, которая продвигает фальшивость над аутентичностью, удовольствия потакания над вознаграждением за самоотречение, массовую психологию над индивидуальной волей и свободой воли и зависимость над самодостаточностью. . Эти силы кодируются как «феминизирующие» не потому, что женщины фальшивы, потакают своим желаниям, зависимы или меньше хотят, а потому, что американские идеологии индивидуализма глубоко и упорно придерживаются идеи, что только нормативный гражданин без опознавательных знаков имеет право на индивидуализм и вытекающая из этого идея о том, что индивид может возникнуть только в противопоставлении либо тем гражданам, которые отмечены гендерными и другими различиями, либо «обществу», которое радикально расходится с его потребностями.Во многом сам акт протеста против феминизации становится гарантией ремаскулинизации и, в свою очередь, возрождения стабильного гендерного порядка. Таким образом, риторика феминизации и протест, который она порождает, функционирует как основная гендерная технология. Утверждения о феминизации, вызванной культурой потребления, или об участии в ней мужчин и женщин, не нуждаются в обосновании, поскольку повествование о феминизации (мужского) индивидуума (женскими) социальными силами является соблазнительной фикцией, имеющей силу идеологии. — то есть он не понимается как идеологический, потому что он натурализован как «реальность».И, как мы увидим, одним постоянным и неизбежным следствием логики мужского протеста является готовность допускать возможность того, что женщины, воплощающие потребительство, угрожают мужской аутентичности и, таким образом, искоренены.

[3] Вторя бесчисленным социальным критикам, которые сетуют на выхолащивающее воздействие культуры потребления на когда-то самоопределившихся и автономных людей, «Бойцовский клуб» четко описывает соблазн товарами и ложные обещания терапевтического индивидуализма.«Мы — поколение мужчин, воспитанных женщинами», — утверждает харизматичный Тайлер Дерден, и последствия этой феминизации очевидны повсюду: в одержимости мужских персонажей покупками, в доминировании терапевтической модели аффекта, в порождаемой пассивности. на забюрократизированном рабочем месте белых воротничков. Соблазны потребительской культуры широко представлены в яркой ранней сцене фильма. В этой сцене рассказчик сидит в туалете, а затем бродит по своей квартире с телефоном, прикрепленным к уху, и приказывает «Эрике Пеккари взъерошить пыль».В то время как закадровый голос безмолвно перечисляет товары, которые он купил для своего дома, его квартира превращается в виртуальный каталог с отдельными предметами, их названиями, ценами и описаниями капсул, появляющимися на экране: «Как и многие другие, я стал рабом. инстинкту гнездования Ikea. Если я видел что-то умное, например, журнальный столик в форме инь-янь, я должен был это иметь. . . . Я пролистывал каталоги и задавался вопросом: «Какой обеденный сервиз определяет меня как личность?» »С самого начала фильма феминизация, вызванная принятием того, что товары могут определять личность, противопоставляется идеалу аутентичности, который обещает предотвратить феминизацию и вернуть рассказчика к «реальному».Имитируя обещания виртуальной реальности улучшить «реальную жизнь», эта последовательность функций подчеркивает отсутствие контакта рассказчика с чем-либо, не опосредованным культурой потребления. В логике фильма эти товары — фетиши, которые скрывают отсутствие личности рассказчика, его пристрастие к покупкам и отсутствие цели; как учит рассказчика Тайлер Дерден, будучи потребителем — «побочным продуктом навязчивой идеи образа жизни» — лишает его всякого отношения к подлинности и, таким образом, отделяет от него мужественность.Тайлер совершенно ясно разъясняет это в своем ответе на жалобный крик рассказчика о потере своей квартиры и ее принадлежностей: «Вы знаете, что может быть хуже — женщина может отрезать вам пенис, пока вы спите, и выбросить его из окна. движущаяся машина ». Кастрация — это просто более буквальная форма выхолащивания, порождаемая фантазией потребительской культуры, связанной с злобными женщинами, стремящимися калечить мужчин.

[4] Бойцовский клуб основывает свою социальную критику на предпосылке, что феминизирующая культура потребления разрушает аутентичность.Фильм одержим идеями о подлинности и фальшивке. Рассказчик снова и снова комментирует отсутствие реального в потребительской / корпоративной культуре, и фильм постоянно откладывает как рассказчик, так и наш доступ к этому реальному. В первой части фильма мы узнаем, что «реальное» — это горизонт, всегда недосягаемый, потому что консьюмеризм и его процессы феминизации заменили реальное симулякрами. Реальность, к которой стремится рассказчик, — это эмоциональная разрядка, которая может помочь ему избежать хронической бессонницы и хорошо выспаться.«С бессонницей, — говорит он нам, — нет ничего настоящего; все далеко. Все является копией копии копии ». Его врач подтверждает мнение рассказчика о том, что он страдает от недостоверности, когда отказывается прописывать лекарства, вместо этого советуя рассказчику принимать лечебные травы; «Хороший, здоровый, естественный сон — это то, что вам нужно», — говорит он. Когда рассказчик жалуется на боль, врач предлагает ему обнаружить разницу между его болью и настоящей болью , предлагая посетить группу поддержки для больных раком яичек.Врач говорит, что этим парням больно. Лекарство от доктора работает, но не по причинам, которые он подозревал; Рассказчик может найти настоящее эмоциональное освобождение, о чем свидетельствуют слезы, в группе поддержки, и это эмоциональное освобождение позволяет ему «спать как младенец». Болезнь, вызванная преобладанием недостоверного в его жизни, излечивается подлинным высвобождением эмоционального давления.

[5] Терапевтическая культура, однако, не предлагает рассказчику перерождения и освежения, в которых он нуждается, потому что это тоже недостоверно.Безымянный рассказчик в фильме полностью лишен какого-либо четкого чувства идентичности, аутентичности или индивидуальной автономии. Хотя почти все, кто обсуждает этот фильм, называют персонажа Эдварда Нортона «Джеком» (потому что он читает из детской книги, которая антропоморфизирует части тела, например: «Я — толстая кишка Джека»), такое название работает против представления фильма. его. В титрах он указан как «рассказчик», и я утверждаю, что тщеславие «Я — Джек», отнюдь не идентифицируя его как личность, свидетельствует о его психологически плоском, лишенном эмоций состоянии; действительно, он означает не человека с индивидуальной историей, а Обывателя, чье обобщенное или репрезентативное эмоциональное и физическое состояние не может компенсировать его отсутствие индивидуальной уникальности и автономии.Как показывает его двенадцатиступенчатый туризм, одно «я» с одной историей легко взаимозаменяемо с другим «я» с другой историей, и такие неаутентичные «я» не могут таить подлинные эмоции. Именно это культурное состояние в конечном итоге будет искоренено с помощью бойцовского клуба. Более поздние боевые сцены контрастируют с более ранними сценами, в которых рассказчик и Марла Сингер (Хелена Бонэм Картер) спорят о праве собственности на различные группы поддержки, которые они посещают. Когда рассказчик плачет на собрании выживших после рака яичка, он просто симулирует эмоции, тем самым усугубляя, а не излечивая его.Когда на сцене появляется Марла, и ее группа поддержки «Туризм» разоблачает его притворство, он говорит нам: «Ее ложь разоблачила мою ложь. Я не могла плакать, поэтому не могла спать ». Участие в этом двенадцатиступенчатом туризме предполагает культуру недостоверности, доведенную до крайних пределов, — факт, подтвержденный участием Марлы в группе поддержки рака яичек. Похоже, что никого в группе не беспокоит присутствие женщины, и, как сама Марла настаивает на рассказе рассказчика, она имеет такое же право быть здесь, как и он — фактически, больше, потому что, в отличие от рассказчика, но как «настоящий» Члены группы, у Марлы «нет яиц».«Гендер бессмысленен в этой терапевтической культуре, сведен к тавтологии, которая не может пролить свет на опыт или обратить вспять эффекты феминизации. Мужчины обнимают друг друга и шепчут: «Да, мы мужчины; мужчины — это то, что мы есть ».

[6] Не случайно фильм посвящен группе поддержки рака яичек или что участие Марлы в нем используется как решающий момент для рассказчика. И рассказчик, и Марла симулируют все болезни, группы поддержки которых они посещают; ни у кого нет паразитов крови или головного мозга, ни у него нет туберкулеза, ни у кого нет никаких форм рака.Но то, что делает инсценировку Марлы о раке яичек особенно раздражающей для рассказчика и важной для логики фильма, заключается в том, что это доказывает, что сам пол уже не может быть аутентифицирован. Позже, после того, как рассказчик отказался от групп поддержки для «освобождения», обнаруженного в схватках без рук, он говорит Марле, что «нашел что-то еще», чтобы заменить исправление группы поддержки, и торжествующе объявляет: «Это только для мужчин. . » В отличие от «этого яичек», бойцовский клуб — это то, что Марла не может подделать, потому что бойцовский клуб восстанавливает настоящую мужественность.Кроме того, эта настоящая мужественность коренится в теле, и даже «феминизированные» мужские тела (как у Боба) воплощают ее; в то время как можно сказать, что Боб «проявляет» женственность через свое телесное отношение и эмоциональное проявление, Марла не может проявлять мужественность, потому что, согласно логике фильма, мужественность — это то, что нельзя исполнить или подделать. Именно культура недостоверности, представленная феминизирующим потреблением и его идеологиями «самопомощи», подавляет мужественность.

[7] Бойцовский клуб не просто утверждает, что подлинная мужественность должна быть спасена от отходов неаутентичной и феминизирующей потребительской культуры; он утверждает, что мы должны думать о мужественности вне самой культуры.Логика выглядит примерно так: в то время как женственность — это социальная конструкция — и, следовательно, «фальшивка», — мужественность, укорененная в мужском теле и его элементарных ощущениях и желаниях, является грубым фактом природы. Фильм преследует мужскую подлинность, а не подлинную мужественность, и мужественность, таким образом, становится местом реального, подлинного. Эта логика порождает замкнутый круг, в котором идеал мужской аутентичности становится единственной целью антипотребительской, антикапиталистической, контркультурной критики; и только мужчины могут сформулировать эту критику, потому что женщины являются самим воплощением проблемы.То, что эта недостоверность понимается как заразная, распространяемая феминизирующими эффектами потребительской культуры, означает, что женщины находятся с / в силах, которые всегда угрожают подорвать мужественность и саму культурную аутентичность. Такая логика питает фантазию о построении мира без женщин, мира, в котором женское начало исчезает вместе с культурой потребления в зрелищной демонстрации разрушения.

[8] Эта фантазия проникает в «Бойцовский клуб» не только через враждебность рассказчика к Марле, но и через рассуждения Тайлера Дердена о женщинах, неаутентичности и консьюмеризме.Один особенно неприятный пример этого — сцена, где рассказчик и Тайлер врываются во двор клиники липосакции, чтобы украсть человеческий жир для изготовления высококачественного мыла. Удовольствие Тайлера от идеи «продать им обратно жирные задницы богатых женщин» в виде дизайнерского мыла кажется искусным разоблачением иронии потребительской культуры. Но это не просто «человеческий» жир, это женский жир. Эта деталь проясняет, что критика в фильме потребительской или позднекапиталистической культуры неотделима от ее настойчивого утверждения о кризисе маскулинности.Шутка здесь зависит от принятия аудиторией предпосылки о том, что сознательные, потакающие себе, фальшивые женщины олицетворяют недуги потребительской культуры, опьяненной «самосовершенствованием», и заслуживают того, чтобы их обманули эти мужественные, стройные, работающие мужчины. . Целью этой умной и весьма ироничной критики может быть недостоверность потребительской культуры, но тот факт, что эта критика сформулирована через головокружительный образ женских тел, изуродованных ради «самосовершенствования», демонстрирует удовольствие фильма от возможности самосовершенствования. искоренение женщин вместе с культурой потребления, которую они воплощают.Глупое членовредительство богатых женщин, воплощение недостоверности и буквально предмет шутки, контрастирует с серьезным самоуничтожением голодных молодых людей в поисках подлинного опыта в ложном мире. Беды потребительской культуры воплощаются не только в «толстых задницах богатых женщин», но и в «женской» ценности самосовершенствования, а мужчины, которые обманывают женщин, позиционируются как производители, а не как потребители и, следовательно, как их собственные влияние на потребительскую систему остается незамеченным.

[9] Представление мужской аутентичности как всегда находящейся под угрозой санкционирует набор культурных значений и практик, которые постоянно подтверждают нормализующее противостояние между мужественностью и женственностью независимо от конкретного исторического и политического контекста. То есть аргумент, что мужчины феминизированы потреблением, капитализмом, культурой знаменитостей, бюрократией белых воротничков, экономикой услуг и даже самим «обществом», заключает нас в бинарную логику, которая всегда подрывает феминистские цели — и, не случайно, подрывает сила контркультурной критики.Логика фильма зависит от предположения, что, как и мужественность, «аутентичность» не конструируется социально, то есть подлинность — это чистый идеал вне культуры. Культура, или, более конкретно, культура потребления — это то, что ставит под угрозу маскулинность, а не то, что, как можно было бы сказать, ее порождает. Попытка определить маскулинность вне культуры, вне истории — характерная черта нарративов, которые зависят от тезиса феминизации для объяснения причин культурного кризиса. Один особенно актуальный пример этого можно найти в книге Сьюзан Фалуди «Жестокие: предательство американского человека», которая вышла в том же месяце, что и «Бойцовский клуб».Жестокий переупаковывает почтенный рассказ о феминизации американской культуры, утверждая, что нынешний кризис американского мужества проистекает из того факта, что мужчины стали потребителями, а не производителями, пассивными отражателями потребительской культуры, а не ее активными участниками. Это повествование связывает потребительскую культуру с женщинами и «женским» в бинарной системе, которая идентифицирует подлинность, автономию, индивидуальность и творческую оригинальность с мужским началом. Антипотребительский дискурс, сформулированный информаторами Фалуди, можно проследить до десятилетий феминистского анализа, который настаивал на том, что женственность конструируется социально.Такой анализ предполагает, что маскулинность также является социально сконструированной, и беспокойство о том, что маскулинность может быть «фальшивкой», подпитывает большую часть беспокойства, очевидного на страницах Stiffed.

[10] Конечно, как напоминает нам Джудит Батлер, понимание гендера как социально сконструированного не обязательно означает, что он менее «реален». Бойцовский клуб избегает таких теоретических нюансов, преследуя фантазию об уничтожении всего «фальшивого», фантазию, которая включает почти полную эвакуацию женщин и очищение мира от «женских» атрибутов потребительской культуры.Подобно «жестким» мужчинам Фалуди, которые могут принять идею о том, что женская идентичность формируется через практики потребительской культуры, бойцы-клабберы борются с возможностью того, что мужская идентичность может быть сформирована таким образом, потому что такая возможность ставит под угрозу как «подлинную» мужественность, так и мужскую аутентичность. . Тот факт, что это избитое повествование о феминизирующих эффектах потребительской культуры сохраняется и в двадцать первом веке, несмотря на огромные проблемы в нашем понимании отношений между индивидом и обществом (или субъектом и структурой), свидетельствует о кажущейся непреодолимой силе трансисторических основных нарративов. в эпоху постмодерна, когда предполагается, что такие нарративы утратили свою легитимность.Напряженность между трансисторическим и историческим можно увидеть в произведении Фалуди «Жестокий», в котором удачно подразумевается, что превращение мужчин и мужественности в товар на пороге двадцать первого века является частным признаком постмодернистской, постиндустриальной культуры знаменитостей — недавнего развития. это подчеркивает то, что мужчины потеряли в результате недавних социальных, экономических и политических изменений, а также современную версию вневременной, антиисторической «истины» гендера. Такие противоречия не могут быть разрешены, пока мы настаиваем на кодировании антипотребительской критики на языке гендера.

[11] Попытки Бойцовского клуба восстановить неисторическую правду посредством стремления к мужской аутентичности зависят от того, что Т.Дж. Джексон Лирс определяет устойчивую разновидность «антимодернизма» в культуре США, одним из главных проявлений которой является воинственное «увлечение болью» как «попытка выйти за рамки принципа удовольствия в демократической индустриальной культуре» и «поиски наощупь». трансцендентность »(118). Такой антимодернизм выражает желание уйти от истории и современных культурных систем, как мы можем видеть в «Бойцовском клубе» празднование пре- или антипотребительских пространств.Социальная критика фильма и его мужской протест наиболее четко сформулированы в дидактических заявлениях Тайлера Дердена о состоянии современной мужской самости: «Мы средние дети истории, рабы с белыми воротничками, целое поколение, заправляющее бензином, официанты. Реклама заставляет нас гоняться за автомобилями и одеждой, работать на ненавистной работе, чтобы покупать ненужное дерьмо ». «Средние дети истории» находятся за пределами истории, застряли в моменте застоя, ностальгически оглядываясь на (фантазийный) момент, когда мужественность и подлинность были гарантированы, и с тоской стремятся к моменту восстания, через которое эта мужественность и подлинность могут быть восстановленным.Фильм неявно идентифицирует ту прежнюю мужественность и подлинность с рабочим классом и предполагает, что недуг рассказчика из среднего класса можно вылечить нисходящей мобильностью.

[12] Протест фильма против феминизации и его поисков мужской аутентичности вне культуры и даже истории передан как буквально, так и метафорически. Фильм продолжается безжалостным повествованием и визуальным движением вниз и назад, заключенным в капсулу каждый раз, когда мы видим рассказчика, Тайлера и других персонажей, спускающихся в темные, сырые подвалы, в которых они сражаются и создают бомбы, а также заключены в капсулу Тайлера Дердена. Кредо, что «достичь дна» — это предпосылка для возрождения.Обратное движение повествования работает на двух уровнях: в структуре фильма, которая начинается в конце и несколько раз явно и драматично подкрепляется; и в тематической озабоченности «эволюцией», которая на самом деле является регрессом, ведущим к нигилизму. В фильме, как и в других попытках конца двадцатого века найти «внутреннего воина» в мужчинах, использован антимодернизм, цель которого — найти «характер» за покровом «личности». Та же оппозиция, как утверждает Том Пендергаст, лежит в основе «трагической парадигмы», в которой критики потребительской культуры в начале двадцатого века противопоставляли подлинного викторианца неаутентичному современному мужеству.«Изменения, связанные с появлением современной мужественности, кажутся таким критикам поражением, поскольку они, по-видимому, удерживают мужчин от достижения подлинной формы самости. Таким образом, современная маскулинность, похоже, состоит из пережитков, печальных остатков жизнеспособной маскулинности, которая когда-то существовала в более стабильной культурной среде »(261). Повествование о феминизации зависит от предшествующего порядка, которому можно противопоставить современное расстройство. Бойцовский клуб находит этот предшествующий порядок в сырой, физической культуре борьбы и гомосоциальных связях, которые он способствует; реальное восстанавливается в этих исключительно мужских пространствах, где гендерное различие — то есть отличие женщины от мужчины — может быть подтверждено.Подлинность того, что мужчины испытывают в бойцовском клубе, явно контрастирует с фальшь их повседневной жизни; если «все является копией копии копии» вне бойцовского клуба, внутри него жизнь «настоящая, не как по телевизору». «После ссоры, — сообщает рассказчик, — громкость всего остального в вашей жизни снизилась. Вы можете иметь дело с чем угодно », в том числе с« хитрым »боссом с его« основными задачами ».

[13] Фильм, конечно же, полностью относится к сфере потребительской культуры, сам направляя интересы корпораций, несмотря на его прохладную ауру модной критики.В культуре потребления конца двадцатого века, которая является основой представительства «Бойцовского клуба», определение подлинности за пределами потребительства или до него требует согласованных усилий по игнорированию того, как подлинность сама по себе является основным товаром, продаваемым культурой потребления. Джеймс Гилмор и Б. Джозеф Пайн II в книге, опубликованной издательством Harvard Business School Press под названием «Аутентичность: чего на самом деле хотят потребители», предлагают советы о том, как продавать аутентичность в экономике, где массовое производство и моделирование являются правилами.Гилмор и Пайн утверждают, что рекламодатели и маркетологи могут и должны проникнуть в брешь, созданную «подъемом постмодернистской мысли», «нашим ослаблением доверия к нашим основным социальным институтам» и «появлением экономики впечатлений», чтобы предоставить потребителям аутентичность, которой им не хватает в повседневной жизни (10-13). Этот умный анализ противоречий, присущих культуре потребления, продвигающей на рынок подлинность массового производства, затрудняет поддержание наивной веры в политически заряженную оппозицию между корпоративной культурой и контркультурной критикой.Антимодернистская позиция «Бойцовского клуба» основана на представлении о том, что культура потребления (включая бизнес-культуру) ставит под угрозу аутентичность, но такая позиция кажется в лучшем случае ностальгической, а в худшем — лицемерной. Как предположил один из рецензентов, «когда фильм, высмеявший в рекламе метро Gucci тела мужчин, украшенных тренажерным залом (« Самосовершенствование — это мастурбация », — произносит Тайлер), режет безупречно худощавое и изящное тело своего главного героя, он находится в тисках противоречия стиля и содержания, которое повсюду борется с этим хитрым осуждением поверхностных ценностей »(Ansen 77).

[14] Хотя этот комментарий призван упрекнуть фильм в недобросовестности, он попадает в ту же ловушку, что и фильм, воспроизводя почти мифическое повествование, основанное на противостоянии между контркультурным восстанием и капиталистическими социальными формами. Как показали результаты ряда недавних исследований взаимосвязи между консьюмеризмом и контркультурной критикой, американские дискурсы, критикующие капитализм и культуру потребления, уже довольно давно переупаковывают этот миф, несмотря на постоянные и быстрые изменения в мировой экономике.Джозеф Хит и Эндрю Поттер, например, утверждают, что доминирующий нарратив социальной критики в послевоенной культуре США остается неизменным с 1950-х годов. Этот доминирующий нарратив утверждает, что «индивидуум» находится под угрозой из-за роста «массового общества» в целом и потребительства в частности. Хит и Поттер с юмором опровергают основополагающее понятие контркультурного восстания, выступая против конформности потребителя, и вместо этого утверждают, что контркультурная позиция не только была заимствована культурой потребления, но, фактически, стимулировала потребительскую культуру с 1960-х годов.Их вызов стоит процитировать подробно:

Вы ненавидите культуру потребления? Вас раздражает вся эта упаковка, вся эта реклама? Беспокоитесь о качестве «ментальной среды»? Что ж, вступай в клуб. Антипотребительство стало одной из важнейших культурных сил в жизни тысячелетия в Северной Америке для всех социальных слоев и демографических групп. Конечно, мы, как общество, можем тратить рекордные суммы денег на предметы роскоши, отдых, дизайнерскую одежду и предметы домашнего обихода.Но взгляните на списки бестселлеров научной литературы. В течение многих лет они были заполнены книгами, глубоко критикующими потребительство: No Logo , Culture Jam , Luxury Fever , Fast Food Nation. Теперь вы можете купить Adbusters в музыкальном магазине или магазине одежды по соседству. (98)

Критика массового общества ошибалась, согласно Хиту и Поттеру, отождествляя консьюмеризм с конформизмом. Социальные критики, включая ученых и популярных писателей всех политических убеждений, в результате «не замечают, что именно бунт, а не конформизм на протяжении десятилетий был движущей силой рынка» (99).

[15] Томас Франк предлагает более глубокий анализ того же явления. Подобно Хиту и Поттеру, Фрэнк пытается развенчать широко распространенную идею о том, что существует «настоящая» контркультура, имитируемая и разбавляемая ее «фальшивой» коммерческой версией. Вместо того чтобы снова оплакивать восприятие восстания потребительской культурой, Фрэнк анализирует, как бизнес-культура, особенно реклама, сыграла важную и сложную роль в истории контркультуры во второй половине двадцатого века.Подчеркивая иронию критики массового общества, «принятой миллионами членов организации», Фрэнк приводит доводы в пользу более тонкого понимания того, как на самом деле работает кооптация. Стандартный «тезис о кооптации» — как и стандартный «тезис о феминизации» — узнаваем в широком диапазоне дискурсов и представлений. «Согласно стандартному бинарному нарративу, — пишет Фрэнк, — каскад продуктов псевдо-хип-культуры, наводнивший рынок в шестидесятые годы, был показателем не дружественной к потребителю природы контркультуры, а свидетельством враждебности« корпоративного государства ».Это были инструменты, с помощью которых истеблишмент надеялся откупиться и поглотить его оппозицию, эмблемы инакомыслия, которые были быстро переведены в безвредные потребительские товары, лишены содержания и проданы самим их создателям как заменители реальных вещей »(16). Анализируя рост «модного консьюмеризма» и его создателей, Фрэнк отмечает, что «в контркультуре рекламщики полагали, что они нашли как идеальную модель потребительской субъективности, интеллигентной и воюющей с конформистским прошлым, так и культурную машину, вызывающую отвращение. с консьюмеризмом в то самое топливо, с помощью которого может быть ускорено консьюмеризм »(119).

[16] Это не история могущественного корпоративного образования, разрушающего контркультуру и навязывающего бездумное потребление «массовому человеку» с промытыми мозгами, как того требует критика массового общества; это история соучастия, если не сотрудничества между контркультурой, которая стремится представить себя «вне» доминирующего порядка, и корпоративной культурой, инвестирующей в трансформацию этого доминирующего порядка, делая аутсайдеров основными субъектами своего обращения. Официальный сайт Бойцовского клуба представляет собой прекрасный пример того, как «модное» консьюмеризм выступает в роли контркультурной критики.Этот ироничный разворот имеет много общего с рекламой, которую Фрэнк ассоциирует с «творческой революцией» в шестидесятых и семидесятых годах, которая, по иронии судьбы, успокаивала потребителей, что, в отличие от огромных немытых масс, они могли видеть насквозь. тактика «злобных баронов-грабителей и их бессовестных приспешников с Мэдисон-авеню». Используя в качестве примера рекламу Volvo, созданную Scali, McCabe, Sloves (фирмой, находящейся в авангарде творческой революции в рекламе), Фрэнк отмечает циничную стратегию, которая «говорила с потребителями, которые знали о дискурсе рекламы, о маркетинговые стратегии Большой тройки [автопроизводителей] и, что наиболее важно, критика массового общества и его понимание потребительской культуры как огромного мошенничества »(145).На веб-сайте Бойцовского клуба представлены «Дополнительная мода» для Джека, Тайлера и Марлы, а также «Мебель для дома». «Шелковая рубашка Huggybear» Тайлера (125 долларов, «изготовленная вручную в индонезийской потогонной фабрике Фридой, матерью-одиночкой семерых детей, ежемесячная зарплата которой эквивалентна шести американским долларам») и «Кожаная куртка в стиле ретро» (725 долларов, «сделанная из шкуры домашнего животного»). 8-месячный теленок из Джерси. Эти телята разводятся с единственной целью — поставлять кожу для производства сумок, ремней, обуви и этой изысканной куртки ») описываются как продукты эксплуатируемых рабочих из стран третьего мира и телят, созданных с помощью генной инженерии, что позволяет предположить что фильм предлагает критику политических и социальных последствий злонамеренного глобального капитализма; однако веб-сайт также предполагает, что это «круто» участвовать в такого рода резком антипотребительском потребительстве, говоря нам, что «Тайлер предпочитает выдержанное Кьянти и пластинку Лу Ролза со своей телятиной.”

[17] Это не настоящие товары, и на самом деле веб-сайт их не продает; то, что он продает, — это отношение к культуре потребления, которое избегает феминизации. Зрителям предлагается представить себя, как Тайлер, повстанцами-потребителями против культуры потребления и ее политически сомнительной практики. Таким образом, веб-сайт подвергает такой же критике, что и фильм. Как утверждает Генри Жиру, фильм «меньше заинтересован в атаке на более широкие материальные отношения власти и стратегии доминирования и эксплуатации, связанных с неолиберальным капитализмом, чем в восстании против потребительской культуры, которая разрушает узы мужской социальности и ставит на место неолиберальный капитализм. расслабляющее понятие мужской идентичности и свободы воли »(5).Эта мужская социальность восстановлена ​​в фильме бойцовским клубом, а затем и проектом «Разгром»; но я бы сказал, что это также восстановлено отношениями, которые фильм выстраивает между фильмом и аудиторией, воспитанной в режимах (мужского) бунта против феминизирующих сил потребительства и других социальных структур. Мужской протест, ведущий к бойцовскому клубу, как и все формы социальной критики, порождает инсайдеров и аутсайдеров; те, кто в курсе, и те, кто в темноте. Фильм обыгрывает этот эффект восстания, показывая, что только настоящие члены могут узнавать друг друга, как это происходит во многих сценах, когда мужчины приветствуют друг друга «значками» — пластырями, черными глазами, опухшими носами — подлинность, исходящая от участия в этом тайном обществе.Тот факт, что настоящие бойцовские клубы начали появляться в Соединенных Штатах после выхода фильма, предполагает, что их способ мужского протеста не ограничивался тем, что происходит на экране.

[18] Хотя ни Хит, ни Поттер, ни Фрэнк не проводят гендерный анализ, такой анализ давно назрел, поскольку метафорика гендера долгое время функционировала в рамках контркультурных нарративов. Доминирующая критика массового общества, столь убедительно сформулированная Уильямом Уайтом и его братьями в 1950-х годах и Дэвидом Финчером в 1999 году, является формой мужского протеста против угрожающей эрозии гендерных различий.Беспокойство по поводу подлинности сопровождает беспокойство по поводу размывания гендерных различий, снова и снова предполагая, что подлинный опыт и подлинность как таковые гарантируют эвакуация всего женского, включая женщин, а также тех сил и операций, которые, как считается, угрожают мужчинам и женщинам. мужественность. Будь то угроза творческому гению, суровому индивидуализму или духу соперничества, все диагнозы феминизации Америки исходят из предположения, что любая попытка переосмыслить или даже просто перекодировать Америку как нечто иное, чем традиционно и монолитно «мужское», предвещает разрушение гендерного порядка, на котором зиждется концепция американского индивидуализма и исключительности.Как предполагают Хит и Поттер, подобные диагнозы и вызываемые ими контркультурные протесты очень мало изменились по своей структуре или даже по риторике за последние пятьдесят лет. Хотя здесь можно привести любое количество примеров, упоминание Фрэнка о весьма влиятельном романе Уильяма Уайта «Человек-организация» побуждает меня вкратце взглянуть на его формулировку социальной критики как протеста против феминизации. Эта книга, возможно, больше, чем любая другая, иллюстрирует социальную критику как мужской протест и одновременно демонстрирует пределы антипотребительской позиции, занятой столь многими контркультурными критиками.

[19] Целью Уайта является изменение деловой культуры в Соединенных Штатах в 1950-х годах, которое он находит в более общем росте коллективизма над более старой моделью жесткого, конкурентного, творческого индивидуализма. Написав для журнала Fortune, Уайт прочно укоренился в той самой деловой культуре, которую молодые критики шестидесятых будут идентифицировать как виновника своей собственной, поколенческой формы мужского протеста. По мнению Уайта, проблема коллективизма, порожденного организационной культурой — которую он называет «социальной этикой», — это то, что он идет вразрез с сущностью американского индивидуализма, основанного на частной собственности, конкуренции и подчинении более широкого общественного блага личному. благополучие.Однако на протяжении всей «Человека-организации» Уайту трудно определить, что именно не так, что иногда кажется желанной социальной альтернативой конкурентному индивидуализму, порождающему социальное неравенство. В самом деле, он часто изо всех сил пытается указать на то, что протестантская этика — противоположность социальной этики — может зайти слишком далеко и что крайний индивидуализм может породить «безудержный эгоизм», который характеризует мышление «правых». «крыло»: «Даже больше, чем те, кто проповедует социальную этику, опускают права человека против общества, правые опускают руки над его обязательствами перед обществом», — признает он (и именно поэтому право «оставалось сравнительно отрицательной силой в американском обществе»). мысль ») (443).Вместо того, чтобы задуматься о возможности того, что Социальная этика может создать прогрессивную альтернативу конкурентному индивидуализму, Уайт, как и многие другие, формулирует свою иеремию в терминах, вызывающих оппозицию между сильной Америкой, характеризующейся самодостаточной мужественностью, и суровым индивидуализмом и слабая Америка, характеризующаяся подчинением человека социальной системе, которая делает его пассивным и феминизированным. Выбирая мужской протест по сравнению с любой другой формой социальной критики, Уайт ясно дает понять, что основная проблема Организации заключается в том, что она угрожает сделать мужчин более похожими на женщин: слабыми, зависимыми, сосредоточенными на коллективе, а не на личности, желающими угодить. любой ценой, сосредоточенный на том, чтобы жить вместе, а не на продвижении вперед.

[20] Уайт более тонко полагается на гендерные категории, чем другие социальные критики того времени, но, тем не менее, он полагается на идеи о мужественности и женственности, чтобы создать картину цивилизации и культуры, находящейся под угрозой. Проблема с Организацией заключается в том, что она ставит под угрозу автономию и свободу действий человека Организации. Нет «Организации женщин» (только организации жен), но, что более важно, новая Социальная этика угрожает превратить всех, мужчин и женщин, в «объекты, на которые больше воздействуют, чем действуют» (437).В то время как женщины, возможно, привыкли занимать это женское положение, мужчины — нет, и Уайт возражает против не только упадка мужских ценностей жесткого индивидуализма, но и угрожающей эрозии всей структуры различий, придающей смысл существам. термины «объект» и «субъект», «пассивный и активный», «женский и мужской». Социальная этика угрожает стереть различие между мужским и женским, то есть искоренить гендер как основной способ осмысления места человека по отношению к его социальной системе.Таким образом, восстание против этой системы требует своего рода ремаскулинизации и, соответственно, реанимации гендерной системы, лежащей в основе идеологии конкурентного индивидуализма.

[21] Уайт, наряду с Ч. Райтом Миллсом, Дэвидом Райзманом и другими, несут ответственность за построение картины феминизирующей системы как основы их контркультурной критики. Как указывает Роберт Корбер, Миллс «завещал новым левым критику послевоенного американского общества, категории и предположения которого были глубоко мужественными.. . . Миллс оплакивал реорганизацию работы, потому что он думал, что она вводит мужчин в женские субъектные позиции »(31). Трудно переоценить влияние, которое эта теоретическая модель оказала на социальную критику в Соединенных Штатах, и ее версии можно прочесть практически во всей антипотребительской или антиистеблишментской риторике в послевоенный период. Восстание против феминизирующего эффекта больших систем сработало, чтобы ограничить формы, которые может принимать контркультурная критика, и лишить легитимности любую социальную критику, которая не вписывается в этот режим.Феминистские попытки изменить термины новой левой критики — тому подтверждение. Как утверждает Дэвид Россинов в своей «Политике аутентичности», феминистки, стремившиеся изменить термины контркультурной критики в шестидесятые годы, столкнулись с «всей традицией экзистенциалистской политики, которая развивалась на протяжении периода холодной войны». Стремление к подлинной мужественности было одним из столпов этой традиции. Мужчины, которые стремились к аутентичности в сфере политики, явно и неоднократно приравнивали напряженное самоощущение и энергичное гражданство с мужественностью, точно так же, как они приравнивали отчуждение к выхолащиванию »(16).Однако здесь действует нечто большее, чем просто мужское предубеждение; как заключает Россинов, «потому что недостаточно радикальных мужчин хотели присоединиться к левым, не построенным на стремлении к мужественности. . . . феминистки открыли одну из границ американской культуры инакомыслия »(18). В то время как Россинов больше заинтересован в анализе экзистенциалистского характера восстания, которое действительно произошло, я хочу подчеркнуть важность восстания, которое произошло , а не . «Пределы американской культуры инакомыслия» — это пределы пола или, скорее, неспособность контркультурной критики выйти за рамки нарратива о феминизации или выхолащивании.Традиция мужского протеста породила национальный способ инакомыслия, который обеднен, возможно, наиболее поразительно из-за его неспособности изменить свои собственные термины и представить новые нарративы инакомыслия и контркультурной критики.

[22] Об этом обнищании свидетельствует развязка Бойцовского клуба. По мере того, как мазохистские удовольствия самоуничтожения в бойцовском клубе уступают место механизированному разрушению Project Mayhem, фильм предполагает, что регенеративные силы насилия могут зайти слишком далеко.Фактически, фильм, похоже, предполагает, что ремаскулинизация, проводимая бойцовским клубом, ведет к другой феминизации, поскольку недавно деиндивидуализированные пешие солдаты Проекта Mayhem снова оказываются там, где они начали: в плену у системы или организации, которой все равно. для индивидуальной воли и инициативы и всего для соответствия коллективному видению. Критика того, что беспокоит американскую культуру, построила американскую культурную историю как бесконечный цикл феминизации, за которым следует маскулинизация, за которой следует новый способ феминизации; любая система , которая угрожает подчинить (мужского) индивидуума более крупной (феминизирующей) социальной системе или ограничить индивидуальную свободу воли, также угрожает устранить гендерные различия, делая активных, сильных мужчин больше похожими на пассивных, слабых женщин.Как отмечает Дженнифер Баркер, Финчер представляет Project Mayhem как фашистскую организацию; Подобно его версии корпоративного капитализма, его версия фашизма делает мужское начало пассивным проводником его ценностей. Однако Project Mayhem — это не то же самое, что потребительство, которое рассказчик оставляет после себя в начале фильма. Это создание не какой-то безымянной бюрократической организации, а полностью маскулинизированной, харизматической личности. Несмотря на отречение рассказчика от Тайлера Дердена на одиннадцатом часу и организованное насилие, которое он придумывает, фильм никогда не отказывается от поклонения Дердену или его удовольствия от зрелища насилия, которое он предлагает как лекарство от того, что беспокоит современного человека.Эдвард Нортон никогда не приближается к силе, исходящей от Брэда Питта, и хотя рассказчик в конечном итоге изгоняет Тайлера, фильм, тем не менее, заканчивается эстетизированным зрелищем разрушения, которое отдает дань уважения этому альтер-эго.

[23] Фильм демонстрирует то, что Т. Джексон Лирс отмечает в более ранней версии антимодернизма в американской культуре: «отчаянные поиски» «первобытной иррациональности» и «первозданной дикости» не предлагают выхода из дилемм современности. культура потребления, но вместо этого в конечном итоге просто подтверждает нигилистическое принятие этой культуры; «милитаристская одержимость подлинностью, как и другие культы принятия риска» может стать «круговым и обреченным на провал вопросом для интенсивного опыта — характерным способом приспособления к светской культуре потребления.Реагируя на терапевтическое самовосприятие, культ боевого опыта оказывается неспособным превзойти его »(138, курсив мой). Эстетизированное и коммодифицированное зрелище насилия в конце фильма в такой же мере санкционировано потребительской культурой, как и столь же эстетизированное и коммодифицированное зрелище из каталога высококлассной мебели, которое оживает. Но фильм настаивает на том, что между ними есть разница, и эта разница — гендерная разница. Даже если Тайлер Дерден заходит слишком далеко в своем видении взрывного потребительства, фильм по-прежнему настаивает, вместе с ним, что «такие парни, как мы» не должны знать, «что такое пуховое одеяло», потому что такие знания не «необходимы для нашего выживания в мире». в смысле слова охотник-собиратель.«Икеа изгнана, и в будущем рассказчика не будет пуховых одеял. Многое было сделано из умных поворотов фильма и его возможных значений, но имеет ли это какое-то значение, если Тайлер Дерден — всего лишь плод воображения рассказчика? Фильм — фантастика с неким критическим самосознанием; но представление насилия в бойцовском клубе и Project Mayhem как галлюцинации никоим образом не меняет идеологического вложения фильма в режим социальной критики, изображающей мужественных, антикапиталистических повстанцев, очищающих мир от недостоверности женственности и женственности потребителя. культура.Хотя фильм не направлен на насилие над женщинами, гендерная логика его антикапиталистической критики ставит вопрос о том, что происходит с женщинами, когда мужская аутентичность восторжествует над феминизирующими силами потребительской культуры для «поколения мужчин, воспитанных женщинами». ”

[24] Мужской протест против отчуждающих и феминизирующих сил потребительского капитализма следует критиковать за бездумное воспроизведение антиисторического, потому что постоянно повторяющегося нарратива. Этот рассказ работает, чтобы оживить и стабилизировать, казалось бы, неизменную гендерную систему, но он также помогает скрыть другие исторические реальности.Бойцовский клуб подчеркивает, насколько соблазнительным остается этот мифический нарратив и как неизменная вера в опасности феминизации настолько сформировала социальную критику, что мужской протест снова и снова повторяется как законная форма социального протеста против институтов — будь то только быть идентифицированным как бюрократия, капитализм, бизнес-культура или их следствия, идентифицированные как человек Организации, беспристрастный потребитель, недостоверный позер. Тайлер Дерден выражает пределы социальной критики фильма, когда он наставляет рассказчика о том, что действительно важно и против чего стоит восстать: «Убийство, преступность, бедность.Меня это не волнует. Что меня беспокоит, так это журналы о знаменитостях, имя какого-то парня на моем нижнем белье, рогейн, виагра, олоестра ». Подобно многим другим попыткам вмешаться в «феминизацию» американской культуры, «Бойцовский клуб» довольствуется контркультурной критикой, завязанной на его собственной лояльности к повествованию, которое противопоставляет мужской индивидуум феминизирующим силам любой и всех систем, которые ставят любые ограничения мужественности и индивидуализма, которые естественным образом выражаются в неограниченной власти и самоопределении.Рецензируя «Бойцовский клуб» для Newsweek, всего через несколько недель после выхода ее собственной работы о кризисе мужественности, Сьюзен Фалуди поддерживает основную предпосылку фильма: «За конечностями персонажа [рассказчика] скрывается современное мужское затруднительное положение: он без отца, в ловушке кабинка в анонимной корпоративной работе, пытаясь почерпнуть индивидуальность из брошюр Ikea, развлекательных журналов и собраний самопомощи. Джек пересекает бесплодный пейзаж, знакомый многим мужчинам, которым приходится бороться с миром, лишенным социально полезных мужских ролей и пропитанным коммерческими образами мужественности »(« Тельма и Луиза для парней », 89).

[25] Утверждение о том, что американские мужчины «лишены социально полезных ролей», является сомнительным во многих отношениях, и Stiffed Фалуди содержит многие сотни таких утверждений. Мужчины (а не женщины) «раздеваются» таким образом? Существует ли такая вещь, как «затруднительное положение современного мужчины», и если да, то чем оно отличается от затруднительного положения «феминизированной» маскулинности, осужденного в более ранние эпохи? Фалуди соблазняется тезисом феминизации и, таким образом, несмотря на свой собственный феминизм, поддерживает модель социальной критики, которая является антиисторической, упрощенной и зависит от бинарного представления о половом различии.Пределы этой формы американского инакомыслия включают в себя отсутствие интереса к преступности и бедности, а также отсутствие интереса к вызову гендерного порядка, который требует жесткой мужественности, даже если он повсюду воображает женское заражение. Пора нам отказаться от идеи, что мужчины феминизированы потребительской культурой, и от идеи, что любое стирание границ между мужским и женским началом вызывает кризис в американской культуре. Рассказы о феминизации мужчин и американской культуре были полезны для поддержки гендерной системы, всегда находящейся под угрозой.Мы продолжаем использовать язык феминизации не потому, что он лучше всего описывает, как функционирует культура потребления для создания гендерных субъектов, а потому, что это один особенно действенный способ гарантировать, что гендерные субъекты и дальше будут производиться. Возможно, пора противостоять соблазнам тезиса феминизации и контркультурной критики, которую он структурирует, и по-другому подумать о возможностях, порождаемых социальным порядком, который делает мужчин более похожими на женщин, а, возможно, женщин — на мужчин.

Процитированные работы

• Ансен, Дэвид. «Кулак, полный тьмы». Обзор Бойцовского клуба. Newsweek 18 октября 1999: 77.
• Баркер, Дженнифер. «Герой восстанет»: миф о фашисте в «Бойцовском клубе» и «Гладиаторе». Literature / Film Quarterly 36.3 (2008): 171-87.
• Батлер, Джудит. Материальные тела: о дискурсивных границах «секса». Нью-Йорк и Лондон: Рутледж, 1993.
• Кларк, Дж. Майкл. «Фалуди, бойцовский клуб и фаллическая мужественность: исследование выхолащивающей экономики патриархата.”Журнал мужских исследований 11.1 (осень 2002 г.): 65–76.
• Кларк, Сюзанна. «Бойцовский клуб: историзация риторики мужественности, насилия и сентиментальности». JAC21.2 (2001): 411-20.
• Корбер, Роберт Дж. Гомосексуализм в Америке холодной войны: сопротивление и кризис мужественности. Дарем и Лондон: Duke University Press, 1997.
• Дэвидсон, Майкл. Парни вроде нас: цитируя мужественность в поэтике холодной войны. Чикаго и Лондон: Издательство Чикагского университета, 2004.
• Фалуди, Сьюзен. «Это« Тельма и Луиза »для парней». Обзор Бойцовского клуба. Newsweek 25 октября 1999: 89.
• Фалуди, Сьюзен. Жесткий: Предательство американского человека. Нью-Йорк: William Morrow, Inc., 1999.
• Бойцовский клуб. Режиссер Дэвид Финчер. Двадцатый век Фокс. 1999.
• Бойцовский клуб. Веб-сайт. Twentieth-Century Fox, 1999. http://www.foxmovies.com/fightclub/
• Фрэнк, Томас. Покорение крутизны: бизнес-культура, контркультура и рост модного консьюмеризма.Чикаго и Лондон: Издательство Чикагского университета, 1997.
• Пятница, Кристер. «« Поколение мужчин без истории »: бойцовский клуб, мужественность и исторический симптом». Постмодернистская культура 13.3 (2003): н.п.
• Гилберт, Джеймс. Мужчины посередине: в поисках мужественности в 1950-е годы. Чикаго и Лондон: Издательство Чикагского университета, 2005.
• Гилмор, Джеймс Х. и Б. Джозеф Пайн II. Подлинность: чего действительно хотят потребители. Бостон: Издательство Гарвардской школы бизнеса, 2007.
• Жиру, Генри А. «Частное удовлетворение и общественные беспорядки: бойцовский клуб, патриархат и политика мужского насилия». JAC 21.1 (2001): 1-31.
• Хит, Джозеф и Эндрю Поттеры. Нация повстанцев: почему контркультура превратилась в культуру потребления. Нью-Йорк: Harper Business Press, 2004.
.
• Лирс, Т.Дж. Джексон. Нет места благодати: антимодернизм и трансформация американской культуры, 1880-1920 гг. Чикаго и Лондон: Издательство Чикагского университета, 1981.
• Лизардо, Омар.«Бойцовский клуб, или культурные противоречия позднего капитализма». Журнал культурных исследований 21.3 (июль 2007 г.): 221-43.
• Мелли, Тимоти. Империя заговора: паранойя в послевоенной американской культуре. Итака: Издательство Корнельского университета, 2000.
• Паланик, Чак. Бойцовский клуб. Нью-Йорк: Генри Холт и компания, 1996.
• Pendergast, Tom. Создание современного человека: американские журналы и культура потребления, 1900-1950 гг. Колумбия и Лондон: Университет Миссури Пресс, 2000.
• Россинов, Дуг. Политика подлинности: либерализм, христианство и новые левые в Америке. Нью-Йорк: Columbia University Press, 1998.
.
• Ta, Линн М. «Обидно так хорошо: бойцовский клуб, мужское насилие и кризис капитализма». Журнал американской культуры 20.3 (2006): 265-77.
• Уайт, Уильям. Человек организации. Гарден-Сити, Нью-Йорк: Doubleday Anchor Books, 1957.

Связь гендерного геноцида в JSTOR

Абстрактный

Анализ гендерного насилия во время массового конфликта обычно сосредоточен на насилии, совершенном в отношении женщин.Насилие в отношении мужчин только недавно рассматривалось как гендерное насилие само по себе. Используя рассказы 1136 дарфурских беженцев, мы анализируем модели гендерного насилия, совершенного в отношении мужчин и мальчиков во время геноцида в Дарфуре. Мы исследуем, как это насилие выхолащивает мужчин и мальчиков с помощью четырех механизмов: гомосексуализации, феминизации, генитального вреда и убийства по признаку пола. В соответствии с интеракционистским подходом мы демонстрируем гендерную принадлежность насилия геноцида и утверждаем, что преступники, совершающие гендерное насилие, проявляют мужественность в соответствии с гегемонистскими гендерными нормами в Судане.Мы также показываем, как гендерное насилие вызывает, усиливает и придает смысл на нескольких уровнях в матрице взаимоусиливающих процессов, которые мы называем связью гендерного геноцида. Расширяя связь гендерного насилия с контекстом массовых злодеяний, это исследование способствует пониманию механизмов, с помощью которых гендерное неравенство может воспроизводиться и сохраняться в различных ситуациях и структурах.

Информация о журнале

«Гендер и общество» продвигает феминистские исследования и социологические исследования гендера.«Гендер и общество» публикует теоретически важные и методологически точные статьи, которые вносят оригинальный вклад в гендерную теорию. Журнал использует междисциплинарный, межсекторальный и глобальный подход к гендерному анализу.

Информация об издателе

Сара Миллер МакКьюн основала SAGE Publishing в 1965 году для поддержки распространения полезных знаний и просвещения мирового сообщества. SAGE — ведущий международный поставщик инновационного высококачественного контента, ежегодно публикующий более 900 журналов и более 800 новых книг по широкому кругу предметных областей.Растущий выбор библиотечных продуктов включает архивы, данные, тематические исследования и видео. Контрольный пакет акций SAGE по-прежнему принадлежит нашему основателю, и после ее жизни она перейдет в собственность благотворительного фонда, который обеспечит дальнейшую независимость компании. Основные офисы расположены в Лос-Анджелесе, Лондоне, Нью-Дели, Сингапуре, Вашингтоне и Мельбурне. www.sagepublishing.com

GWYNNE DYER: Предложение по предотвращению феминизации подростков мужского пола

Поначалу оно казалось достаточно невинным: просто резкое увеличение числа мальчиков, приходящих в школу с записями врачей о том, что им было отказано в занятиях контактными видами спорта.Но довольно скоро средние школы по всему Китаю стали испытывать проблемы с поиском достаточно желающих молодых людей, чтобы составить футбольную команду.

Это было примерно в то же время, когда упала посещаемость обязательных занятий по марксистско-ленинской мысли Си-Цзиньпин. Даже когда мальчики начали говорить о своих чувствах и старались выглядеть как звезды K-Pop, люди пытались отшутиться и окрестили их «маленькими порциями свежего мяса», но некоторые дальновидные люди понимали, что здесь на карту поставлена ​​душа нации.

Еще в июне прошлого года Си Цзефу, член Постоянного комитета Национального комитета 13-й Китайской народной политической консультативной конференции и председатель Harbin Electric Corporation, предупреждал, что многие молодые мужчины Китая стали «слабыми, робкими и самоуверенными». -низкая.”

От не играть в футбол до нежелания быть «армейским героем» — короткий скользкий путь. Эта «феминизация», — хмыкнул Си, — «неизбежно поставит под угрозу выживание и развитие китайской нации, если не будет эффективно управляться».

И даже когда он говорил, на улице были замечены безвольные молодые люди с цветами в волосах.

Точно так же, как Оскар Уайльд возвестил о падении Британской империи, и «мир и любовь» хиппи заставили Соединенные Штаты проиграть войну во Вьетнаме и начать ее долгий упадок, так и слишком молодые китайские мужчины носят макияж… — Стоп! Вы уверены, что партия хочет, чтобы вы пошли именно по этой риторической дороге?

Ну, ладно, может быть, не совсем те примеры, но что ветераны Великого похода скажут об этих женоподобных молодых девчачьих мужчинах? Вы не можете превратить их в настоящих солдат. Китай станет легкой добычей для первой попавшейся мужественной страны. Харрамф!

В Китае очень большая бюрократия, поэтому требуется время, чтобы проблема поднялась на вершину кучи, но к началу этого года она уже появилась.Неясно, проявлял ли пожизненный президент Си Цзиньпин личный интерес к этому вопросу, но его энтузиазм по поводу футбола как символа национальной силы и мужества хорошо известен, поэтому политики знали, что они на верном пути.

В документе утверждается, что Китаю необходимо нанять больше учителей-мужчин, чтобы они служили образцами для подражания (в настоящее время четыре из пяти учителей в городских районах — женщины), и «энергично развивать» такие виды спорта, как футбол, для «воспитания мужественности учащихся».

Министерство образования взяло на себя инициативу, опубликовав на прошлой неделе программный документ, озаглавленный «Предложение по предотвращению феминизации подростков мужского пола.«Нет, правда, клянусь, я не выдумываю. Проверьте это онлайн.

В документе утверждается, что Китаю необходимо нанять больше учителей-мужчин, чтобы они служили образцами для подражания (в настоящее время четыре из пяти учителей в городских районах — женщины), и «энергично развивать» такие виды спорта, как футбол, для «воспитания мужественности учащихся».

Официальное китайское информационное агентство Синьхуа немедленно занялось этим вопросом, осудив «андрогинных» молодых людей как «стройных, но слабых, как ива», и в соцсетях возник подозрительно мгновенный хор поддержки идеи о том, что традиционные формы маскулинности являются основными. фундамент национальной военной мощи.

Это, вероятно, звучит свежо для взрослого поколения китайцев, которое даже не знает реальной истории своей страны. Для других это звучит как группа англичан начала 20-го века в воротничках, заявляющих, что «битва при Ватерлоо была выиграна на игровых полях Итона». (Нет, это было не так. Оно было выиграно, когда прусская армия Блюхера вступила в битву во второй половине дня после форсированного марша.)

Похоже на банку позднеимперской чепухи, потому что так оно и есть.Игра в футбол иногда помогает вам лучше играть в футбол. Это не поможет вам лучше доминировать над иностранцами или вести войны — и почему вы все равно хотите это делать?

Поэтому приятно сообщить, что реакция китайских официальных лиц и социальных сетей была далеко не единодушной. «Является ли феминизация уничижительным термином?» один пользователь Weibo спросил и получил более 200 000 лайков, и People’s Daily не меньше, опубликовал статью, в которой утверждалось, что следует поощрять разнообразие и терпимость как среди мужчин, так и среди мужчин.

Вероятно, нет страны на Земле, где расхождение мнений поколений, особенно среди мужской половины, было бы больше, чем в Китае. От почти полностью иерархического общества в конце 1980-х (конфуцианство, усиленное «демократическим централизмом» коммунизма) к более молодому поколению, которое является эгалитарным и гендерно изменчивым (по крайней мере, в больших городах), — это чертовски большой скачок.

В конечном итоге это будет разрешено, как это обычно бывает, с помощью магии смены поколений.Молодые переживут старых и станут большинством. А вот и подлинный голос молодых, обобщенный в одном твите:

«Мужчин в этой стране на 70 миллионов больше, чем женщин. Ни в одной стране мира нет такого искаженного соотношения полов. Разве этого не достаточно по-мужски? »

Новая книга Гвинн Дайер «Проблемы роста: будущее демократии (и работы)».

---

выживших мужчин не «выхолащивают», а «вытесняют из гендерной идентичности» |

На примере Северной Уганды Филипп Шульц исследует пересекающийся вред, которому подвергаются мужчины, пережившие сексуальное насилие, и утверждает, что этот вред потенциально можно уменьшить.Он предполагает, что улучшение понимания — и языка — может помочь выздоровлению.

В повестке дня Совета Безопасности ООН (СБ ООН) и Женского мира и безопасности (WPS) изначально уделялось недостаточно внимания сексуальному насилию в отношении мужчин и мальчиков. Однако после принятия резолюции 2106 Совета Безопасности ООН в июне 2013 года и последующих резолюций мужчины и мальчики стали признаваться жертвами сексуального и гендерного насилия (СГН) в политической сфере и в сфере науки.Несмотря на то, что женщины и девочки по-прежнему в непропорционально высокой степени страдают от гендерного насилия, в настоящее время сексуальное насилие со стороны мужчин все чаще включается в концепции сексуального насилия во время войны, и эти преступления были задокументированы в более чем пятидесяти современных вооруженных конфликтах по всему миру.

Однако, несмотря на это растущее осознание, динамика этих преступлений — и то, как сексуальное насилие влияет на жизнь, отношения и гендерную идентичность выживших мужчин — остается плохо изученной. Широко утверждается, что сексуальное насилие со стороны мужчин ставит под угрозу мужскую идентичность выживших мужчин, что часто называют «выхолащиванием» посредством «феминизации» и / или «гомосексуализации».Подавляющее большинство исследований сексуального насилия в отношении мужчин предполагают, что «выхолащивание» выживших мужчин является одновременно мотивацией для совершения сексуального насилия в отношении мужчин, а также его основным последствием. Тем не менее, несмотря на первоначальные концептуальные представления, вопрос о том, как компрометирование маскулинности выживших происходит эмпирически и каковы последствия этих преступлений для выживших мужчин, остается недостаточно изученным.

Мемориал в Буркоко, к югу от графства Авач, Северная Уганда, в память о резне, совершенной Национальной армией сопротивления (NRA) в 1991 г. это динамичный процесс, продолжающийся с течением времени из-за социальных взаимодействий, последствий для здоровья и отсутствия медицинских услуг, учитывающих гендерные аспекты.В контексте гетеропатриархальных гендерных отношений физические акты сексуального насилия — и в особенности анальное изнасилование — подчиняют жертв-мужчин по гендерной иерархии. Согласно местным представлениям о гендере и сексуальности в Северной Уганде, если мужчина подвергается изнасилованию, он невольно принимает на себя женскую сексуальную роль и характер и тем самым становится подчиненным в иерархическом гендерном порядке.

Гендерные последствия сексуального насилия выходят за рамки физических нарушений и усугубляются различными физическими, психологическими и физиологическими последствиями, которые, в свою очередь, приводят к сексуальному и гендерному ущербу.Этот пересекающийся вред означает неспособность выживших мужчин защитить себя и свои семьи; обеспечивать материально и экономически в результате физических травм и долгосрочных последствий для здоровья; и производить потомство из-за физиологически обусловленной неспособности или трудностей в достижении или поддержании эрекции. В совокупности эти пересекающиеся переживания воздействуют на мужскую идентичность выживших мужчин множеством способов, напрямую затрагивая множество уровней того, что значит быть мужчиной в обществе Северной Уганды.

В дополнение к этому пониманию — что воздействие сексуального насилия на гендерную идентичность — это многоуровневый процесс, а не единичное событие — я утверждаю, что жизненные реалии выживших не обязательно статичны, но часто динамичны и изменчивы. Однако в литературе о сексуальном насилии в отношении мужчин процессы «кастрации» часто понимаются как окончательная и определенная потеря мужественности, а выжившие рассматриваются как полностью и на неопределенное время , лишенные своей мужской идентичности. .Например, в своей основополагающей статье на эту тему Сивакумаран утверждает, что сексуальное насилие лишает жертв их мужского статуса, предполагая необратимые эффекты. В действительности, однако, часто существует разрыв между языком и идеей «выхолащивания», которые кажутся статичными и недвусмысленными, и переживаниями выживших, которые часто изменчивы и изменчивы и потенциально могут измениться.

Анализ гендерного вреда выживших мужчин показывает, что воздействие сексуального насилия на гендерную идентичность потенциально может быть смягчено, конечно, не без оставления их физических и психологических следов.Чтобы проиллюстрировать это, выжившие мужчины в Северной Уганде часто заявляли, что чувствовали себя на «меньше, чем на мужчин» в результате сексуальных нарушений, с которыми они столкнулись. Один из выживших объяснил, что после изнасилования он « начал чувствовать себя бесполезным и недостаточно человеком ». Однако для многих выживших эти чувства и восприятия могли снова меняться с течением времени под влиянием ряда факторов, таких как членство в группах выживших или доступ к физической и психологической реабилитационной поддержке.

Один из выживших рассказал, что «до того, как мы объединились [в группу выживших], у нас было много ощущений того, что мы меньше похожи на мужчин, но с тех пор, как мы оказались в группе, эти чувства уменьшились на ». и психологическая поддержка, например, со стороны Проекта Закона о беженцах, подтвердила, что «благодаря лечению я смог снова работать и обеспечивать свою семью, как мужчина ». гендерной идентичности, этот опыт можно смягчить и со временем решить.

В свете этих выводов я утверждаю, что было бы более точным и уместным говорить о влиянии сексуального насилия на гендерную идентичность как о «вытеснении гендерной индивидуальности», а не как о «выхолащивании» посредством «феминизации» и / или « гомосексуализация ». Во многих смыслах эти термины основаны на женоненавистничестве, гендерном эссенциализме и гомофобии — предполагая, что символическое превращение в женское и / или гомосексуальное автоматически приводит к деградации и унижению и обязательно и по своей сути является негативным.В конечном счете, предположения о неуязвимости мужественности в отличие от инфантилизированной женственности, лежащие в основе языка «феминизация» (когда используются для сексуального насилия со стороны мужчин), рискуют усилить доминирующие и разрушительные идеи о мужественности и гетеросексуальности.

Но идея «выхолащивания» также попадает в тенденцию замораживания динамических переживаний во времени и пространстве. В качестве альтернативы, использование концепции «вытеснения из гендерной индивидуальности», вдохновленной Эдстремом, Доланом и его коллегами, вместо этого признает, что сравнимое с физическим перемещением, например, в лагерь беженцев или внутренне перемещенных лиц (ВПЛ), «вытеснение из гендерной личности». ‘потенциально может быть временным и, возможно, уменьшаться.

Из этого следует сделать вывод о том, что сексуальное насилие может поставить под угрозу мужественность переживших насилие мужчин динамичным образом, который сохраняется с течением времени; но эти переживания не обязательно статичны и окончательны и потенциально могут быть смягчены различными факторами. Это важно для понимания того, как эти преступления воспринимаются и переживаются с точки зрения гендерного ущерба, а также имеет значение для современных поисков справедливости и помощи выжившими.

Автор представил эту тему на семинаре, организованном Центром женщин, мира и безопасности в Лондонской школе экономики в мае 2018 года. Семинар проводился в рамках Стратегической сети по гендерному насилию в условиях войны и мира, финансируемой Советом по экономическим и социальным исследованиям. Фонд исследования глобальных проблем.

Эта статья была впервые опубликована в блоге LSE Women Peace and Security.

---

Д-р Филипп Шульц (@ philipp_schulz1) — научный сотрудник Института межкультурных и международных исследований (InIIS) Бременского университета.Его исследовательские интересы включают гендер, конфликты и безопасность, и его работа была опубликована в International Affairs , International Feminist Journal of Politic s или International Journal of Transitional Justice .

Его недавняя статья « Отступление от гендерной индивидуальности: сексуальное насилие и мужественность в северной Уганде » была опубликована в сентябрьском выпуске журнала International Affairs за 2018 год.

Взгляды, выраженные в этом сообщении, принадлежат автору и никоим образом не отражают точку зрения Африки в блоге LSE, Африканского центра Фироза Лалджи или Лондонской школы экономики и политических наук.

Феминизация американских школ

Феминизация американских школ Школы

Дон Клоссон

---

Введение

Растет понимание того, что мальчики школьного возраста из Америки не все в порядке. Фактически, многие из наших сыновей испытывают значительные проблемы как внутри, так и вне класса. Этот это иронично, ведь педагоги беспокоились в первую очередь о девочках. с 1990 года, когда Американская ассоциация Университетские женщины утверждали, что девочек не любят в школе.

Однако последние статистические данные показывают, что с младенческих лет и, кроме того, девочки получают более высокие оценки, чем мальчики, и, как правило, лучше в школе. {1} Хотя девочки почти устранили широко обсуждаемый разрыв в математике и естественных науках с мальчиками, баллы мальчиков в чтение и письмо находятся в упадке в течение многих лет. В конце в восьмом классе мальчиков сдерживают на 50 процентов чаще, и девочки в два раза чаще говорят, что хотят заниматься профессиональная карьера.{2} Мальчики имеют в два раза больше шансов получить ярлык «обучающиеся инвалиды», а в некоторых школах в десять раз чаще быть диагностированным с расстройством обучения, таким как СДВ. Мальчики теперь делают до двух третей наших классов специального образования и составляют 71 процент отчислений в школы. {3} Есть также свидетельства того, что мальчики страдают от низкой самооценки и неуверенности, поскольку учащиеся. {4}

Как старшеклассники, девочки имеют более высокие образовательные цели, чем мальчики, с большей вероятностью поступят в колледж, и, оказавшись там, с большей вероятностью получить степень бакалавра через пять лет.{5} большинство тех, кто получает степень магистра, сейчас женщины, и процент мужчин, ищущих профессиональную степень, снижается каждые год. {6} Мальчики чувствуют себя не намного лучше вне школы или. Мальчики в три раза чаще становятся жертвами насильственное преступление и вероятность совершения в четыре-шесть раз выше самоубийство. {7}

Хотя существует мало споров о том, что проблема существует, широко Предлагаются различные причины и решения.Доктор Уильям Поллак, который, среди прочего, является преподавателем Гарвардского университета. Медицинская школа и член-основатель Общества Психологическое исследование мужчин и мужественности американца Психологическая ассоциация написала книгу под названием « настоящих парней»: Спасая наших сыновей от мифов о детстве . Он утверждает, что ложная мужественность навязывается нашим мальчикам, тот, который отключает их от самих себя. В самом общем смысле, нашим мальчикам нужно снова в контакте с тем, кто они есть на самом деле.Кристина Хофф Соммерс, а Сотрудник У. Х. Брэди из Американского института предпринимательства принимает противоположная точка зрения. Она считает, что наши мальчики страдают от школы среда, которая способствует женским чертам и пытается втиснуть мальчиков в андрогинную форму, из которой они, естественно, бунтарь.

Хотя оба этих автора могут ошибаться, они наверняка не могут быть оба правы. В этой статье мы рассмотрим аргументы и попытаться выяснить, что нужно сделать, чтобы помочь нашему мальчики.

Потеря внутреннего мальчика

Одна популярная среди феминисток точка зрения утверждает, что мальчики страдая от мифов о мужественности, которые, если их навязывать, работают на втиснуть их в гендерную смирительную рубашку. Согласно этому теории, устаревшие представления о мужественности заставляют родителей подталкивать мальчики отдалились от своих матерей слишком рано, что привело к долгой жизни чувство тревоги и необратимый ущерб самооценке. Это точка зрения профессора Гарварда Уильяма Поллака в его книге Real Мальчики: спасая наших сыновей от мифов о детстве .

Что это за мужские мифы, которые доктор Поллак считает такими? опасный? Первый миф заключается в том, что природа побеждает воспитание. другими словами, мальчики будут мальчиками. Здесь предполагается, что тестостерон более эффективен в формировании поведения, чем отношения и обучение есть. Второй миф — мальчики должно быть мальчиков. Этот опасный миф поддерживает идею о том, что мальчики должны научиться быть крутыми и никогда не проявлять женских черт. Миф номер три — мальчики ядовиты.Где у девушек есть цивилизационное воздействие на окружающую среду, мальчики по своей природе опасны и потенциально опасны для окружающих.

Когда эти мифы используются в качестве руководства по воспитанию мальчиков, доктор Поллак считает, что мы вредим нашим детям. В нашем желании сделать мальчиков в крутых, конкурентоспособных мужчин, они теряют связь с тем, кто они на самом деле являются их «внутренним мальчиком», и в результате они злятся, неблагополучные взрослые мужчины, склонные к жестокому обращению со своими женами и пренебрежению их дети.

Многое из того, что доктор Поллак говорит о мальчиках, кажется правдой. Он хочет, чтобы мы воспитывать мальчиков, способных быть чуткими, сострадательными и ценить весь спектр человеческого поведения. К сожалению, он определяет гендерные роли так широко, что оставляет нам мало заметные границы. Похоже, доктор Поллак согласился бы с феминисткой Глорией Стайнем, которая недавно выступила за то, что «нам нужно воспитывать мальчиков, как мы воспитываем девочек «. {8}

По словам доктораГомосексуализм Поллака больше не вызывает споров. Это нормально. И большая часть ущерба, нанесенного маленьким мальчикам, — это результат гомофобии. К сожалению, то, что он считает сильнейшие научные доказательства биологических корней гомосексуализм — это исследование, проведенное в 1950-х. {9} Он игнорирует недавние исследование, которое значительно снижает силу его аргументов.

Единственная рекомендация, которая имеет значение для профессора Поллака, — это делает ли мальчик счастливым конкретное поведение.Счастье это все, что имеет значение, даже если мальчик чувствует, что счастье заключается в гомосексуальный образ жизни или беспорядочные гетеросексуальные связи. Гуманистической психологии больше нечем заняться. В библейское представление о том, что святой Бог мог сотворить мужчину и женщину с четкими ролями в уме не входит в картину.

Поэтому рассмотрим ответ на популярные идеи доктора Х. Поллак.

Андрогинная зона

1990-е годы принесли ряд мощных идей по как школы смотрят на мальчиков и обращаются с ними.Кэрол Гиллиган, первая в Гарварде профессор гендерных исследований, в начале 80-х написал книгу, описали, как молодые девушки теряют самооценку, когда достигают юность. Американская ассоциация женщин с университетским образованием основывалась на свою работу в начале 90-х, выпустив опрос, в котором было объявлено, что девочки стали жертвами «мужской» культуры и, как следствие, теряют самооценку, когда достигают возраста двенадцати или тринадцати лет. Успешное лоббирование Конгресса привело к принятию Гендерного Закон о равноправии 1994 года, в соответствии с которым девочки были отнесены к категории малообеспеченных. населения, ставя их в один ряд с другими угнетенными меньшинствами.

С тех пор учителя и администраторы были завалены материалы и конференции по гендерному равенству, спонсируемые Департаментом образования. Однако что по-настоящему запаниковало школьных администраторов решение Верховного суда 1999 г., касающееся сексуальных домогательств законы школьникам. Решение было принято по иску семья десятилетней Монро, штат Джорджия, девочка из-за отказ школы предотвратить ее домогательства со стороны десятилетнего мальчика.Под угрозой дорогостоящих судебных исков над их головами руководители не могли отказаться от внедрения гендерной политики в свои школы.

Примером распространяемой информации может быть: взяты из заявлений директора Женской Издательский центр Закона о равенстве в образовании, Кэтрин Хэнсон. Hanson утверждал, что четыре миллиона женщин забивают до смерти каждый год в Америке это насилие является основной причиной смерти среди женщин, и что основная причина травм среди женщин избит мужчиной дома.{10} Это была бы шокирующая статистика, если бы они были правдой. На самом деле в этой стране умирает один миллион женщин каждый год, когда основной причиной смерти являются болезни сердца, за ним следует рак. {11} Убийство находится в самом конце списка, после самоубийство. {12}

Почему лидеры гендерного равенства чувствуют необходимость преувеличивать злоупотребления женщин в нашем обществе? Потому что они хотят создать радикальная переподготовка американских мальчиков. Феминистки вроде доктора Нэнси Маршалл из Центра исследований женщин колледжа Уэллсли считают, что гендер — это полностью изученное понятие.Она заявляет, что «когда рождаются младенцы, они не знают пола». {13} Другими словами словами, маленькие мальчики должны узнать, что значит быть мальчиком. Она считает, что это происходит в возрасте от двух до семи лет. В слайд-шоу, представленное г-жой Маршалл, она объяснила, что «молодой ум подобен желе: вы научитесь наполнять его всем хорошим материал до того, как он застынет «. {14} Хороший материал составляет феминизация мальчиков. Чтобы подчеркнуть свою точку зрения, она возвращалась несколько раз к образу дошкольника, одетого на каблуках и одеваться.

Гендерная политика в классе

Гендерные крестоносцы верят, что если они мало что могут повлиять мальчики достаточно рано, они могут сделать их более похожими на маленьких девочек. Философ-феминистка Сандра Ли Бартки пишет, что люди рождаются бисексуалом и через обусловливание «превращаются в мужчину и женские гендерные личности «. {15} Уильям Поллак, Гарвард психолог, утверждает, что отказавшись от традиционных мужских стереотипов «следующее поколение мальчиков» сможет безопасно оставаться в кукольном углу столько, сколько они хотят, не будучи насмехались.»{16} Соответствующий возрасту кукла, в которую играют мальчики, не является проблема. И все же он становится единым, когда становится центром попытки переосмыслить, что значит быть мужчиной.

Министерство образования поддержало написание модели. учебная программа для поставщиков дневного ухода под названием Creating Sex-Fair Семейный дневной уход . {17} Похоже, что основная цель Учебная программа, опять же, состоит в том, чтобы заставить мальчиков играть в куклы. Из его десяти фотографии, две — мальчиков с куклами. Инструкторы предупреждены «избегайте очень женственных кукол, таких как Барби или очень мужественных куклы, такие как Г.И. Джо «. {18} Они также призывают инструкторов следить за детская фантазия. Если гендерные стереотипы разыгрываются, взрослые должны быть готовы вмешаться. По мнению авторов, без гендерно-нейтрального воспитания детей «мы не сможем осуществить наши мечты равенства для всех людей «. {19}

Учитель из Сан-Франциско делает еще один шаг вперед. У нее есть превратили свой класс в женское сообщество учащиеся. Все изображения в классе изображают женщин, и как единое целое феминистка отметила, что «возможно, впервые именно мальчики глядя в окно.»{20} Хотя каждый студент обязан исполнят драматический диалог авторским голосом, мальчики заставляли выполнять работу женщины. Один маленький мальчик пытается синхронизировать губы песня блюзовой певицы Этты Джеймс, и когда другие мальчики хихикают их наказывают за бесчувственность. {21} Во время анамнеза в классе девочкам предлагается обсудить сексуальные отношения мальчиков хищники. Учитель очень рад видеть, как злятся девочки получающий. Хотя один мальчик пытается защитить свой пол, другой признается интервьюеру: «Я действительно не мог защитить себя, потому что это правда.Знаешь, люди свиньи? «{22}

Школы отрицают то самое поведение, которое делает мальчиков мальчиками. В Южной Калифорнии мать была ошеломлена, узнав, что ее сын был наказан за бег и перепрыгивание через скамейку в перерыв. {23} Исследования в Англии показали, что мальчикам полезно соревнования в школе. Однако из уважения к женской склонности чтобы узнать больше в кооперативных группах, соревнования всех видов очищается от школы.Шестьдесят процентов от американского максимума школы больше не используют рейтинги классов и не объявляют выступающие с прощальной речью. {24} Ссылаясь на враждебное отношение к спискам почета, один из руководителей заявил: «Это бросает вызов философии о том, чтобы не делать его таким конкурентоспособным для этих маленьких детей, мы даже хмуриться по орфографии пчел «. {25}

Библейская мужественность

Феминистки утверждают, что у нас есть только две модели мужественности. выбирать из. С одной стороны, у нас есть эгоцентричный, беспроигрышный всесторонний, варварский, мачо-менталитет, изображаемый стереотипными футбольный тренер средней школы.Они утверждают, что эта модель производит мальчики, которые избивают, насилуют и вообще притесняют женщин. Его также обвиняют за кровопролитие в кампусах средней школы в Колорадо, Арканзас, и в другом месте. Другая модель, предложенная феминистками, называет для «глубокой революции», которая изменит способ общества конструирует молодых мужчин. {26} Он надеется устранить стереотипные мальчишеское поведение, такое как грубость и агрессивное соревнование. В На самом деле, они надеются, что будущее будет больше похоже на Филадельфию. школа, которая «заменила традиционные перемены на» социализированные ниши », в которых детям поручают структурированные занятия и тщательно отслеживаются «так, чтобы гендерные стереотипы погашен.{27}

Я хотел бы поддержать третью модель мужественности. Этот библейский модель определяет зрелую мужественность как «чувство доброжелательности ответственность за руководство, обеспечение и защиту женщин способами соответствует различным отношениям мужчины «с противоположным секс. {28} Эта библейская модель предполагает, что ряд вещей соответствует действительности. по поводу пола. Прежде всего, Бог создал мужчин и женщин, чтобы они дополняли друг друга. друг с другом. Оба одинаково ценны для Бога и Его Царства, но у каждого разные роли, данные Богом.Во-вторых, он смотрит на модель лидерства служителей, изображенная ролью Христа как главы церковь, за которую Он пострадал и умер.

Мальчики, которые придерживаются этого идеала зрелой мужественности, не выдержат со стороны женщин и позволять им подвергаться физическому или сексуальному насилию, как недавно произошло торжество в Центральном парке. И они не будут лично воспользоваться женщиной, не нарушая собственных определение того, что значит быть мужчиной.

Эта картина мужественности позволяет мужчинам заботиться и чувствительный.Это не запрещает им быть поварами или медсестрами. Это действительно определяет, в конечном счете, как мужчина должен воспринимать женщина. Он должен относиться ко всем женщинам, начиная со своей матери, как достойны уважения и защиты. Когда мужчины соревнуются, физически активные натуры ориентированы на эту цель, женщины будут найти в нашем обществе гораздо более безопасное место для проживания.

Это будет нелегкая битва за восстановление такого мышления в нашей школ, особенно когда тенденция идет в обратном направлении направление.Однако, как родители, мы оказываем значительное влияние на наши мальчики и юноши. Следует передавать библейскую этику ясно и часто по мере взросления наших мальчиков, особенно когда у них начинаются серьезные отношения с девушками. Позволять феминистская модель доминирования приведет к разочарованию мальчиков, которые загнаны в тупик в их Богом данной роли — руководить, обеспечивать и защитить женщин в их жизни.

Реинжиниринг мальчиков во имя эгалитаризма будет не только терпят неудачу, но наносят ущерб бесчисленному количеству нормальных детей в нашей школы.

Банкноты

1. Уильям Поллак, Настоящие мальчики: спасая наших сыновей от мифов о детстве , (Нью-Йорк: Генри Холт и компания, 1998), 15.
2. Там же.
3. Там же.
4. Там же, xxiii
5. «Неделя образования» (Том XIX, № 34, 3 мая 2000 г.), 1.
6. Поллак, 15.
7. Там же.
8. Кристина Хофф Соммерс, Война против мальчиков, , (Нью-Йорк: Саймон и Шустер, 1999), 44.
9. Поллак, 214.
10. Там же, 48.
11. Там же, 49.
12. Там же.
13. Там же, 74.
14. Там же.
15. Там же, 86.
16. Там же.
17. Там же, 76.
18. Там же, 77.
19. Там же.
20. Там же, 81.
21. Там же, 82.
22. Там же, 83.
23. Там же, 94.
24. Там же, 169.
25. Там же.
26. Там же, 85.
27. Там же, 95.
28. Джон Пайпер и Уэйн Грудем, Восстановление библейской мужественности и женственности , (Уитон, Иллинойс: Crossway Books, 1991), 36.

© 2000 Probe Ministries International

---

Сложная гендерная история розового

Цвет неизменно ассоциируется с нежностью и женственностью.

Это, однако, недавняя разработка.

«Если вы вернетесь в 18 век, маленькие мальчики и маленькие девочки из высших классов носили одинаковую одежду розового, синего и других цветов», — сказала Валери Стил, директор музея FIT, Технологического института моды. Нью-Йорк.

Фактически, розовый даже считался мужским цветом. В старых каталогах и книгах розовый был цветом для маленьких мальчиков, сказала Леатрис Эйсман, эксперт по цвету и исполнительный директор Института цвета Pantone.

«Это был родственный материнскому цвету красный, который был пылким и страстным, более активным, более агрессивным. Даже если вы уменьшите уровень оттенка, это был цвет, который ассоциировался с мальчиками», — сказал Эйсман.

В статье под названием «Розовый или синий», опубликованной в отраслевом журнале The Infants ‘Department в 1918 году, говорилось, что общепринятым правилом является розовый цвет для мальчиков и синий для девочек.«Причина в том, что мальчику больше подходит розовый, как решительный и более сильный цвет», — говорится в сообщении.

Итак, когда же произошел разворот?

Отсутствие консенсуса

По словам Стила, гендерная принадлежность розового цвета в Америке сложна.

«В Америке к 1890-м и началу 20-го века производители пытались продавать больше детской и младенческой одежды, кодируя ее по цвету», — сказала она. Некоторые производители маркируют розовый для мальчиков и синий для девочек, и наоборот.

В 1927 году было много региональных различий в том, как магазины характеризовали цвет, сказал Стил. Такие магазины, как Best & Co. на Манхэттене и Marshall Field в Чикаго, называли розовый цвет мальчишеским. Другие, такие как Macy’s на Манхэттене и Wanamaker’s в Филадельфии, определили розовый цвет как цвет девушки.

«Единодушия не было, — сказал Стил. «Люди начали думать, что к 1920-м годам из-за попыток производителя существует различие между розовым и синим для мальчиков и девочек.

Стил считает, что приобретение двух картин 18-го века американского миллионера Генри Хантингтона начало переломить ситуацию в пользу того, что розовый цвет является цветом девочек. На «Голубом мальчике» изображен мальчик, одетый в синее, а на «Пинки» — девушка в розовой одежде.

Покупка Хантингтона была широко освещена в американской прессе, сказал Стил. Люди начали думать, что на протяжении сотен лет синий цвет был для мальчиков, а розовый — для девочек. Но это было неправдой, она сказал.

«Если вы оглянетесь назад, маленькие мальчики в 18 веке носили голубой и розовый цвет, взрослые мужчины — голубой и розовый, а женщины и маленькие девочки — голубой и розовый», — сказал Стил.

Заявление

Сегодня мальчик или мужчина не могут носить розовое без какого-либо заявления, сказал Джо Паолетти, ученый и автор книги «Розовое и синее: отличия девочек от мальчиков в Америке». »

Паолетти сказала, что если бы ее друг был одет в розовый галстук или розовую рубашку, они бы указали на это.«Если бы это был просто цвет, вам бы не пришлось этого делать. Вы используете розовый галстук, чтобы показать:« Я феминистка »или« Я не привязан к гендерным ролям ».

Эйсман согласен с тем, что использование розового для мужчин неуклонно растет. «Но нужен мужчина, который бы посмотрел на это и сказал:« Мне не угрожает ношение розового »или« Я не думаю, что другие люди будут рассматривать меня как слишком женственного, если я буду носить розовое », » она сказала.

Однако исследователи из Pantone обнаружили, что розовый цвет адаптируется мужчинами больше, чем когда-либо прежде, сказал Эйсман.Такие производители рубашек, как Pink in London и розовые рубашки-поло Ralph Lauren, помогли сделать этот цвет популярным среди мужчин.

Эйсман сказал, что для некоторых мужчин предвзятое отношение к розовому цвету является естественным. Но все меняется.

«Я думаю, что в целом у молодого поколения просто нет некоторых предубеждений по поводу определенных цветов, которые, возможно, есть у отцов и дедов, которые были воспитаны с идеей, что розовый предназначен только для маленьких девочек или мальчик никогда не должен носить розовый «, — сказала она.