Произвольность это в психологии определение: Гребенникова О.В. Психолого-педагогические условия развития произвольного поведения дошкольников

Развитие воли и произвольности в дошкольном возрасте

 Проблема воли и произвольности является центральной для психоло­гии личности и ее формирования. Понятия «воли» и «произвольности» охватывают достаточно широкий круг разнородных феноменов: дей­ствия по инструкции, настойчивость и самостоятельность в достиже­нии цели, соподчинение мотивов, соблюдение правил, целеполагание, волевые усилия, моральный выбор, опосредствованность познаватель­ных процессов и пр.

В научной литературе можно выделить два основных подхода к опре­делению сущности этих понятий, один из которых связан с овладением своим поведением и саморегуляцией, а другой — с формированием мотивационной сферы ребенка.

Первый из них рассматривает произвольность и волю в контексте проблемы сознания. Главными характеристиками волевого и произ­вольного поведения полагаются осознанность или сознательность. Во­левое и произвольное поведение противостоит неосознанному, или импульсивному.

Осознанность собственных действий предполагает их опосредствованность, то есть наличие некоторого средства, с помощью  которого субъект может выйти за пределы непосредственной ситуации и встать в отношение к самому себе. Большой вклад в разработку тако­го подхода внес Л. С. Выготский, который определял произвольные процессы как опосредствованные.

Второй подход является достаточно распространенным и связы­вает понятия воли и произвольности смотивационной сферой человека. Определение воли как причины активности человека можно найти как в зарубежной (К. Левин, Ж. Пиаже, В. Вундт и др.), так и в отечествен­ной психологии (С. Л. Рубинштейн, А. Н. Леонтьев, Л. И. Божович и др.). Волевые качества личности (целеустремленность, настойчи­вость, смелость, решительность и др.) предполагают наличие сильных, устойчивых мотивов, подчиняющих себе другие, то есть развитую ие­рархию мотивов.

Таким образом, мы имеем два различных подхода к определению данных понятий и два термина. В этой связи целесообразно различать содержание двух употребляемых в психологии терминов — воля и про­извольность.

Волю можно представить как наличие устойчивых и осознанных же­ланий или мотивов поведения, которые подчиняют себе остальные. Развитие воли, исходя из этого, будет заключаться в становлении соб­ственных желаний или «волений» ребенка, их определенности и устойчивости. Произвольность, вслед за Выготским, нужно понимать как способность владеть собой, своей внешней и внутренней деятельностью. Развитие произвольности заключается в овладении средствами, позво­ляющими осознать свое поведение и управлять им.

При таком понимании воля и произвольность в некотором смысле противоположны: если волевое действие направлено вовне, на предмет внешнего мира (на его достижение или преобразование), то произволь­ное действие направлено на себя, на средства овладения своим поведе­нием. В реальной жизни проявления воли и произвольности в ряде случаев могут не совпадать. Так, например, упрямство, настойчивость, навязчивые желания ребенка, которые являются очевидными проявлениями воли ребенка, могут вести к неконтролируемому, неуправляемо­му поведению.

С другой стороны, выполнение инструкций взрослого, будучи одной из форм произвольного, опосредствованного поведения, может не быть волевым, если мотив действий исходит не от самого ребенка, а навязывается извне.

Вместе с тем процесс становления волевого и произвольного пове­дения имеет единую направленность, которая заключается в преодоле­нии побудительной силы ситуативных воздействий и стереотипных реакций и в становлении способности самостоятельно определять свои действия и управлять ими. Формирование и волевого, и произвольно­го действия идет по пути преодоления импульсивных реакций и станов­ления собственного, свободного и осознанного поведения.

В онтогенезе воля и произвольность развиваются в неразрывном единстве и взаимно обусловливают друг друга. Каждое культурно-за­ данное средство для того, чтобы опосредствовать поведение ребенка и поднять его на новый уровень произвольности, должно быть осмыс­лено ребенком и мотивировать его действия. Термин Выготского «средство-стимул» как раз означает культурное средство, ставшее побудителем собственной активности ребенка. С этой точки зрения про­извольность нельзя рассматривать только как механическое выполне­ние требований взрослого или как приспособление к социальной среде. Произвольность как качество личности проявляется только в том слу­чае, если требования общества (правила или нормы поведения) стали собственными потребностями и мотивами ребенка, если их выполне­ние происходит по его собственной воле.

Но здесь возникает вопрос: как входит в жизнь и сознание ребенка то социокультурное содержание, которое не только отражается им, но приобретает «мотивационное значение» и «непосредственную побу­ дительную силу». Как возможно превращение культурно-заданных средств и образцов в мотивы собственных действий ребенка?

Самый общий ответ на него заключается в известном утверждении Л. С. Выготского о том, что «за сознанием лежит жизнь». Разные фор­мы культурно-исторического опыта не могут быть переданы ребенку непосредственно, через объяснение или демонстрацию образцов дей­ствия. Для их усвоения он должен быть вовлечен в специально направ­ленную практическую деятельность. В этой деятельности рождаются и смысл, и средства (способы, образцы) деятельности. В раннем и до­школьном возрасте такое вовлечение происходит только в совместной жизнедеятельности ребенка со взрослым.

Взрослый является для ребенка не только носителем средств, образ­цов и способов действия (то есть значений), но и живым олицетворе­нием тех мотивационных, смысловых уровней, которыми ребенок пока не обладает. На эти уровни он может подняться только через общение, совместную деятельность и общие переживания со взрослым. Мотива­ция, как и всякая другая высшая психическая функция, обнаруживает себя дважды: сначала как форма взаимодействия и сотрудничества ме­жду людьми, как категория интерпсихическая, затем как внутреннее, собственное отношение субъекта, как категория интрапсихическая (вспомним основной закон развития высших психических функций).

Однако способ передачи смысловых уровней принципиально иной, чем при усвоении средств и способов деятельности. Здесь необходима эмоциональная вовлеченность взрослого в общую с ребенком деятельность, благодаря которой может произойти передача смысла и мотива, то есть своего рода эмоциональное заражение.

Этот процесс взаимодействия, в котором взрослый является посред­ником между ребенком и каким-либо культурным содержанием, можно назвать процессом приобщения. Взрослый приобщает ребенка к новому предмету его деятельности и сознания. Причем в этом процессе он не только передает ребенку средства овладения своим поведением, но и мо­тивирует новую деятельность, делает ее аффективно значимой.

Процесс приобщения проходит через ряд этапов. Вначале новый предмет деятельности существует для ребенка в скрытой, латентной форме, как атрибут присутствия взрослого. Однако благодаря тому, что взрослый не просто демонстрирует нужный способ действия, а переда­ ет ему аффективный заряд, то есть ярко выражает свой интерес и эмо­циональное отношение, в определенный момент происходит «откры­тие» нового предмета. Ребенок начинает видеть новый предмет PI НОВЫЙ способ действия. Эмоциональная притягательность предмета, мотиви­рующая направленную на него активность, его образ и способ действия с ним открываются перед ребенком в неразрывном единстве.

Ребенок открывает в предмете собственный способ действия (например, он по­нимает, что может выполнять роль другого, и знает, как именно это нужно делать). Взрослый при этом «уходит в тень», уступая место на экране сознания ребенка новой для него реальности.

2.2. Воля как синоним произвольности. Психология воли

2.2. Воля как синоним произвольности

И. М. Сеченов писал, что произвольный — значит сознательно-разумный [1953, с. 136]. Тем самым он выступает против обывательских представлений о том, что между мыслями и желаниями — с одной стороны, и поступками — с другой стороны, должна быть свободная сила, которая и называется волей. Человек волен поступать и согласно своим мыслям, и желаниям и наперекор им. Из этого высказывания следует, что для И. М. Сеченова воля и есть не что иное, как произвольность.

Чтобы не быть голословным, приведу функции воли, отмеченные И. М. Сеченовым: «Она может вызывать, прекращать, усиливать и ослаблять движение» [1952, с.

249]. Как видим, воля связывается не только и не столько с мобилизацией и преодолением препятствий, сколько с обычным сознательным (т. е. произвольным) управлением человеком своими действиями.

…

Наиболее характерны для человека сознательные движения, направленные на достижение поставленной цели. т. е. произвольные движения… Сочетание или целая система движений, связанных между собой общей целью и единым мотивом, называется волевым действием человека…

Мы называем направленные на достижение сознательно поставленной цели действия волевыми, потому что они являются выражением нашей воли, которая представляет собой сознательную целеустремленность человека на выполнение тех или иных действий.

Корнилов К. Н.

1948. С. 315–316

С моей точки зрения, «воля» — не столько объяснительное, сколько классификационное понятие, которое позволяет отделить произвольные (сознательные, разумные) действия от рефлекторных (непроизвольных) реакций. Воля, как и многие другие психологические термины (восприятие, мышление, память) — это обобщенное понятие, обозначающее определенный класс психических явлений, процессов и действий, объединенных единой функциональной задачей — сознательным и преднамеренным управлением поведением и деятельностью человека. Использование таких обобщающих понятий удобно, так как с их помощью мы сразу узнаем, о каком классе действий, процессов идет речь.

В подтверждение именно такой точки зрения можно привести тот факт, что Аристотель, который считается одним из первых мыслителей, подошедших к изучению воли с научных позиций, употребил этот термин как раз с целью обозначения определенного класса

действий и поступков человека, а именно тех, которые детерминируются не потребностями, желаниями, а пониманием нужности, необходимости этих действий. Иначе говоря, речь идет о классе сознательных поступков и действий, или о стремлениях, опосредованных размышлением. Аристотель ввел понятие о произвольных движениях, чтобы отделить их от непроизвольных, которые осуществляются без размышления. К произвольным действиям он относил те, о которых «мы заранее совещались с собою» (чтобы не создавалось излишнего противопоставления «разумных» действий и тех, которые вызваны желанием, следует заметить, что сознательными, связанными с предваряющими их размышлениями, могут быть и те действия, которые вызваны имеющимися у человека потребностями, желаниями; поэтому такие действия нельзя исключать из состава произвольных).

…

Волевыми мы называем такие действия, которые направлены на достижение сознательно поставленных целей. Воля — это та сторона психической жизни человека, которая получает свое выражение в сознательной направленности действий.

Мясищев В. Н. и др. 1968. С. 132

Итак, сопоставляя оба рассмотренных подхода к проблеме воли, делаешь вывод, что каждый из них страдает некоторым экстремизмом. Первый подход необоснованно противопоставляет волю и разум как механизмы управления поведением и деятельностью. Второй подход, также необоснованно, отрицает наличие воли как реального психического явления. В действительности же воля — это, во-первых, реальное психическое явление, представляющее собой произвольное управление; и во-вторых, она неразрывно связана с разумом (конечно, не подменяя его), поскольку произвольное управление — всегда сознательное и преднамеренное, т. е. разумное.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

№ 3803 «Развитие воли и произвольности дошкольников» — Воспитателю.ру

Элефтерьяди Ольга Петровна

МБДОУ детский сад №152 «Виктория» филиал № 1 «Зоренька»

воспитатель

 

«Развитие воли и произвольности дошкольников»

 

 

Волевое действие – это сознательное действие, связанное с преодолением серьезных трудностей на пути к цели и, в связи с этим, сопряженное со значительными волевыми усилиями. Таким образом, волевое действие характеризуется не только наличием определенного мотива, цели, формированием образа ожидаемого результата, но и значительным волевым усилием.

Волевое действие отличает то, что оно является собственным, инициативным и одновременно осознанным и осмысленным действием субъекта. Воля в действии проявляется как осмысленная инициативность. Г.Г. Кравцов подчеркивает, что при таком понимании нет качественного различия или разнонаправленности воли и произвольности, нет никакого барьера между ними. Произвольность оказывается своеобразным обнаружением той самой психологической реальности, которая в явном и полном виде выступает в волевом действии .

Как в волевом, так и в произвольном действии присутствуют отличительные характеристики волевого акта – осмысленность и инициативность. Смысловой аспект у произвольного и волевого действия различается. Волевое действие всегда имеет личностный смысл, тогда как смысл произвольных действий может быть самым различным по глубине и обобщенности, но все-таки он чем-то ограничен. Например, у детей дошкольного возраста произвольные действия чаще всего имеют ситуативно обусловленный смысловой контекст.

Волевые действия – это разновидность произвольных действий, спецификой которых является использование при достижении цели волевого усилия. Это действия, связанные с преодолением затруднений, требующие больших затрат энергии и сопровождающиеся переживанием внутреннего напряжения.

К волевым действиям относятся все те сенсорные, мнемические и двигательные действия, осуществление которых требует проявления значительного волевого усилия (концентрация внимания, припоминание, сдерживание побуждений, проявление большой силы, быстроты и выносливости, всматривание (при плохой видимости), прислушивание (при плохой слышимости или звуковых помехах).

Волевая деятельность состоит из определенных волевых действий, которые подразделяют на простые и сложные.

К простым относятся те, при которых человек без колебаний идет к намеченной цели, ему ясно, чего и каким путем он будет добиваться. Для простого волевого действия характерно то, что выбор цели, принятие решения на выполнение действия определенным способом осуществляются без борьбы мотивов .

В сложном волевом действии выделяют следующие этапы: 1) осознание цели и стремление достичь ее;

2) осознание ряда возможностей достижения цели;

3) появление мотивов, утверждающих или отрицающих эти возможности;

4) борьба мотивов и выбор;

5) принятие одной из возможностей в качестве решения;

6) осуществление принятого решения.

Этап «осознание цели и стремление достичь ее» не всегда сопровождается борьбой мотивов в сложном действии. Если цель задана извне и ее достижение обязательно для исполнителя, то ее остается только познать, сформировав у себя определенный образ будущего результата действия. Борьба мотивов возникает на данном этапе тогда, когда у человека есть возможность выбора целей, очередности их достижения. Борьба мотивов, которая возникает при осознании целей, – это не структурный компонент волевого действия, а определенный этап волевой деятельности, частью которой выступает действие. Каждый из мотивов, прежде чем стать целью, проходит стадию желания (в том случае, когда цель выбирается самостоятельно).

Поскольку у человека в любой момент имеются различные значимые желания, одновременное удовлетворение которых объективно исключено, то происходит столкновение противостоящих, несовпадающих побуждений, между которыми предстоит сделать выбор. Эту ситуацию и называют борьбой мотивов. На этапе осознания цели и стремления достичь ее борьба мотивов разрешается выбором цели действия, после чего напряжение, вызванное борьбой мотивов на этом этапе, ослабевает.

Этап «осознание ряда возможностей достижения цели» — это собственно мыслительное действие, являющееся частью волевого действия, результат которого – установление причинно-следственных отношений между способами выполнения волевого действия в имеющихся условиях и возможными результатами.

На следующем этапе возможные пути и средства достижения цели соотносятся с имеющейся у человека системой ценностей, включающей убеждения, чувства, нормы поведения, ведущие потребности. Здесь каждый из возможных путей проходит обсуждение в аспекте соответствия конкретного пути системе ценностей данного человека.

Этап борьбы мотивов и выбора оказывается центральным в сложном волевом действии. Здесь, как и на этапе выбора цели, возможна конфликтная ситуация, связанная с тем, что человек принимает возможность легкого пути достижения цели (это понимание – один из результатов второго этапа), но в то же время в силу своих моральных чувств или принципов не может его принять. Другие пути являются менее экономичными (и это тоже человек понимает), но зато следование им больше соответствует системе ценностей человека.

Результатом разрешения этой ситуации является следующий этап – принятие одной из возможностей в качестве решения. Он характеризуется спадом напряжения, поскольку разрешается внутренний конфликт. Здесь уточняются средства, способы, последовательность их использования, т.е. осуществляется уточненное планирование. После этого начинается реализация намеченного на этапе осуществления принятого решения.

Этап осуществления принятого решения, однако, не освобождает человека от необходимости прилагать волевые усилия, и порой не менее значительные, чем при выборе цели действия или способов его выполнения, поскольку практическое осуществление намеченной цели опять же сопряжено с преодолением препятствий.

Результаты любого волевого действия имеют для человека два следствия: первое – это достижение конкретной цели; второе связано с тем, что человек оценивает свои действия и извлекает соответствующие уроки на будущее относительно способов достижения цели, затраченных усилий.

Воля человека характеризуется определенными качествами. Волевые качества – это относительно устойчивые, независимые от конкретной ситуации психические образования, удостоверяющие достигнутый личностью уровень сознательной саморегуляции поведения, ее власти над собой .

Волевые качества рассматривают как индивидуальные особенности свободы, присущие отдельным людям. Каждое волевое качество имеет свою психофизиологическую структуру, которая в одних компонентах может совпадать у разных волевых качеств, а в других – расходиться. Главным признаком устойчивости волевых качеств является степень постоянства проявления волевого усилия в однотипных ситуациях. Соотношение этих свойств у разных людей может быть разным.

Прежде всего, принято выделять силу воли как обобщенную способность преодолевать значительные затруднения, возникающие на пути к достижению поставленной цели. Именно препятствия, преодолеваемые с помощью волевых усилий, являются объективным показателем проявления силы воли .

Среди различных проявлений силы воли принято выделять такие личностные черты, как выдержка и самообладание, которые выражаются в умении сдерживать свои чувства, когда это требуется, в недопущении импульсивных и необдуманных действий, в умении владеть собой и заставлять себя выполнять задуманное действие. Другой характеристикой воли является целеустремленность. Под целеустремленностью принято понимать сознательную и активную направленность личности на достижение определенного результата деятельности. Очень часто, когда говорят о целеустремленности, используют такое понятие, как настойчивость. Это понятие характеризует стремление человека в достижении поставленной цели даже в самых сложных условиях.

Важной характеристикой воли является инициативность. Инициативность заключается в способности предпринимать попытки к реализации возникших у человека идей. Сделать первый осознанный шаг к реализации новой идеи может только самостоятельный человек. Самостоятельность – это характеристика воли, которая непосредственно связана с инициативностью. Самостоятельность проявляется в способности осознанно принимать решения и в умении не поддаваться влиянию различных факторов, препятствующих достижению поставленной цели. От самостоятельности следует отличать негативизм. Негативизм большинством психологов расценивается как слабость воли, выражающаяся в неумении подчинить свои действия доводам разума, сознательным мотивам поведения, в неумении противостоять своим желаниям, ведущим к безделью, и др.

Психологи отмечают, что инициатива, проявляемая человеком, помимо самостоятельности всегда связана еще с одним качеством воли – решительностью. Решительность заключается в отсутствии излишних колебаний и сомнений при борьбе мотивов, в своевременном и быстром принятии решений. Прежде всего, решительность проявляется в выборе доминирующего мотива, а также в выборе адекватных средств достижения поставленной цели. Решительность проявляется и при осуществлении принятого решения. От решительности, как позитивного волевого качества, необходимо отличать импульсивность, которая характеризуется торопливостью в принятии решений, необдуманностью поступков. Исключительно важным волевым качеством человека является последовательность действий человека. Последовательность действий характеризует то, что все совершаемые человеком поступки вытекают из единого руководящего принципа, которому человек подчиняет все второстепенное и побочное. Последовательность действий, в свою очередь, самым тесным образом связана с самоконтролем и самооценкой.

Таким образом, изучение научной литературы, посвященной проблеме волевых качеств, свидетельствует о том, что эти качества рассматриваются разными авторами в разных контекстах и в разных терминах. Вместе с тем можно выделить два основных подхода к определению сущности этих понятий и к их исследованию. Первый из них рассматривает произвольность (и волю) в контексте проблемы сознания, второй — в контексте проблемы мотивации.

 

 

Под произвольностью в психологии рассматривают конкретную мотивационную функцию. Касаемо старших дошкольников данная функция направлена на сформированность психологической готовности к обучению в школе.

Произвольность также определяют как предпосылку к учебной деятельности у дошкольников. Конец дошкольного детства — это период сильных изменений в психике детей. У них начинается переход всех непосредственных процессов, включая поведение, к произвольности. Дети проявляют социальные нормы, к которым уже относятся достаточно положительно.

Дети способны сознательно и произвольно регулировать свою деятельность. Если произвольность не сформирована, то у дошкольников не возникнет желания дальнейшего школьного обучения, дети не смогут соблюдать школьные правила. У них возникнут в процессе обучения серьезные трудности.

Возраст 6-7 лет является критическим в том плане, что у дошкольников должно развиваться произвольное поведение,  необходимое для обучения в дальнейшем, однако, детям еще трудно регулировать свои мотивы и побуждения. Готовность к  школе требует от дошкольников беспрекословного подчинения требованиям учителя, выполнения правил поведения в школе, умений организации самостоятельной деятельности.

Произвольность включает различные стороны личности ребенка . Это  произвольность поведения, саморегуляции, психических процессов, в том числе внимания, памяти и т.д. Коротко рассмотрим каждый аспект произвольности в дошкольном возрасте.

Произвольность включает следующие умения:

—                    четко осознавать необходимость подчинения конкретному правилу;

—                    ориентация на выполнение заданных требований;

—                    быть внимательным к говорящему,  готовность выполнять задания говорящего;

—                    если есть наглядный образец, уметь выполнять задание в самостоятельной деятельности.

Если у ребенка развита произвольность поведения, то он умеет управлять своими поступками, контролировать свое настроение. Регулирование своим поведением связано с процессом созревания у ребенка лобных отделов в коре головного мозга. В 7 лет они еще не сформированы, поэтому ребенку сложно управлять поведением. Для того, чтобы ускорить процесс развития необходимых структур головного мозга, необходимо работать над физическими способностями дошкольников. Именно данный процесс способствует развитию воли и произвольности на физиологическом уровне.

Так как произвольность поведения — это осознанное действо,  то она поддается формированию. Каждый ребенок способен воспринимать информацию, обращенную к нему, понимает, что от него требуется. Поэтому у детей старшего дошкольного возраста есть требование осознания собственных действий и поступков. Они могут преодолевать непосредственное поведение по ситуации.

И тут, стоит сказать о том, что детям в дошкольном возрасте сложно научиться воспринимать и выполнять инструкции, которые даются ему со стороны взрослого.  Но это и есть первый шаг к практическим навыкам ребенка владения собой, своими поступками, поведением.

К сожалению, родители очень не правы, если думают, что для послушания их чада достаточно лишь нравоучительных бесед и убеждений. Одними словами поведение ребенка не исправишь. Это нам, взрослым, понятны поведенческие нормы, а ребенку сложно оценить их важность. Говорить с ребенком надо, но делать это надо не настойчиво, доброжелательно, возможно, с элементами занимательности, лучше в игровой деятельности.

Общение, включенное в определенную деятельность,  помогает ребенку осознать с вое поведение.  В процессе общения с другими детьми, родителями, воспитателем у детей старшего дошкольного возраста развиваются очень важные качества — самостоятельность и осознанность. Именно эти качества являются предпосылками произвольности.

Интересно, что за развитие самостоятельности, осознанности, как факторов целенаправленной деятельности детей старшего дошкольного возраста,  отвечают лобные доли головного мозга. Эти области мозга окончательно бывают сформированы к возрасту 4-6 лет. В это время дети и начинают контролировать свои действия. Это и есть задатки произвольности.

В общении с другими людьми зарождаются способности к саморегуляции поступков и действий.  Общаясь с детьми в группе, малыш учится поступать так, как его просят.

Лучшей деятельностью для ребенка является игра, еще лучше, если это игра с правилами. Через конкретные правила дети учатся контролировать свои желания, регулировать поведение.

Сознательно действуя по правилам, дети учатся ограничивать себя в чрезмерной активности, идет развитие осознанности ситуативность поведения.

Каждая игра, даже самая простая, имеет определенные правила, управляющие и регулирующие действия детей старшего дошкольного возраста.  В игре дети находятся в интересной совместной деятельности, им естественно подчиняться игровым правилам. Эти правила дают развитие своеобразным регулятором действий ребенка. Как это происходит? Сначала дети следят друг за другом, контролируют, как другие соблюдают правила игры, а затем стараются следить и за своим поведением. Сначала за поведением в игре. Постепенно это переходит на жизненные поступки.

Первый этап начинается уже в первые месяцы жизни ребенка. Ребенок этого возраста произвольно направляет свои движения к предметам.

На следующем этапе (когда уже начинает развиваться речь) ребенок уже проявляет речевое регулирование.

Затем ребенок учится выделять и осознавать правила. Эти правила и регулируют детское поведение.

И, наконец, поведение ребенка регулируется им вполне осознанно.

Произвольное поведение — это не только следовать заданным правилам, но также и отказ выполнять что-либо запрещенное или нежелательное. Здесь можно сравнить произвольность поведения с волевым действием, которое имеет развитие уже в раннем возрасте и продолжает развиваться на протяжении всей жизни человека. Но, чем раньше будет сформирована произвольность, тем скорее (в нашем случае) ребенок адаптируется в социуме. В обществе не любят тех, кто поступает вопреки социальным правилам. Поэтому каждому, уже с детского сада, надо уметь контролировать и направлять свои поступки согласно нормам морали в обществе.

Родители всегда учат детей старшего дошкольного возраста выполнять определенные действия. К первым произвольным действиям относятся — умение правильно сидеть, правильно держать ложку. Затем уже воспитатели требуют от детей старшего дошкольного возраста сидеть на занятии спокойно, не крутиться и не бегать по группе.  Так начинается формирование произвольности будущих первоклассников.

Сначала дошкольникам трудно выполнять инструкции воспитателя, но постепенно они привыкают следить за собой, следят за положением тела во время занятий, следят и контролируют также и свои психические процессы.

Психическими процессами называют группу психических явлений, или составные элементы психики.

Произвольность психических процессов для дошкольника, особенно старшего дошкольника, очень важное условие успешного обучения в школе. Особенно необходимо развитие произвольного внимания ребенка. Это необходимо, чтобы будущий первоклассник мог спокойно сидеть на уроке, не отвлекаться от темы, следовать инструкциям учителя.

Далее рассмотрим, каким образом формируют произвольность внимания, памяти, мышления, восприятия.

Внимание — это психический процесс или состояние, когда ребенок концентрируется на заданной информации, стараясь не отвлекаться. Внимание не отделяют от мышления, памяти и других психических состояний. Ведь ребенок внимателен, когда его мысли направлены на то или иное явление.

Произвольное внимание это способность дошкольников сознательно направлять внимание на объект. Развитие такого внимания связано с формированием воли ребенка. Произвольному вниманию свойственна активность. Ребенок под действием воли принимает или отвергает информацию. Развитие произвольного внимания зависит от развитой речи, как второй сигнальной системы. Внимание дошкольников направляется на определенную информацию или объекты только путем вербально представленной задачи.

Формирование произвольности восприятия начинают уже в раннем возрасте. К примеру, малышу показывают картинку, где изображены дети на катке. У кого — то выпала варежка. На снегу лежит варежка. Ребенок должен определить, кто же из катающихся ребят потерял варежку.  Это упражнение действует таким образом — ребенок смотрит на детей старшего дошкольного возраста по очереди, на варежку. У ребенка развивается произвольное восприятие, он быстро определяет по цвету (восприятие цвета), у кого варежка на руке такого же цвета, что и потерянная варежка.

Память представляет собой процесс хранения и воспроизведения любой информации, или по-другому — запоминание. Благодаря памяти информация или события, спустя некоторое время, воспроизводятся. Произвольная память всегда целенаправленна, тесно связана с вниманием, мышлением и волевых действий.

Произвольность запоминания — очень важное качество для дошкольника, ведь в школе ему придется много запоминать учебного материала.  Развитие произвольного запоминания осуществляется тогда, когда воспитатель или другой взрослый просит запомнить понравившийся стишок. Или запомнить картинки, а потом назвать, что на них было изображено.

Управлять мышлением в детском возрасте очень сложно. Например, решая головоломку, ребенку приходится перебирать различные варианты. Ребенок от одного варианта переходит мысленно к другому варианту, и этот процесс происходит произвольно.

Развитие произвольности в группе детского сада осуществляют через индивидуальные  и коллективные формы разных видов деятельности. При этом воспитатель учитывает возрастные особенности дошкольников. Для эффективного развития произвольности важна развитая речь ребенка, ведь именно речь способствует саморегуляции действий  ребенка.

Для развития речи с целью формирования произвольности воспитатели проводят беседы. В беседах воспитатель объясняет, как нужно относиться к другим детям, как поступать в  разных ситуациях.

Беседы проводятся на разные темы. У дошкольников спрашивают, чем они занимались на выходных. И такие беседы способствуют развитию произвольности памяти. Дети припоминают события прошлого. В беседах о будущем начинается развитие произвольных мыслительных процессов. Дети размышляют, что их ждет в будущем.

Во время выполнения разного вида заданий дети проявляют произвольность внимания. Особенно этому способствуют занятия продуктивными видами деятельности. В них дети учатся работать по образцу. Так или иначе, но детям приходится внимательно смотреть на образец, а затем выполнять задание, т.е. произвольно направлять свои действия на выполнение задания.

 

 

 

Среди всех достижений психического развития ребенка в дошкольном возрасте в качестве главного обычно выделяют произвольность, т.е. способность управлять своими действиями, контролировать их. Главной чертой произвольного и волевого действия является его осознанность. Без осознания своих действий невозможно управлять ими и контролировать их. Импульсивность и неуправляемость поведения дошкольников объясняется, как правило, его неосознанностью — дети не замечают, не знают и не осознают, что они делают. Поэтому первый и главный шаг в воспитании произвольного поведения дошкольников должен заключаться в формировании осознанности их действий.

Наиболее эффективным средством осознания своего поведения и овладения им в дошкольном возрасте традиционно считается игра с правилом. Именно в такой игре дети начинают соотносить свое поведение с образцом поведения, который задан в правиле, а значит, задумываться, правильно ли они действуют. На развитие шестилеток существенное влияние оказывает занятия, но игра для них более понятна, более радостна; в ней легче выделяется сознательная цель (сосредоточиться, запомнить и т.п.). Игра — это школа социальных отношений для ребенка; в ней он учится сотрудничеству, тем качествам, которые помогают и воспитателю и детям стать партнерами в общем деле. В игре со сверстниками ребенок освобождается от всего, что «давит» на него в повседневной жизни, забывает о страхе, злости, печали и т.д. В процессе игры осуществляется своеобразная групповая психотерапия; идет настоящая жизнь для ребенка.

Однако в игре с правилом средство осознания своего поведения (правило) обычно задается взрослым или кем-то другим, кто данное правило предлагает. Вместе с тем очевидно, что осознание своего поведения не может ограничиваться выполнением инструкций и правил, даже если они присваиваются ребенком и становятся средством организации его действий. Осознанность в своих развитых формах проявляется, прежде всего, в свободной, ненормированной жизни ребенка: в сознательной постановке целей, в осознании своих состояний и намерений, в выработке отношения к окружающей действительности и т.д. Причем все это совершается самим человеком, а не задается кем-то извне. Здесь возникает естественный вопрос: как появляется способность сознательно ставить цели и действовать в их направлении? Очевидно, что эта способность предполагает, прежде всего, осознание своих целей (знание того, чего я хочу) и своего поведения (что и как я для этого делаю), т.е. она требует определенного уровня развития самосознания.

 

1. Сидячева, Н.В. Эмоционально-волевой компонент готовности дошкольника к школе : автореф. дис. … канд. психол. наук / Сидячева Н. В. – М., 2012. – 27 с.
2. Смирнова, Е.О. Развитие воли и произвольности у детей дошкольного возраста. Детская психология / Е.О. Смирнова. – М.: Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС, 2011. — 366 с.
3. Смирнова, Е.О. Дошкольник в современном мире / Е.О. Смирнова, Т.В. Лаврентьева. – М.: Дрофа, 2011. – 270 с.
4. Суровцева, А.В. Воспитание воли ребенка в семье /А.В.Суровцева // Дошкольное воспитание. – 2011. — № 3. – С. 8-13.
5. Тыхтылова, Е. А. Влияние уровня волевой активности на формирование индивидуальности старших дошкольников / Е.А. Тыхтылова // Психология обучения. – 2011. – № 9. – С. 34-43.
6. Урунтаева, Г. А. Практикум по детской психологии: Пособие для студентов пед.институтов, учащихся пед. училищ и колледжей, воспитателей детского сада / Г.А. Урунтаева, Ю.А. Афонькина. – М.: Просвещение: Владос, 2013. – 420 с.
7. Чумаков, М. В. Диагностика волевых особенностей личности М.В. Чумаков // Вопросы психологии. — 2011. — № 1. — С. 169-178.
8. Шевцов, А. А. Регуляторный опыт и волевое поведение /А.А.Шевцов // Психология и школа – 2013. – № 4. – С. 118-124.
9. Эльконин, Д.Б. Детская психология: учебное пособие / Д.Б. Эльконин; – 4-е издание. – Москва : Академия, 2010. – 384 с.

 

(PDF) Произвольные метрики в психологии

Диагностические пороги

для IAT к наблюдаемым действиям, которые

могут быть связаны с такими предпочтениями, подход, принятый на веб-сайтах

IAT, составляет немногим больше, чем показания счетчика.

IAT имеет сомнительное обоснование в качестве диагностического инструмента, и мы сомневаемся, что кому-либо

когда-либо должна предоставляться обратная связь, предоставляемая ежедневно

посетителям веб-сайтов IAT.

С точки зрения нашего анализа клинической значимости, основной вывод

, который мы делаем, состоит в том, что стратегия формирования групповых норм

не обязательно делает произвольную меру менее

произвольной. Стандартизация просто изменяет масштаб одной произвольной метрики

на другую. Только тогда, когда метрика (стандартизованная или

нестандартная) привязана к клинически значимому результату —

, появляется смысл различных оценок. Это

верно и для индексов величины эффекта, так как эти оценки также должны быть привязаны к

внешним событиям, чтобы они не были произвольными.

Ценность и проблемы создания показателей

Меньше произвольных

Показатель, когда он стал значимым, можно использовать для обеспечения

перспектив таких вещей, как величина изменения

, которое происходит в базовом измерении как функция от интервенция

. Свидетельства того, что вмешательство вызывает движение —

по шкале, которая имеет непроизвольное значение, может выявить

реальных последствий этого изменения. Это предполагает, конечно,

, что отображение метрики на внешние события

не изменилось в зависимости от вмешательства,

, но такая возможность существует всегда.Например, вмешательство

может усилить озабоченность по поводу социально желательного ответа, изменить интерпретацию якорей шкалы или повлиять на

интерпретацию задаваемых вопросов. Исследователи

, которые обращаются к этим возможностям, могут сделать более уверенные

утверждения относительно метрической значимости и клинической

значимости.

Проведение исследования

, необходимого для того, чтобы сделать метрику менее произвольной, может оказаться трудным и затратным по времени.В конце концов, проблема произвольности показателей не имеет отношения к

для многих исследовательских целей, поэтому не все исследователи должны заниматься этой проблемой

. Если кто-то просто хочет проверить, образуют ли переменные

сами по себе способами, предсказанными теорией, тогда обычно не будет необходимости проводить исследования, чтобы уменьшить произвольность

метрики. Однако существуют

ситуаций, в которых исследователям необходимо решить проблему, если

они собираются выполнить свои исследовательские цели.Связывание показателей

со значимыми событиями в реальном времени обеспечивает жизнеспособные средства

, чтобы сделать показатели менее произвольными, но

всегда будут связаны с некоторыми догадками. Никакая новая методология

не собирается выставлять психологические конструкции невооруженным глазом. Лучшие

оценок того, где люди находятся в психологическом измерении-

оценок всегда таковы, оценки. Тем не менее, знание

этого ограничения представляет ценность для психолога. Исследователь

, который оценивает разрыв между психологической метрикой

и психологической реальностью, знает, что нужно смотреть дальше баллов

человека и искать что-то значимое.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Акерман П. Л. (1986). Индивидуальные различия в обработке информации:

Исследование интеллектуальных способностей и выполнения заданий на практике

. Интеллект, 10, 101–139.

Акерман П. Л. (1987). Индивидуальные различия в обучении навыкам: интеграция

психометрических и информационных перспектив.

Психологический бюллетень, 102, 3–27.

Алике, М. Д., Клотц, М. Л., Брайтенбехер, Д.Л., Юрак, Т. Дж., &

Вреденбург, Д. (1995). Личный контакт, индивидуализация и эффект лучше —

на

выше среднего. Journal of Personality and Social Psychology, 68,

804-825.

Allgeier, A. R., & Byrne, D. (1973). Влечение к противоположному полу как

детерминант физической близости. Журнал социальной психологии, 90,

213–219.

Андерсон, Н. (1981). Методы интеграции информации. Нью-Йорк:

Academic Press.

Бирнат, М., и Манис, М. (1994). Сдвиг стандартов и стереотипов

суждения. Журнал личности и социальной психологии, 66, 5–20.

Блэнтон, Х., Жаккар, Дж., Гонсалес, П. М., и Кристи, К. (в печати).

Декодирование теста неявной ассоциации: последствия концептуальных и

наблюдаемых различий оценок для прогнозирования критериев. Журнал Exper-

imental Social Psychology.

Коэн Дж. (1988). Статистический анализ мощности для поведенческих наук.

Хиллсдейл, Нью-Джерси: Эрлбаум.

Ерев И., Валлстен Т. С. и Будеску Д. В. (1994). Одновременное превышение

и недоверие: роль ошибки в процессах суждения. Психо-

логическое обозрение, 101, 519–527.

French-Lazovik, G., & Gibson, C. L. (1984). Влияние устно обозначенных

точек привязки на параметры распределения рейтинговых показателей.

Прикладное психологическое измерение, 8, 49–57.

Гэннон, К.М. и Остром Т. М. (1996). Как значение придается рейтингу

шкалы: Влияние языка ответа на активацию категории. Журнал

экспериментальной социальной психологии, 32, 337–360.

Гринвальд, А.Г., Банаджи, М., Руднам, Л., Фарнхэм, С., Носек, Б.А., &

, Меллотт, Д. (2002). Единая теория неявных установок, стереотипов,

самооценки и самооценки. Психологическое обозрение, 109, 3–25.

Гринвальд, А.Г., МакГи, Д.Э. и Шварц Дж. Л. К. (1998). Измерение —

индивидуальных различий в неявном познании: Тест неявной ассоциации —

. Journal of Personality and Social Psychology, 74, 1464 —

1480.

Гринвальд А.Г., Носек Б.А. и Банаджи М.Р. (2003). Понимание

и использование теста неявной ассоциации: I. Улучшенный алгоритм подсчета очков —

ритм. Журнал личности и социальной психологии, 85, 197–216.

Хардин, К., & Бирнбаум, М. Х. (1990). Податливость «пропорциональных» суждений

профессионального престижа. Американский журнал психологии, 103, 1–20.

Хеви, Д., и Макги, Х. М. (1998). Статистика размера эффекта: полезно ли в

исследованиях последствий для здоровья? Журнал психологии здоровья, 3, 163–170.

Джейкобсон, Н. С., Робертс, Л. Дж., Бернс, С. Б., и МакГлинчи, Дж. Б. (1999).

Методы определения и определения клинической значимости лечебных эффектов —

эффектов: Описание, применение и альтернативы.Журнал

Консультации и клиническая психология, 67, 300–307.

Каздин, А. Э. (1999). Значения и измерение клинической значимости

icance. Журнал консалтинговой и клинической психологии, 67, 332–339.

Кендалл, П. К., Марс-Гарсия, А., Нат, С. Р., и Шелдрик, Р. К. (1999).

Нормативные сравнения для оценки клинической значимости.

Журнал консалтинговой и клинической психологии, 67, 285–299.

Клайн, П.(1998). Новая психометрия: наука, психология и измерения. Нью-Йорк: Рутледж.

Лент, Р. В. (2001). Некоторые практические рекомендации по определению эффективного размера выборки

. Американский статистик, 55, 187–193.

Лорд, Ф. М. (1952). Теория результатов тестов. Психометрическая монография

(Целый № 7).

Лорд, Ф. М., и Новик, М. Р. (1968). Статистические теории ментального теста

балла. Ридинг, Массачусетс: Эддисон-Уэсли.

Люс Р. Д., Кранц Д. Х., Суппес П. и Тверски А. (1990). Найдено-

ции измерений: Vol. 3. Представление, аксиоматизация и инвариантность

. Сан-Диего, Калифорния: Academic Press.

Матти, С. (1998). p ⬍ .05 — Но имеет ли это клиническое значение ?: Практические

примеров для клиницистов. Изменение поведения, 15, 140–146.

МакКоннелл, А. Р., Лейбольд, Дж. М. (2001). Отношения между неявным

тестом ассоциации, дискриминационным поведением и явными измерениями расовых отношений

.Журнал экспериментальной социальной психологии, 37, 435–

442.

Мессик С. (1995). Достоверность психологической оценки: Подтверждение

выводов, сделанных на основе ответов и действий людей, в качестве научного определения

для оценки значения баллов. Американский психолог, 50, 741–749.

39январь 2006

●

Американский психолог

Беспристрастность в сопоставлении формы слова со значением: кросс-языковые формальные маркеры конкретности слова

Произвольный символизм — это лингвистическая доктрина, предсказывающая ортогональные отношения между словоформами и их соответствующими значениями.Недавний анализ корпусов продемонстрировал нарушения произвольного символизма в отношении конкретности — переменной, характеризующей сенсомоторную значимость слова. Помимо качественных семантических различий, абстрактные и конкретные слова также отмечены различными морфофонологическими структурами, такими как длина и морфологическая сложность. Носители английского языка проявляют чувствительность к этим маркерам в таких задачах, как слуховое распознавание слов и наименование. Остается без ответа вопрос, отражает ли это нарушение произвольности своеобразное свойство английской лексики или конкретность слов является заметным явлением в других естественных языках.Мы выделили конкретные и абстрактные английские существительные (N = 400) и перевели каждое на русский, арабский, голландский, мандаринский, хинди, корейский, иврит и американский язык жестов. Мы провели автономный акустический анализ абстрактных и конкретных расхождений в длине слов в разных языках. В отдельном эксперименте носители английского языка (N = 56) без предварительного знания этих иностранных языков оценили конкретность этих существительных (например, можете ли вы увидеть, услышать, почувствовать или потрогать? Да / Нет). Каждый наивный участник слышал предварительно записанные слова, представленные случайными блоками на трех иностранных языках после краткого прослушивания образца повествования на каждом соответствующем языке.Конкретные и абстрактные слова различались по длине на пяти из восьми языков, а точность предсказаний превышала вероятность для четырех из восьми языков. Эти результаты предполагают, что конкретность слов — заметное явление в нескольких наиболее распространенных языках мира. Мы интерпретируем эти результаты как поддержку адаптивной когнитивной эвристики, которая позволяет слушателям использовать непроизвольные сопоставления словоформы со значением слова.

Ключевые слова: Произвольный символизм; Конкретность; Кросс-лингвистический; Имиджевость; Фонология; Психолингвистика; Семантическая память.

Границы | Знаковое значение в лаборатории: обзор исследований поведения, развития и нейровизуализации звуковой символики

Введение

Несмотря на растущее признание и популярность исследований звуковой символики в последние годы, многие статьи о звуковой символике начинаются с определения ее как противопоставления произволу. Описывается традиционный соссюрианский (de Saussure, 1959) или хокеттианский (Hockett, 1959) взгляд на язык, описываются сильные стороны произвола как продуктивной и композиционной системы (Monaghan and Christiansen, 2006), психологические и нейробиологические модели языка, которые построены на произволе (Levelt et al., 1999; Friederici, 2002; Хикок и Поппель, 2007; Hagoort, 2013) перечислены… и читателю с размахом раскрываются последние исследования звуковой символики. Все не так, как кажется!

Этот подход, конечно же, не лишен применения; даже относительно недавно степень звуковой символики в любом данном языке была отклонена как «исчезающе малая» (Newmeyer, 1992), и поэтому исследователи звуковой символики были прерогативой указывать на недостатки и слепые пятна подхода, рассматривающего язык как строго произвольный понятно.Однако продолжать представлять звуковой символизм как оппонента произволу, а не просто противоположность произволу, бесполезно. Эти две системы явно достаточно счастливы, чтобы сосуществовать в пределах языка; в связи с тем, что иконические связи между звуком / знаком и значением все чаще принимаются как общее свойство языка (Perniss et al., 2010; Perniss and Vigliocco, 2014), настало время для более конструктивного подхода.

Несмотря на быстро растущий интерес к иконичности в целом (о чем свидетельствуют, например, исследования языка жестов и жестов), экспериментальных исследований звуковой символики все еще относительно мало, особенно по сравнению с объемом психолингвистических исследований, основанных на произвольных методах. слова.Тем не менее, исследования звукового символизма неуклонно набирают силу в таких областях, как лингвистика, психолингвистика и когнитивная нейробиология, открывая новые возможности для теоретического и эмпирического прогресса. Что сейчас необходимо, так это перспектива, которая объединит эти свидетельства и покажет, где они сходятся или расходятся. В этой обзорной статье собраны экспериментальные данные из широкого круга областей — от поведенческих экспериментов до развивающих работ и исследований нейровизуализации — и показано, что теперь есть прекрасная возможность разработать целостное представление о коммуникативных функциях и причинных механизмах звуковой символики.

Определения и история

В обсуждении произвольности и звуковой символики нет ничего нового. Платон Cratylus описывает споры между Кратилом и Гермогеном о происхождении имен, при этом Кратил утверждает, что имена значимы сами по себе и по своей природе, а Гермоген утверждает, что имена являются просто означающими. Сократ, главный судья дискуссии, признает оба момента; он представляет описание в стиле Хамано «имитационного значения основных звуков, соответствующих отдельным буквам алфавита» (Hamano, 1998), за которым следует аргумент, что любое имя, даже если оно является естественным, не может полностью описать его референт и, следовательно, некоторая степень лингвистической условности присуща всем именам (Sedley, 2003).

Произвол и иконичность, «источник большего количества проблем, чем любой другой аспект коммуникативного поведения» (Hockett, 1959), продолжали выделяться на протяжении всего средневековья и вплоть до двадцатого века. Лишь в середине двадцатого века произвол был полностью закреплен в качестве краеугольного камня языка, основывая лингвистическую теорию на посмертно переведенной и опубликованной работе де Соссюра (1959) о произвольности знака и утверждении Хоккета (Hockett, 1959), что произвол является одним из семи — позже обновленных до 13 (Hockett, 1960) — ключевых конструктивных особенностей человеческого языка.

Конкурирующие мотивы произвола и звуковой символики

Сила произвольности была определена как способность объединять символы в безграничные условные формы, что придает языку гораздо большую коммуникативную силу с точки зрения диапазона понятий и отношений, которые он может выражать, а также объясняет, почему разные языки имеют разные формы для одних и тех же понятий. . Однако важно отметить, что Хокетт (1960) также признал, что, хотя произвольность конструктивных особенностей дает безграничные возможности для общения, она также «имеет недостаток в том, что она произвольна.«Это предостережение, имеющее последствия для обучения и общения, не всегда учитывалось. Действительно, более поздние исследования показали, что звуковой символизм и произвольность взаимно компенсируют слабость друг друга. Непроизвольные отношения между формой и значением облегчают обучение, поскольку они основаны на существующих системах восприятия и познания (Cuskley and Kirby, 2013) и позволяют группировать похожие слова по категориям (Farmer et al., 2006). Произвол облегчает усвоение определенных значений слов (Monaghan et al., 2011) и предотвращает путаницу в понятиях, которые похожи, но существенно различаются (например, два почти одинаковых гриба; один съедобный, один ядовитый; Corballis, 2002).

Система, основанная исключительно на произволе, создала бы огромные трудности в обучении, не имея связи между лингвистической формой и человеческим опытом, и сделала бы общение менее прямым и ярким; система, основанная исключительно на звуковом символизме, предотвратила бы специфичность коммуникации, потому что она может предложить только ограниченные концептуальные различия (Bühler, 1990).Признание того, что звуковой символизм и произвольность сосуществуют в языке, находят отражение в недавних теоретических синтезах произвольности и иконичности (Perniss et al., 2010; Perniss and Vigliocco, 2014). Они могут сосуществовать, потому что каждый дает свои преимущества при изучении слов и использовании их в общении. Предоставляя перцептивные аналогии для яркого общения, звуковой символизм позволяет общению быть эффективным ; придавая лексикону большую глубину и различие, произвольность позволяет эффективно передавать концепции .Эти две системы лучше подходят для различных коммуникативных применений, которые не препятствуют друг другу и фактически дополняют друг друга. Исследование постепенно продвигает область к дополнительному взгляду на язык, который включает как звуковой символизм, так и произвольность, но на пути есть несколько препятствий, не в последнюю очередь из-за широко распространенного и последовательно применяемого понимания того, что именно звучит. -символизм на самом деле есть.

Виды звуковой символики

В то время как произвольность определяется абсолютным отсутствием связи между формой и значением, определение звукового символизма несколько сложнее; Абсолютное разнообразие глубины и типов связей между формой и значением как внутри, так и между языками означает, что не существует простой противоположности произволу.Perniss et al. (2010) и Schmidtke et al. (2014) подробно рассматривают различные подтипы звуковой символики; здесь будет дан краткий обзор. Термин иконичность — это наиболее близкий всеобъемлющий термин для коммуникативных знаков, демонстрирующих сходство между формой и значением, используемый как «общий термин для широкого круга явлений, включая то, что в литературе упоминается как звуковой символизм, миметика, идеофоны и иконичность »(Perniss et al., 2010). Иконичность может быть применена к общению в визуальной, устной и других формах, может проявляться на всех уровнях от фонетики до дискурса и, возможно, даже присутствует в общении с животными (Hockett, 1959).

В этой обзорной статье мы используем термин звуковой символизм для обозначения иконичности в разговорной речи. Hinton et al. (1994, 2006) определяют звуковой символизм как «прямую связь между звуком и значением» и делят его на телесный , имитационный , условный и синестетический звуковой символизм. Каскли и Кирби (2013) уточняют последние два до обычных и сенсорных звуковых символов . Обычный звуковой символизм — это регулярная корреляция между определенными звуками или группами и определенными значениями (например, с фонестемами).Обычный звуковой символизм также может охватывать корреляцию между звуками и грамматическими категориями, что в целом эквивалентно тому, что Монаган и др. (2011, 2014) называют , систематичность . Это определение обычного звукового символизма имеет более широкую сферу применения, чем большинство других, поскольку идет дальше, чем Хинтон и др. (1994, 2006), которые не рассматривают звуковую символику как расширяющуюся до грамматических категорий, в то время как Monaghan et al. (2011, 2014) также рассматривают систематичность отдельно от звуковой символики, которую они ограничивают фонестемами и сенсорной звуковой символикой.Сенсорный звуковой символизм — это естественная связь, при которой форма слова имитирует аспекты референта внутри или между модальностями, и это имитация часто очевидна в разных языках.

Эта классификация перекликается с описанием звуковых систем, изложенным фон Гумбольдтом (1836 г.). «Поскольку слова всегда соответствуют понятиям, родственные понятия естественно обозначаются родственными звуками». Фон Гумбольдт перечисляет три способа обозначения понятий звуками: прямое подражание , которое в целом следует за имитационным звуковым символизмом или звукоподражанием; — символическое обозначение , в соответствии с которым звуки «частично сами по себе, а частично в сравнении с другими производят на ухо впечатление, подобное тому, которое объект производит на душу», и которое наиболее близко напоминает чувственный звуковой символизм с признанием некоторой степени условность; и — аналогичное обозначение , согласно которому «слова, значения которых близки друг к другу, также имеют аналогичные звуки; но… здесь нет никакого отношения к характеру, присущему самим этим звукам », который больше всего напоминает традиционный звуковой символизм, основанный на статистической ассоциации или систематичности.Тесно родственное различие — это двухсторонняя классификация иконичности, предложенная Гассером и др. (2010): абсолютных или относительных . Абсолютная иконичность — это прямая связь между формой и значением (как в звукоподражательных словах для звуков животных). Относительная иконичность — это когда связанные формы связаны со связанными значениями, например, когда контраст между гласными [i: a] изображает аналогичный контраст по величине.

Для звуко-символических слов использовалось множество различных терминов и определений, но идеофон в настоящее время является наиболее широко используемым и принятым (Voeltz and Kilian-Hatz, 2001).Nuckolls (1999) определяет идеофоны как «лексикализованные звукоимитационные слова», в то время как Dingemanse (2012) дает более конкретное определение идеофонов как «отмеченные слова, которые изображают чувственные образы». Идеофоны обычно демонстрируют сенсорный звуковой символизм, хотя всегда присутствует некоторая степень условности. Таким образом, японский идеофон киракира «сверкающий» демонстрирует сенсорный звуковой символизм в том смысле, что дублирование в слове связано с непрерывным значением, а гласный [i] связан с яркостью, но он также имеет стилизованные аспекты в том, что не все аспекты его значение можно понять из его звуков.

Звуковой символизм не ограничивается только идеофонами; Фактически, большинство исследований звуковой символики сосредоточено на кросс-модальных отношениях между отдельными звуками и сенсорными значениями, такими как гласные и размер объекта. Между определенными сочетаниями звуков и значений существуют также звуко-символические связи. Фонестемы — это «часто повторяющиеся звуко-смысловые пары, которые не являются явно контрастирующими морфемами» (Bergen, 2004), например, tw — в английских словах, таких как twist , tweak , twizzle , twirl , и шпагат .Они демонстрируют смесь условного и сенсорного звукового символизма (Kwon and Round, 2014) и считаются движущими силами неологизмов в языке (Malkiel, 1994). И снова фон Гумбольдт (1836) писал о таких стилизованных формах, которые «несомненно оказали большое и, возможно, исключительное преобладание над примитивным словесным обозначением… и новое приращение формируется по аналогии с тем, что уже существует». Это философское наследие поставило вопрос о том, как звуковой символизм конституирует язык и влияет на него; В настоящее время ответственность за современные экспериментальные подходы заключается в том, чтобы принести иконичность из дикой природы и в лабораторию, чтобы разрешить спор между Кратилом и Гермогеном как с доказательствами, так и с разумом.

Поведенческие эксперименты

Существует долгая история поведенческих исследований звукового символизма, большинство из которых исследовали сопоставления между типами согласных / гласных и размером или формой зрительных стимулов в вариациях экспериментов, проведенных Сэпиром (1929), Ньюманом (1933), и Келер (1947). За полвека генеративизма исследования звукового символизма несколько утратили популярность, но этот подход вернулся в моду на рубеже веков (Waugh, 1994; Kita, 1997; Ramachandran and Hubbard, 2001; Klamer, 2002). и подробно описан в Perniss et al.(2010). Для начала достаточно было просто показать, что определенные звуки имеют какой-то эффект; это было важное новое открытие, которое принесло звуковой символизм с холода и привлекло внимание широкой общественности. Совсем недавно за последние несколько лет было проведено несколько исследований, в которых предпринимались попытки разделить отдельные роли гласных и согласных звуков либо путем тестирования участников с отдельными фонемами, либо с помощью не слов. В этих исследованиях также изучалось влияние определенных звуков на различные модальности, включая силу, свет и вкус.

Задачи с принудительным выбором без слов

Стандартной парадигмой в экспериментах с поведенческим звуковым символизмом является парадигма kiki-bouba . Первоначально разработанный Келером (1947), участники видят две формы — одну шипастую и одну круглую — и две не-слова — takete и maluma [позже адаптировано к kiki и bouba Рамачандраном и Хаббардом (2001) ]. Затем участников просят сказать, какое неслово сочетается с какой формой. Участники обычно сопоставляют круглую форму с «круглыми» не словами ( maluma / bouba ), а остроконечную форму с «остроконечным» словом ( takete / kiki ).Несмотря на методологически скудные описания Рамачандрана и Хаббарда (2001), этот эффект кажется сильным и последовательным и является наиболее известным результатом, показывающим, что связь между звуком и значением не является полностью произвольной. Эта парадигма и большинство ее вариаций, пожалуй, наиболее очевидный пример сенсорной звуковой символики.

Основываясь на парадигме kiki-bouba , различные эксперименты показали последовательные эффекты с более контролируемыми стимулами. На парадигму влияет изменение как отдельных согласных, так и гласных, но не способа представления, поскольку эффект был постоянным, независимо от того, были ли стимулы предъявлены звуком или визуально (Nielsen and Rendall, 2011).Систематическое изменение размещения согласных и гласных в новых словах позволило устранить недостатки исследования Рамачандрана и Хаббарда (2001), в котором 95% успеха сводились к очевидному различию, создаваемому отсутствием слов и новыми формами, которые были намеренно разработаны, чтобы быть как можно более разные. Последующий эксперимент без сопоставления слов и форм выявил предвзятость обучения в сторону звуковой символики, хотя и слабую (Nielsen and Rendall, 2012). Были исследованы две группы участников; один, которому имплицитно учили конгруэнтному звуково-символическому паттерну (взрывные и шипастые формы, соноранты и извилистые формы), а другой — неявно обучался неконгруэнтному звуко-символическому паттерну (взрывные и извилистые формы, соноранты и шиповатые формы).Первая группа выполнила задание на соответствие выше случайности, в то время как вторая группа выполнила на уровне случайности, что демонстрирует склонность к обучению звуковому символизму. Было обнаружено, что в новой задаче генерации слов (Nielsen and Rendall, 2013) участники использовали как гласные, так и согласные для образования звуко-символических ассоциаций. Участники использовали сонорные согласные и округленные гласные для изогнутых фигур bouba и взрывные согласные и гласные без округления для остроконечных фигур kiki .Участники также отдавали предпочтение гласным с относительно близкой артикуляцией к совместно артикулируемым согласным (например, фронтальному [i] после резких согласных [t] и [k] и «фронтальным» согласным [m] и [n]) и показали предпочтение сочетать согласные и гласные, которые находились относительно дальше друг от друга. Это еще раз наводит на мысль, что согласные преобладают над гласными, когда речь идет о несловесном звуко-символическом восприятии визуальных контуров, но что оба типа звука действительно играют роль.

Парадигма kiki-bouba также была информативна в отношении языка в популяциях, отличных от студентов бакалавриата-психологии, участвовавших в зачетных курсах (Henrich et al., 2010). Первым кросс-лингвистическим и кросс-культурным воспроизведением парадигмы Келера (1947) maluma-takete было исследование Дэвиса (1961) детей из Англии и Танзании. Совсем недавно Бремнер и соавт. (2013) воспроизвели парадигму kiki-bouba с участниками химба в Намибии для согласования звука и формы, но не соответствия вкуса и формы. У химба нет письменности и они очень мало знакомы с западной культурой, что помогает исключить культурные или орфографические эффекты, такие как ассоциации с названиями брендов или ассоциации с формой букв (например, то, что буква K острее, чем буква О).

Наконец, нарушения развития, связанные с нарушением кросс-модальной интеграции, также влияют на точность участников в парадигме kiki-bouba . Высокофункциональные аутичные участники были значительно хуже, чем неаутичные участники, сопоставив слов, похожих на кики, , с остроконечными формами и слов, похожих на бубу, , с кривыми формами, хотя они по-прежнему классифицировали стимулы на уровне выше шанса; Низкофункциональные аутичные участники выполняли задания случайно (хотя это может быть связано с характером задания; Occelli et al., 2013). Occelli et al. (2013) предположили, что это связано с глобальным дефицитом мультисенсорной интеграции у аутичных людей, предполагая, что эффект кросс-модального соответствия связан с моторными и сенсорными интегративными процессами в левой нижней лобной извилине. Носители голландского языка с дислексией демонстрируют превосходные результаты в парадигмах kiki-bouba , но хуже, чем говорящие на голландском языке, не страдающие дислексией (Drijvers et al., 2015). Это подтверждает утверждение о том, что кросс-модальная абстракция участвует в создании звуко-символических ссылок.

Эффекты задач

Устойчивость парадигмы kiki-bouba отчасти зависит от природы принудительного выбора. Когда он использует четыре целевых стимула, а не два, участники менее успешны в достижении конгруэнтных звуко-символических соответствий (Aveyard, 2012). Более того, использование трех раундов тестирования показало, что участники используют разные стратегии в зависимости от того, является ли парадигма задачей с двумя или четырьмя альтернативами принудительного выбора. Когда было только два варианта, участники мгновенно использовали консонантную звуко-символическую стратегию, и общая точность неконгруэнтных испытаний улучшилась за три раунда тестирования, что указывает на то, что участники смогли использовать отдельные стратегии для конгруэнтных и неконгруэнтных испытаний после некоторого опыта.Когда количество вариантов было увеличено до четырех, участники были менее осведомлены о манипуляции и медленнее включали согласный звуковой символизм в свои решения, хотя это действительно проявилось к третьему раунду. Основной эффект связывания сонорантов с изгибами и взрывных с шипами согласуется с большинством поведенческих исследований, но вводит некоторые важные переменные, которые показывают, насколько легко на эту чувствительность к согласному звуковому символу может повлиять экспериментальная установка.

Движение за пределы формы

Хотя парадигма kiki-bouba была очень популярна для исследования звуковой символики формы, другие экспериментальные подходы более полезны для исследования других сенсорных модальностей.Hirata et al. (2011) обнаружили влияние легкости на чувствительность к звуку. Участники были лучше способны идентифицировать согласные, когда они слышали и видели конгруэнтные пары звук-свет (т. Е. Глухие согласные со светлыми визуальными стимулами, звонкие согласные с темными визуальными стимулами), чем неконгруэнтные пары звук-свет. Однако не было никакого эффекта типа согласной, когда участники должны были определить, был ли визуальный стимул светлым или темным.

Связи между звуком и эмоциями также были исследованы, но они, скорее всего, полагаются на индексные интерпретации аффективной просодии, а не на иконичность в смысле структурного сходства (Majid, 2012).

Большая часть представленных исследований была сосредоточена на свойствах согласных, но сенсорная звуковая символика с гласными также хорошо известна, особенно в отношении размера (Sapir, 1929). Томпсон и Эстес (2011) и Томпсон (2013) исследовали звуковой символизм и связи размера объекта, обращаясь к принудительной дихотомии двух альтернативных сопоставлений принудительного выбора несколько иначе, чем у Авейарда (2012). Они показали пять разных размеров нового предмета на фоне изображения коровы в качестве точки сравнения и попросили участников выбрать наиболее подходящее имя из набора трехсложных неслов, которые варьировали количество тихо звучащих (таких как as [i]) и крупно звучащие (например, [a]) гласные.Участники выбирали не-слова с увеличивающимся числом крупных фонем для все более крупных объектов, что показывает, что звуковая символика отмечает ступенчатые кросс-модальные сопоставления, а не просто выделяет контрасты. Между тем, похоже, что доказательства акустического механизма звукового символизма сильнее, чем доказательства кинестетического механизма, вечные дебаты, восходящие к Сапиру (1929) и Ньюману (1933). Отаке и Харью (2013) провели серию экспериментов, в которых разделили акустические характеристики гласных и размер ротовой полости, попросив участников классифицировать размер визуального объекта.Участники быстрее классифицировали размер объекта, когда слышали гласные [a] и [i] в ​​конгруэнтных условиях, то есть когда [a] представлял большой объект, а [i] — маленький объект. Однако не было никакого эффекта, когда участники классифицировали размер объекта, держа предметы во рту, чтобы имитировать форму полости рта, созданную при произнесении гласных [a] и [i]. Это говорит о том, что основной движущей силой эффекта являются акустические свойства гласных, а не их артикуляционные свойства.

Акустические свойства гласных также обнаруживают перекрестные модальные соответствия, связанные со вкусом (Simner et al., 2010). Участникам были предоставлены образцы вкуса четырех типов — сладкий, кислый, горький и соленый — и отрегулированы четыре ползунка — F1, F2, прерывистость голоса и спектральный баланс — для создания гласного звука, который лучше всего соответствует вкусу. Участники последовательно назначали более низкие частоты F1 и F2 (приближающие более высокие гласные заднего ряда) к сладким ароматам и более высокие частоты F1 и F2 (приближающие более низкие и более высокие гласные первого ряда) к кислым вкусам, с солеными и горькими вкусами, попадающими между ними.Они утверждают, что эти шаблоны, возможно, повлияли на построение словарного запаса терминологии вкуса. Интересно, что этот спектр не совсем соответствует тем же линиям, что и большинство звуко-символических ассоциаций гласных, которые, как правило, располагаются в диапазоне от [i] до [a], как показано на рисунке 1. Учитывая, что англофонам особенно трудно описать и различать вкусы и запахи в соответствии с их свойствами (в отличие от их источников) по сравнению с другими чувствами (Majid and Burenhult, 2014), возможно, следует ожидать, что англоязычные участники могут не отображать звуки на вкусы таким же образом, как другие чувства.Также трудно сказать, какие звуко-символические ссылки вызывают этот эффект. Вероятно, это чувственный звуковой символизм, но могут быть задействованы и общепринятые аспекты; слово кислый произносится с более низкой гласной, чем слово сладкий , что отражает ассоциации, созданные участниками.

Рис. 1. Схема подтвержденных кросс-модальных отображений на лингвистический звук, представленный на типичном пространстве гласных .

Различия между гласными заднего ряда и гласными переднего ряда были обнаружены в различных исследованиях.Cuskley (2013) исследовал не-слова и визуальное движение, попросив участников направить движение мяча так, чтобы оно соответствовало неслову. Участники заставили мяч двигаться медленнее в ответ на гласные заднего ряда и заставили мяч двигаться быстрее в ответ на гласные переднего ряда и дублирование слогов с чередованием гласных (апофоническое направление чередования гласных в дублированных слогах не проверялось; такие формы, как kigu и куги обрабатывались как одно и то же). Однако неясно, является ли это сопоставление непротиворечивым; Томпсон (2013) провел аналогичное исследование и обнаружил лишь небольшую и нестатистическую тенденцию к присвоению более высоких оценок именам, содержащим гласные переднего ряда.

Maglio et al. (2014) связали передние гласные с концептуальной точностью в двух исследованиях, посвященных видению и концепциям. Участников попросили провести географический анализ вымышленного города. Когда в названии города было больше гласных передних, чем задних, участники разделили город на более мелкие и более точные географические регионы, и , наоборот, , что Maglio et al. (2014) называют визуальной точностью. Участники также были более точными, когда их попросили описать действия человека, когда была ассоциация передних гласных.Они увидели человека, составлявшего список, и им сказали, что этот человек выполняет «задание шиба» или «задание шуба»; когда их просили описать поведение человека, участники отвечали с концептуальной точностью о действии в условии переднего гласного (например, «человек пишет список» при выполнении «задания Шиба») и отвечали концептуально о действии в условие заднего гласного (например, «человек становится организованным» при выполнении «задания на шуб»). Фактически это может быть косвенной мерой типичных соответствий размера гласных, когда участники связывают гласные заднего ряда с размером в целом, а затем применяют различие размера для визуальной или концептуальной точности.Maglio et al. (2014) затем провели серию экспериментов по сравнению мышления высокого и низкого уровня; они связывали гласные переднего ряда с мыслями низкого уровня, а гласные заднего ряда — с мыслями высокого уровня. Задние гласные в названии мороженого заставили людей сосредоточиться на том, насколько оно вкусное, а не на том, насколько оно легко доступно; задние гласные в названии продукта лосьона для кожи заставили людей сосредоточиться на его эффективности, а не на привлекательности упаковки; и гласные спины в лечении боли в спине заставили людей сосредоточиться на том, насколько длительно обезболивающее, а не на том, насколько сложна процедура.Исследование Maglio et al. (2014) предоставляет интересные доказательства того, что определенные изменения гласных могут вызывать различные ментальные представления. Это, вероятно, исследует общепринятый звуковой символизм, а не сенсорный звуковой символизм, поскольку размер гласного соответствует не буквальному сенсорному размеру, а более метафорическому значению абстрактных понятий.

Некоторые исследования связывают кросс-модальные ассоциации между языковыми стимулами и цветом с синестезией. Moos et al. (2014) исследовали ассоциации гласных звуков и цветов у синестетов и участников контрольной группы.Они обнаружили, что увеличение F2 (например, перед гласных, таких как / i /) было связано с повышенной желтизной и зеленым оттенком в цветовом спектре, в то время как увеличение F1 (например, в открытых гласных, таких как / ɑ /) было связано с повышенной краснотой. Это было обнаружено как у синестетов, так и у несинестетов, хотя гораздо сильнее у синестетов, что предполагает, что синестезия цвета графемы, по крайней мере частично, основана на акустических свойствах звуков, связанных с графемами, и предоставляет дополнительные доказательства того, что синестезия может быть преувеличение общих кросс-модальных ассоциаций, которые есть у большинства людей.Шин и Ким (2014) аналогичным образом исследовали цветовые ассоциации в синестетах, сравнивая ассоциации японских, корейских и английских графем в трехъязычных синестетах. Несмотря на небольшой размер выборки, они обнаружили, что цветовые ассоциации для графем, которые выражают одни и те же звуки, были в целом схожими для разных участников и для разных языков, показывая, что синестезия цвета графемы для отдельных графем основана на звуках, которые выражают графемы. В экспериментах с синестетическими носителями японского языка Асано и Йокосава (2011) обнаружили, что согласные и гласные независимо влияют на цвета, которые синестеты приписывают японским системам письма хирагана и катакана, и что этот эффект не был связан с визуальной формой.Их результаты показывают, что передние гласные и глухие согласные имеют тенденцию ассоциироваться с более яркими цветами, а задние гласные и звонкие согласные — с более темными цветами, что соответствует общим синестетическим паттернам, установленным Марксом (1978). Тот факт, что большинство участников являются синестетиками в этих трех исследованиях, затрудняет определение того, какой тип звуковой символики исследуется здесь, но, скорее всего, это будет сенсорная звуковая символика.

Сводка подтвержденных кросс-модальных соответствий

Поведенческие эксперименты без слов были полезны для установления широко согласованных кросс-модальных ассоциаций между звуком и другими сенсорными модальностями, и они, похоже, пересекаются с синестетическими ассоциациями.При представлении целых не-слов согласные кажутся более заметными, чем гласные, с точки зрения того, что участники воспринимают и как они формулируют звуко-символические стратегии; однако и согласные, и гласные действительно влияют на суждения участников. Звонкие согласные и нижние гласные спины неизменно ассоциируются с округлостью, темным цветом, темным светом и медлительностью (хотя в случае звонких согласных только по сравнению с глухими согласными). Глухие согласные и высокие гласные переднего ряда всегда ассоциируются с остротой, яркостью цвета, яркостью интенсивности света и быстротой.Более того, высота и размер гласных связаны с физическим размером: низкие гласные и задние гласные связаны с большими объектами, а высокие гласные и передние гласные связаны с небольшими объектами. Вкус объединяет два акустических свойства гласных; сладость связана с высокими гласными заднего ряда, а соленость — с низкими гласными переднего ряда. Это показано на рисунках 1 и 2.

Рис. 2. Схема подтвержденных кросс-модальных отображений на лингвистический звук для свойств согласных .

Выходя за рамки слов

Несмотря на прогресс, достигнутый в поведенческих исследованиях не-слов, понимание языковой обработки ограничено. Несловесные стимулы тщательно разработаны, чтобы обеспечить максимальное различие между сенсорными свойствами референта и интересующими лингвистическими факторами, такими как голос согласных, высота и обратность гласных, а также округление губ. Это не только вносит предубеждение экспериментатора относительно того, какие свойства языка являются звуково-символическими, но также означает, что используемые языковые стимулы не обязательно отражают разговорный язык, если такие максимальные различия не возникают естественным образом, и любые существующие результаты могут быть преувеличением. кросс-модальные ассоциации, которые люди создают с реальным языком.Одним из способов решения этой проблемы является использование существующих звуко-символических слов для решения вопроса о том, как звуковой символизм в естественном языке связан (или нет) с другими сенсорными модальностями; и среди существующих звуко-символических слов идеофоны являются основным источником информации о звуко-символических отображениях (Dingemanse, 2012).

Большая часть экспериментальных работ с идеофонами проводилась с использованием японского языка, который имеет обширный, широко используемый и хорошо задокументированный набор идеофонов (Kita, 1997; Hamano, 1998; Akita, 2009a).Большинство исследований показало, что участники, не знающие японского, способны угадать значение идеофонов значительно выше шанса. Ода (2000) выполнил серию заданий по принудительному выбору с японскими идеофонами на двух группах носителей английского языка. Первая группа услышала, как носитель японского языка зачитывает идеофоны, и их попросили сосредоточиться на звуке перед выполнением заданий. Вторая группа слышала, как носитель японского языка зачитывал идеофоны, а затем их просили произносить сами слова перед выполнением заданий.Две задачи заключались в выборе правильного идеофона из трех вариантов для одного английского определения и сопоставлении двух минимальных пар идеофонов с двумя определениями на английском языке, которые сопровождались иллюстрациями текстуры или движения. Обе группы могли угадывать значение идеофонов с точностью выше вероятности, и эта точность модулировалась артикуляцией; группа, которая произносила сами слова, значительно лучше сопоставляла незнакомые идеофоны с английскими определениями.В противоположность таким исследованиям, как Ohtake and Haryu (2013), результат Oda (2000) предполагает, что артикуляция действительно играет роль в установлении отношения между идеофонами формы и значения. Вопрос о том, движется ли звуковой символизм акустическими или артикуляционными отображениями, возможно, слишком редуцирующий; кажется, что задействованы оба механизма в зависимости от характера задачи.

Ивасаки и др. (2007a) провели аналогичные эксперименты с японской лексикой боли и обнаружили, что люди, не говорящие на японском языке, могут точно классифицировать идеофоны, выражающие боль, в соответствии с типом боли, которую они выражают.Однако японская звуковая символика не всегда полностью прозрачна для других говорящих. В другом исследовании Iwasaki et al. (2007b) обнаружили, что англоговорящие люди, не знающие японского, могут делать точные семантические суждения об идеофонах, которые относятся к определенным звуковым качествам, но одни и те же носители высказывают очень разные семантические суждения об идеофонах, касающихся красоты и приятности. Неясно, связано ли это с тем, что сопоставления звука и звука не пересекаются между модальностями и, следовательно, более прозрачны, были ли эти конкретные идеофоны, выражающие красоту, просто больше на традиционной стороне континуума и, следовательно, менее явно знаковыми, или из-за культурных различий в том, что составляет красоту.

Ивасаки и др. (2007b) далее обнаружили, что носители английского языка относительно лучше классифицируют идеофоны, описывающие манеры смеха (например, хихиканье и хихиканье, в соответствии с семантическими параметрами, такими как высота звука и грациозность), чем идеофоны, описывающие манеры ходьбы (например, прогулка и неуклюжее в соответствии с семантическими параметрами, такими как темп и устойчивость). Ивасаки и др. (2007b) приписали это тому же типу контрастов гласных и согласных в голосе, которые были обнаружены в исследованиях без слов, например, большие гласные, связанные с большими шагами и громким смехом.Однако это также показывает, что идеофоны не являются полностью интуитивно понятными для носителей других языков и зависят от некоторой части от конкретного семантического контекста, обеспечиваемого экспериментальной установкой. В исследовании развития Imai et al. (2008) создали несколько новых идеофонов для манер движения на основе фоносемантической классификации японских идеофонов Хамано (1998), и взрослые участники из Японии полностью согласились с предполагаемым значением новых идеофонов. Это подтверждает идею о том, что по крайней мере некоторые из звуко-символических паттернов в японских идеофонах достаточно систематичны, чтобы быть продуктивными (Oda, 2000; Yoshida, 2012).Когда наивно говорящих по-английски тестировали с этими новыми идеофонами, предполагаемые значения по-прежнему были отнесены к категории выше случайного, что подтвердило предыдущие поведенческие исследования японских идеофонов с новыми формами. Все эти исследования с использованием японских идеофонов показывают, что в идеофонах достаточно сенсорной звуковой символики, чтобы носители других языков были чувствительны к их значениям, и что в идеофонах может быть дополнительный традиционный звуковой символизм, который более информативен для носителей языка.

Роль Просоди

Подобные вышеупомянутые шаблоны случайной категоризации были обнаружены с идеофонами на разных языках, а не только на японском. Mitterer et al. (2012) взяли идеофоны из пяти языков в пяти семантических доменах и представили наивным участникам четыре версии стимулов в двух альтернативных задачах принудительного выбора — исходные записи идеофона, богатый ресинтез с использованием длительности фонем исходных записей и просодии, а также ресинтез только фонемы и ресинтез только просодии.Идеофоны в исходных записях и в условиях богатого ресинтеза были отнесены к категории с высокой точностью, но идеофоны в условиях ресинтеза только фонемы и только просодии не были. Это указывает на то, что и фонемы, и просодия важны для кросс-языковых эффектов иконичности. Этот вывод подтверждается данными о том, что около 80% идеофонов уделяется особое просодическое внимание и акцент в естественной речи — просодически выдвинутый на первый план (Dingemanse, 2013) — и что определенные просодические профили в не-словах могут иметь надежные семантические ассоциации (Nygaard et al., 2009b).

Некоторые неидеофонические лексические слова также демонстрируют эти эффекты. Кунихира (1971) провел эксперименты, используя явно произвольные японские слова в тестах принудительного выбора, и обнаружил, что англоговорящие люди могут точно классифицировать их, даже если они не являются идеофонами. Ответы были наиболее точными, когда слова произносились «выразительным голосом», т. Е. С преувеличенной просодией. Это предполагает, что звуко-символические интерпретации могут быть вызваны даже для произвольных слов — точка зрения, которая усиливает решающую роль выразительной просодии.Nygaard et al. (2009a) использовали стимулы Кунихиры в учебной задаче и обнаружили, что носители английского языка быстрее учились и быстрее реагировали на японские слова в паре с правильным английским переводом (например, hayai и fast ), чем в паре с противоположным (например, , slow ) или несвязанные (например, blunt ) переводы на английский язык. Nygaard et al. (2009a) не связывают определенные звуки или свойства слов с конкретными значениями, вместо этого предлагая надежные звуко-смысловые сопоставления — независимо от того, является ли этот звуковой символизм сенсорным (т.е., предположительно распознаваемый на разных языках) или стилизованный (то есть распознаваемый только в пределах определенного языка) — «может ограничивать изучение новых слов и последующий поиск и распознавание слов, направляя обработку на свойства и значение в конкретном семантическом контексте».

Та же исследовательская группа расширила сферу своего исследования, включив в него контрасты антонимов на 10 разных языках; одноязычные носители английского языка правильно распределили антонимы на уровне выше шанса в тесте с двумя вариантами принудительного выбора, хотя согласованность варьировалась по отдельным элементам и может указывать на присущую вероятностную изменчивость в степени звуковой символики в предположительно произвольных словах (Namy et al., Отправлено; Tzeng et al., Представлены). Эти результаты были частично воспроизведены в исследовании сравнения синестетов и несинестетов, которое показало, что обе группы угадали определенные значения с точностью выше вероятности, и что синестеты сделали это сильнее, чем несинестеты (Bankieris and Simner, 2015). Однако в отношении этих стимулов есть два важных предостережения. Во-первых, шесть из 10 языков, использованных в этих исследованиях, богаты идеофонами и бедны обычными прилагательными (индонезийский, корейский, тамильский, мандаринский, турецкий и йоруба), что означает, что это исследование вполне могло косвенно изучать идеофоны, а не произвольные антонимы. .Во-вторых, все четыре неидеофонических языка (голландский, албанский, гуджурати и румынский) являются индоевропейскими; это означает, что они не могут рассматриваться как независимые из-за потенциально общих языковых особенностей, и, более того, их значения могут быть более прозрачными для носителей английского языка, если они являются родственными, особенно в случае голландского и румынского языков. К сожалению, эти исследования еще не являются общедоступными (несмотря на их решающую роль в других опубликованных работах), и поэтому мы не можем делать больше, чем предполагать здесь.

Эксперименты в области развития

В то время как обширная поведенческая литература свидетельствует о том, что звуковая символика оказывает стойкое и разнообразное влияние на обработку и использование языка, частая критика состоит в том, что эти модели ассоциации обусловлены орфографическими влияниями; люди могут считать звук [b] более круглым, чем звук [k], потому что буква b более округлая, чем буква k . Однако исследования раннего языкового развития показали, что это не так.Исследования с недограмотными детьми и младенцами исключают такие орфографические эффекты. Эксперименты в области развития с младенцами также открывают новое окно в звуковую символику по сравнению с экспериментами по обучению со взрослыми. Эксперименты с младенцами исследуют существующие кросс-модальные ассоциации и то, как младенцы используют их во время раннего языкового развития, тогда как обучающие эксперименты со взрослыми исследуют, как звуковой символизм влияет на память и обязательно зависит от первого языка взрослых.

Смешанные результаты для парадигм кики-буба

Парадигма kiki-bouba с ее связями между сенсорным звуком и символикой может быть легко адаптирована для младенцев и маленьких детей, хотя результаты неоднозначны.Ozturk et al. (2013) и Fort et al. (2013) протестировали 4-месячных младенцев с предпочтительными процедурами поиска, используя полностью дублированные неслова без контрастов между гласными внутри слова (например, kiki , bubu ). Ozturk et al. (2013) представили одну форму вместе с одним несловесным слухом и измерили продолжительность взгляда, в то время как Fort et al. (2013) представили две фигуры бок о бок вместе с одним слуховым несловесом и исследовали, предпочитают ли младенцы смотреть на определенную фигуру.Дополнительные сложности экспериментальной установки Fort et al. (2013) оказались слишком сложными для младенцев, поскольку они не обнаружили никаких предпочтительных эффектов; они «в предварительном порядке утверждают, что сложность их дизайна могла маскировать возникающие у младенцев способности к звуко-символическому сопоставлению». Однако Ozturk et al. (2013) обнаружили, что младенцы дольше смотрели на формы, которые были представлены неконгруэнтными несловесами. Более того, они обнаружили, что это происходит только с не-словами, где и гласные, и согласные обычно звуко-символичны; младенцы будут соответствовать bubu с пышной формой и kiki с остроконечной формой, но не будут делать тех же различий при сравнении kiki и kuku или bibi и bubu .С другой стороны, взрослой контрольной группе требовалось только контраст гласных или согласных для создания кросс-модальных ассоциаций. Взятые вместе, эти результаты позволяют предположить, что у младенцев есть эффект звуковой символики, но для того, чтобы стимулы были максимально различимы, необходимы как согласные, так и гласные, и что только очень простые конструкции могут обнаружить этот эффект. Это также показывает, что младенцы менее чувствительны к звуко-символическим контрастам, чем взрослые, что означает, что повышенное воздействие языка на самом деле увеличивает чувствительность к звуко-символическим ассоциациям.Это подтверждается исследованием ассоциаций размера шага у 4- и 6-месячных младенцев, которое показало, что 6-месячные младенцы имеют типичные ассоциации между шагом и размером, в то время как 4-месячные младенцы — нет (Fernández- Prieto et al., 2015). Очевидный конфликт результатов между Fort et al. (2013) и Ozturk et al. (2013) показывает, что иконичность может быть достаточно сильной, чтобы ее могли обнаружить младенцы, но не достаточно сильной, чтобы этот эффект сохранялся при выполнении более сложных задач.

Maurer et al. (2006) повторили результаты Рамачандрана и Хаббарда (2001) kiki-bouba с двумя.5-летние дети, которые исключили орфографию как недоразумение, поскольку эти дети еще не умели читать. Спектор и Маурер (2013) разработали этот эксперимент со слегка обновленными стимулами, используя полностью дублированные не-слова без внутренних контрастов гласных слов, а не типичные слова kiki- bouba , использованные в предыдущем исследовании. Малышам были представлены две визуальные формы, а затем взрослый попросил указать не интересующее слово (например, «вы можете указать на koko ?»).Как и предполагалось, малыши ассоциировали изогнутые формы с закругленными гласными, а колючие формы с гласными без закруглений. Одним из возможных факторов является прямое взаимодействие со взрослым экспериментатором, а не заранее записанные стимулы. Nygaard et al. (2009b) установили, что взрослые используют преувеличенные и семантически предсказуемые просодические профили при произнесении не слов в речи, ориентированной на детей, и это могло обеспечить своего рода просодический передний план, который помогает идентифицировать идеофоны в естественном языке.

Также было проведено несколько исследований развития приобретения и использования японских идеофонов, которые показали, что как японские, так и неяпонские дети очень чувствительны к звуко-символическим свойствам японских идеофонов. Ивасаки и др. (2007b) цитируют Исигуро (1993), который обнаружил, что дети создают свои собственные идиосинкразические идеофоны до того, как полностью усваивают обычные, и что дети приобретают идеофоны, выражающие звук, прежде чем приобретают идеофоны, выражающие движение, форму, психологические состояния или другие сенсорные модальности.Это согласуется с исследованиями Ивасаки и др. (2007b) и Оды (2000), которые показали, что участники, не знающие японского, более точно классифицировали идеофоны, выражающие звук, и подтверждают преобладание сенсорной звуковой символики в идеофонах.

Звуко-символическая гипотеза начальной загрузки

Imai et al. (2008) создали новые японские идеофонические глаголы движения и протестировали их на взрослых, говорящих на японском и английском языках (как описано в разделе о поведении).Затем они проверили 25-месячных японских детей с заданием на изучение глаголов и обнаружили, что дети могут обобщать идеофонические глаголы на новые ситуации, но не могут делать то же самое с не звуко-символическими глаголами. Imai et al. (2008) пришли к выводу, что звуковой символизм обеспечивает основу, на которой дети могут отображать семантическую и синтаксическую информацию. Вторя аргументам Гентнера и Бородицкого (2001) о том, что действия разворачиваются во времени и непостоянны, тогда как объекты стабильны, поэтому дети, как правило, сосредотачиваются на объектах и ​​склонны в первую очередь усваивать существительные, Имаи и др.(2008) предполагают, что звуко-символические основы, обеспечиваемые идеофоническими глаголами, помогают детям изолировать действие и, следовательно, облегчают обучение глаголам. Kantartzis et al. (2011) воспроизвели результаты Имаи и др. (2008) в экспериментах с английскими детьми, использующими те же самые новые глаголы, основанные на японских звуко-символических паттернах. Это свидетельствует о кросс-лингвистической — или, точнее, независимой от языка — ранней чувствительности к звуковому символизму, а также показывает, что японские идеофоны содержат сенсорный звуковой символизм, а не просто общепринятый звуковой символизм.Kantartzis et al. (2011) также отмечают, что непонятно, что именно английские дети признают звуко-символическим; это может быть фонетика, фонотактика, просодия или комбинация всех трех.

Йошида (2012) развил парадигму и провел более обширные испытания, сделав несколько важных моментов. Во-первых, звуковая символика в равной степени способствовала усвоению глаголов японскими и английскими детьми, несмотря на то, что японские дети больше знакомы с японскими новаторскими глаголами в миметическом стиле.Во-вторых, такая равная независимая от языка чувствительность к звуковому символизму существует, несмотря на огромную разницу в общей иконической информации между японским (где родители широко используют идеофоны для детей) и английским (где родители действительно используют много звукоподражаний для детей, но они делают это более своеобразно и реже, чем японские родители). В-третьих, включив в задачу как новые глаголы, так и новых действующих лиц, она показала, что звуко-символические леса, предложенные Имаи и др. (2008) Имаи и Кита (2014) помогают детям изолировать действие, исключая личность актера, а не просто сосредотачиваясь на действии.Йошида (2012) предполагает, что младенцы универсально чувствительны к звуковой символике, но эта чувствительность ослабевает во взрослом возрасте, поскольку условные формы их родного языка диктуют, какие возможные формы звуковой символики являются приемлемыми; это отражает устоявшуюся модель детской чувствительности к межъязыковым фонематическим различиям, которая ослабевает с возрастом. Гипотеза звуко-символической самозагрузки также подтверждается исследованиями использования идеофонов, которые показали, что японские дети в возрасте от 2 лет часто и продуктивно используют идеофонические глаголы (Akita, 2009b), а японские родители в пять раз чаще используют идеофоны для использования идеофонов. детей, чем они были другим взрослым при описании той же сцены (Maguire et al., 2010). Вывод о том, что идеофоны больше ориентированы на детей, поначалу кажется неудобным с выводами Озтюрка и др. (2013), которые предположили, что младенцы менее чувствительны к звуковой символике, чем взрослые. Однако, возможно, разумным компромиссом является то, что дети более чувствительны к звуковому символизму до тех пор, пока во входных данных имеется достаточно источников для создания ассоциаций, в то время как взрослые менее чувствительны к звуковому символизму с точки зрения формирования ассоциаций, но могут образовывать ассоциации. от более ограниченного входа.

Наконец, повторный анализ лонгитюдного тематического исследования Лэнгом (2014) (Elsen, 1991) дает еще один пример того, как звуковая символика способствует усвоению языка. Лэнг изучил подробный набор данных Эльзена о немецком младенце Анналене и исследовал развитие и роль звукоподражательных форм. Анналена широко использовала звукоподражательные формы, составляя почти 40% ее словарного запаса в 11 месяцев, но относительная доля звукоподражаний в словарном запасе Анналены уменьшалась с возрастом. Анналена систематически заменяла звукоподражательные формы общепринятыми словами в соответствии со своими фонологическими способностями, что означало, что звукоподражательные формы сохранялись дольше, когда их условные формы были фонологически более сложными.Это показывает, как сенсорный и традиционный звуковой символизм в младенчестве работают вместе с развивающейся лексикой и могут ускорить фонологическое развитие.

Эксперименты по нейровизуализации

Поведенческие исследования звуковой символики помогли нам сказать, что звуковая символика оказывает сильное влияние на языковые задачи, и что этот эффект может модулироваться различными языковыми изменениями. Однако необходимы нейровизуализационные исследования, чтобы установить, как мозг распознает, обрабатывает и конструирует звуковой символизм.Было проведено гораздо меньше нейровизуализационных исследований звукового символизма, чем поведенческих, но небольшое количество существующих исследований дает интересные предположения о сенсорном воплощении, синестезии и мультисенсорной интеграции.

Доказательства ERP и фМРТ

В некоторых экспериментах по нейровизуализации на идеофонах в основном использовались поведенческие парадигмы с одновременной записью ЭЭГ для исследования ERP. Кович и др. (2010) провели новый эксперимент по изучению слов, в ходе которого было установлено, что участники быстрее определяли новые объекты с совпадающими звуково-символическими именами, не являющимися словами, чем неконгруэнтными или произвольными именами, не являющимися словами.Затем они протестировали две группы участников; одна группа выучила конгруэнтные звуко-символические имена для заостренных и круглых объектов (например, shick для заостренного объекта и dom для круглого объекта), другая группа выучила неконгруэнтные звуко-символические имена (например, shick для острого предмета). круглый объект и dom для заостренного объекта). Эксперимент представлял имя на слух, а затем визуально объект, и участники должны были решить, совпадают ли объект и имя.Первая группа быстрее идентифицировала правильные условия и быстрее отвергала неправильные, чем вторая группа, что подтверждает другие поведенческие свидетельства того, что сенсорная звуко-символическая конгруэнтность имеет эффект облегчения распознавания объекта. Более того, объекты с совпадающими звуково-символическими названиями вызывали более сильную негативную волну, чем неконгруэнтные, в окне 140–180 мс после предъявления объекта. Этот эффект наблюдался в затылочных областях, где находится зрительная кора, и Kovic et al.(2010) предполагают, что ранний негатив представляет собой слухово-визуальную интеграцию во время ранней сенсорной обработки.

Arata et al. (2010) использовали парадигму kiki-bouba на 12-месячных младенцах, одновременно представляя форму и неслово в конгруэнтных и неконгруэнтных условиях. Было обнаружено, что младенцы чувствительны к звуково-символическим совпадениям и несоответствиям, показывая дифференцированные волновые паттерны в обоих условиях через 200 мс после воздействия. Это мог быть P2, компонент ERP, связанный с фонологическим и семантическим анализом.Arata et al. (2010) утверждают, что их результаты подтверждают утверждение о том, что младенцы являются синестетиками или подобны синестетам (Maurer and Mondloch, 2004), возможно, из-за того, что у них больше корковых связей, чем у взрослых, что приводит к их способности обнаруживать звуковой символизм. Асано и др. (2015) провели аналогичный эксперимент на 11-месячных младенцах, на этот раз предъявляя стимулы последовательно; младенцам сначала показали новый предмет с шипами или пышными формами, а затем они услышали неслово kipi или moma .Это исследование обнаружило более поздний эффект с большим количеством отрицательных ERP в окне 400–550 мс для неконгруэнтных стимулов по сравнению с конгруэнтными стимулами. Асано и др. (2015) утверждают, что младенцы используют сенсорную звуково-символическую конгруэнтность, чтобы закрепить новые звуки на значении, что позволяет им установить, что языковые звуки имеют референты в реальном мире.

Меньше экспериментов по нейровизуализации, специально направленных на выявление участков мозга, связанных с использованием и пониманием идеофонов, вероятно, из-за относительного отсутствия знаний об идеофонах за пределами области лингвистики.Однако существует несколько исследований нейровизуализации с использованием идеофонов. Осака и его группа провели серию исследований фМРТ (Осака и др., 2003, 2004; Осака и Осака, 2005, 2009; Осака, 2009, 2011), которые показали, что японские идеофоны активируют соответствующие сенсорные области коры. Идеофоны, выражающие смех, активируют «модуль смеха» (Osaka et al., 2003) через зрительную кору, экстрастриатную кору и премоторную кору, а также зону вознаграждения полосатого тела. Идеофоны, выражающие боль (например, chikuchiku для боли укола иглой, gangan для пульсирующей головной боли) активируют поясную кору, часть мозга, которая также обрабатывает настоящую боль.Идеофоны, выражающие плач (например, oioi для вопля , mesomeso для хныканья) активируют области, аналогичные идеофонам смеха, предполагая, что плач и смех обрабатываются как положительные и отрицательные эквиваленты, но они также активируют нижнюю лобную извилину и переднюю поясную извилину. кора головного мозга так же, как и идеофоны боли, предполагая, что подразумеваемый плач «включает некоторую степень сопутствующей эмоциональной боли» (Осака, 2011). Идеофоны, указывающие на направление взгляда и манеру ходьбы, активируют соответственно лобное поле глаза и экстрастриальную зрительную кору.Все эти идеофоны активируют зрительную кору и премоторную кору, которые, по мнению группы Осаки, ответственны за яркость ментальных образов, вызываемых идеофонами. Однако основным ограничением этих исследований является то, что все они сравнивали идеофоны с не-словами. Поскольку произвольные слова также активируют соответствующие сенсорные области коры головного мозга по сравнению с несловами (Zwaan, 2004), это малоинформативно об особых свойствах звуковой символики.

Идеофоны и произвольные слова естественного языка

В двух исследованиях нейровизуализации прямо сравнивались идеофоны и произвольные слова.Локвуд и Туомайнен (2015) использовали ЭЭГ для исследования разницы между идеофоническими наречиями и произвольными наречиями, представив говорящим на японском языке предложения, единственная разница в которых заключалась в том, было ли наречие звуко-символическим или нет. Участники выполняли несвязанную задачу по вынесению приговора и не знали о характере эксперимента. Идеофоны вызвали больший P2 и поздний положительный комплекс, оба из которых согласуются с выводами Arata et al. (2010) и Asano et al. (2013, 2015).Локвуд и Туомайнен (2015) утверждают, что большая P2 в ответ на идеофоны представляет собой мультисенсорную интеграцию звука и сенсорной обработки. Они также утверждают, что хотя этот эффект обусловлен кросс-модальными ассоциациями, а не репрезентативным для истинной синестезии, могут быть задействованы одни и те же нейронные механизмы. Они предполагают, что это отличительный фонологический профиль идеофонов, который включает или задействует процесс мультисенсорной интеграции. Это также согласуется с выводами Occelli et al.Поведенческое исследование участников с аутизмом (2013 г.).

Kanero et al. (2014) провели два исследования фМРТ, в которых участники смотрели анимацию, одновременно слушая идеофоны или произвольные слова, относящиеся к определенной модальности — движение в первом эксперименте и форма во втором. Они заметили, что слова, которые участники оценили как близкие к анимации, вызвали большую активацию коры головного мозга, чем слова с низким соответствием. Правая задняя верхняя височная борозда (rpSTS) была активирована именно в ответ на пробу идеофона, а не произвольную пробу слов.Канеро и др. (2014) считают, что это означает, что правая задняя STS является критическим центром для обработки японских идеофонов и, возможно, звуковой символики в целом. Они утверждают, что это выходит за рамки простого воплощения, поскольку rpSTS не является перцепционной или сенсомоторной областью, связанной со значением слова. Вместо этого Канеро и др. (2014) предполагают, что идеофоны имеют двойственную природу; частично произвольный лингвистический символ, частично — иконический символ, и что задняя STS работает как центр мультимодальной интеграции. Это соответствует давней традиции в идеофонной литературе, которая подчеркивает сочетание знаковых аспектов (таких как контрастность гласных) и произвольных аспектов (таких как обычные словоформы) в идеофонах (например,г., Diffloth, 1994). Однако, поскольку идеофоны содержат как сенсорную, так и традиционную звуковую символику, трудно разделить отдельные вклады каждого типа с носителями языка.

Также было исследование, в котором использовались фМРТ и дробная анизотропия (ФА) для изучения звуковой символики в явно произвольных словах. Используя те же стимулы-антонимы и экспериментальную установку, что и Namy et al. (Представлено) и Tzeng et al. (Представлено), Revill et al. (2014) обнаружили, что в левой верхней теменной коре наблюдается повышенная активация в ответ на слова, которые участники сочли звуко-символическими, по сравнению со словами, которых они не видели.Кроме того, они обнаружили корреляцию между функциональной анизотропией в левом верхнем продольном пучке и индивидуальной чувствительностью участников к звуковой символике. Revill et al. (2014) утверждают, что звуко-символические слова задействуют кросс-модальную сенсорную интеграцию в большей степени, чем произвольные слова, и что эта кросс-модальная сенсорная интеграция — это то, что облегчает сопоставление значений слов (хотя из-за оговорок, упомянутых выше, это не совершенно ясно, что за звуковая символика здесь исследуется).Они также утверждают, что эти соответствия могут отражать некоторую форму иконичности или воплощения, но не предполагают, является ли основной движущий фактор звуко-символического эффекта акустическим или артикуляционным.

Наконец, Meteyard et al. (2015) исследовали фонологическую и семантическую основу иконичности у пациентов с афазией и использовали ее для решения теоретических вопросов, а не просто для демонстрации эффекта. Они протестировали пациентов с афазией левого полушария с помощью четырех оценочных тестов афазии, которые оценивают фонологию, семантику и сочетание фонологии и семантики, и смотрели на различия в обработке между иконическими и не иконическими английскими словами (которые в большинстве своем являются условно-символическими с некоторыми из них). чувственные звуко-символические свойства).Афазика имела особенно последовательное преимущество обработки пиктограмм в слуховых лексических решениях и задачах чтения вслух, которые, в частности, включают сопоставление между фонологией и семантикой, а не только фонологией или семантикой. Они представляют собой два возможных теоретических вывода, которые не исключают друг друга. Во-первых, иконические слова могут иметь дополнительные связи из семантической системы с особенностями, специфичными для модальности, что означает, что иконические слова более устойчивы у пациентов с афазией, поскольку они представлены с большей избыточностью в самой языковой системе.Это означает, что преимущество легендарного текстового редактора защищено от повреждений таким же образом, как высокая частота, высокая графичность и раннее усвоение слов. В качестве альтернативы, знаковые слова могут быть представлены прямыми связями между фонологической формой и информацией, специфичной для модальности. Это согласуется как с литературой по семантике вариантов воплощения, в которой утверждается, что у знаковых слов есть дополнительный путь для активации опыта, так и с работами по нейровизуализации Kanero et al. (2014); В соответствии с этой точкой зрения, преимущество знаковой обработки текста при афазии заключается в том, что знаковые слова дополнительно обрабатываются в областях мозга кросс-модальной интеграции, включая области правого полушария, на которые не влияет повреждение левого полушария.Это исследование, вероятно, является лучшим объяснением того, как иконичность является посредником между семантикой и фонологией, а не специфична для одного или обоих.

Резюме и дальнейшие направления

Обширные исследования звуковой символики за последние несколько лет позволили объединить три основных вывода. Во-первых, люди постоянно создают множественные кросс-модальные сенсорные ассоциации с конкретными звуками в экспериментальных условиях и направлением кросс-модальных сенсорных ассоциаций — свет или тьма, быстрый или медленный и т. Д., — связано с высотой гласных, размером гласных и звучанием согласных соответствующих звуков. Во-вторых, люди могут последовательно угадывать значения звуко-символических слов в иностранных языках с уровнем выше вероятности, и это связано с фонемами и просодией. В-третьих, дети чувствительны к звуковому символизму, и что идеофоны помогают детям усваивать глаголы (или, по крайней мере, вербальные значения в области движения) независимо от того, какой язык они изучают, а это означает, что чувствительность детей к идеофонам, вероятно, будет определяться звуко-символические фонемы и просодия.Пока еще недостаточно экспериментов по нейровизуализации звукового символизма, чтобы сделать твердые выводы, но пока что кажется, что звуко-символические слова активируют сенсорные области сильнее, чем произвольные слова, и что обработка звуко-символических слов, по-видимому, включает в себя какой-то мультисенсорный процесс. интеграция (или, по крайней мере, более мультисенсорная интеграция по сравнению с произвольными словами).

От наблюдения к объяснению

Подавляющее большинство этих исследований было сосредоточено на том, чтобы показать, что есть эффект, и убедительно обосновали звуковую символику; следующий шаг — исследовать, как работает этот эффект .Предыдущие работы позволили решить несколько важных вопросов. Существуют лингвистические типологии и рамки для понимания звуковой символики, например, Хинтон и др. (2006), Пернисс и Виглиокко (2014), Дингеманс (2012) и Кускли и Кирби (2013). Есть несколько когнитивных описаний структурного картирования (Gentner, 1983), умственных способностей для звуковой символики (Marks, 1978; Ramachandran and Hubbard, 2001) и того, как звуковая символика поддерживает овладение языком (Imai and Kita, 2014). .Существует также множество психологических свидетельств кросс-модальных соответствий. Однако в литературе есть два важных недостающих элемента — это конкретные гипотезы о том, как нейронные механизмы могут поддерживать звуковую символику, и убедительные доказательства нейровизуализации, которые их проверяют.

Вообще говоря, психологические исследования обращались к вопросу о том, какие конкретные звуки имеют какие конкретные кросс-модальные соответствия, в то время как лингвистические исследования обращались к вопросу о том, какие свойства звуковых символических слов делают их звуко-символическими.Текущая проблема в исследовании звуковой символики состоит в том, чтобы объединить различные направления исследований в одну согласованную область. Программы лингвистических, психологических и когнитивных исследований делали индивидуальные прогнозы относительно формы, использования и функции звуковой символики; Теперь это прекрасная возможность для междисциплинарного сотрудничества по разработке нейробиологической модели звукового символизма, которая делает прогнозы, которые можно эмпирически проверить с помощью методов нейровизуализации.

Междисциплинарная интеграция

Одна попытка междисциплинарной интеграции была предпринята, когда Рамачандран и Хаббард (2001) использовали парадигму kiki-bouba , чтобы сформировать свою более общую синестетическую загрузочную модель языковой эволюции.Они постулируют, что существует синестетическое соответствие между формой визуального объекта, представленной в нижней височной доле, и звуком, представленным в слуховой коре, и что это синестетическое соответствие может происходить либо через прямую перекрестную активацию, либо через угловую извилину. Первая возможность была интерпретирована как предсказание того, что соответствующие сенсорные области будут более сильно активированы для звуко-символических слов по сравнению с произвольными словами; вторая возможность предсказывает, что угловая извилина будет более сильно активирована для звуко-символических слов по сравнению с произвольными словами.Обе эти гипотезы могут быть построены на дальнейших нейровизуализационных исследованиях, но эксперименты со звуковой символикой, которые действительно упоминают об этом, имеют тенденцию либо показывать, что есть значительный эффект, и двигаться дальше, либо хеджируют свои выводы, предполагая, что может быть механизм синестетика или воплощения, не уточняя, как он может работать.

Perniss and Vigliocco (2014) также предлагают относительно конкретизированную модель. Они предполагают, что иконичность существует, чтобы обеспечить связь между лингвистической формой и человеческим опытом путем установления референции и смещения посредством сенсомоторного воплощения языковой формы, и что кросс-лингвистическая вариативность иконичности показывает, как разные языки обеспечивают баланс между двумя основными ограничениями — необходимостью связать язык с человеческим опытом и потребностью в эффективной системе коммуникации.Это предложение обеспечивает благодатную почву для проверки гипотез, особенно с литературой по развитию языка, которую можно сформулировать с точки зрения исследования появления референций и смещения в отношении иконичности. Следующим шагом для этой модели является гипотеза о том, как мозг обрабатывает звуковую символику и кросс-модальные соответствия. Возможно, здесь есть роль предположения Метеярда и др. (2015) о том, что знаковые слова могут поддерживаться дополнительной связью между семантическими или фонологическими представлениями и перцептуомоторной информацией.

Недавнее исследование звуковой символики установило, что звуковая символика широко распространена в языках, что она имеет кросс-модальные соответствия с другими чувствами, что она влияет на поведение и развитие и что она вызывает различные сигналы мозга. Сейчас мы находимся на интересном этапе, когда мы можем начать подходить к этому явлению с комплексной междисциплинарной точки зрения. Идеофоны и звуковая символика естественных языков предоставляют нам возможности для экспериментального исследования роли звуковой символики в значении, интерпретации и восприятии.Благодаря проверке гипотез и построению моделей эти эксперименты будут способствовать накоплению науки о звуковой символике в человеческом языке.

Заявление о конфликте интересов

Авторы заявляют, что исследование проводилось при отсутствии каких-либо коммерческих или финансовых отношений, которые могут быть истолкованы как потенциальный конфликт интересов.

Благодарности

Работа финансировалась доктором наук IMPRS. стипендия Общества Макса Планка для GL и грант NWO Veni для MD.

Сноски

1. Однако вся эта дискуссия велась не из академического любопытства; скорее, Кратил сказал Гермогену, что Гермоген не было его настоящим, естественным именем, присвоенным его родителями. Спровоцированный таким образом, Гермоген стал первым задокументированным сторонником произвола, утверждая, что любая данная группа людей может определять свои собственные ярлыки для понятий, и если он называет себя Гермогеном, то он имеет абсолютное право сделать это, поскольку это всего лишь ярлык для человека. он есть, большое вам спасибо.
2. Сократ завершает дискуссию, говоря, что гораздо лучше изучать сами предметы, а не их названия, предложение, которое несколько менее полезно для моделей языка.

Список литературы

Акита, К. (2009a). Грамматика звуко-символических слов в японском языке: теоретические подходы к иконическим и лексическим свойствам миметиков . Кобе: Университет Кобе.

Google Scholar

Акита, К. (2009b).«Приобретение ограничений на миметические глаголы в японском и корейском языках», in Japanese / Korean Linguistics , Vol. 16, изд. Я. Такубо (Стэнфорд, Калифорния: CSLI Publications), 163–177.

Google Scholar

Арата М., Имаи М., Кита С., Тьерри Г. и Окада Х. (2010). Восприятие звуковой символики у 12-месячных младенцев: исследование ERP. Neurosci. Res. 68, е300. DOI: 10.1016 / j.neures.2010.07.1333

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Асано, М., Имаи, М., Кита, С., Китаджо, К., Окада, Х., и Тьерри, Г. (2015). Звуковая символика поддерживает развитие речи у довербальных младенцев. Cortex 63, 196–205. DOI: 10.1016 / j.cortex.2014.08.025

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Асано М., Китаджо К., Тьерри Г., Кита С., Окада Х. и Имаи М. (2013). Лингвистический опыт меняет обработку звукового символизма: исследование ERP. Представлено на семинаре звуковой символики 2013 , Токио.

Google Scholar

Берген, Б. К. (2004). Психологическая реальность фонестем. Язык 80, 290–311.

Google Scholar

Бремнер, А. Дж., Капарос, С., Давидофф, Дж., Де Фокерт, Дж., Линнелл, К. Дж., И Спенс, К. (2013). «Буба» и «Кики» в Намибии? В отдаленных культурах похожие формы-звук совпадают, но разные формы-вкусы соответствуют западным. Познание 126, 165–172. DOI: 10.1016 / j.cognition.2012.09.007

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Бюлер, К.(1990). Теория языка: репрезентативная функция языка . Амстердам: Издательство Джона Бенджамина.

Google Scholar

Корбаллис, М. К. (2002). Из рук в рот: истоки языка . Принстон, Нью-Джерси: Издательство Принстонского университета.

Google Scholar

Кускли, К. (2013). Сопоставление языкового звука и движения. Public J. Semiotics 5, 39–62.

Google Scholar

Кускли, К., и Кирби, С. (2013). «Синестезия, кросс-модальность и языковая эволюция», Oxford Handbook of Synaesthesia , ред. Дж. Симнер и Э. М. Хаббард (Oxford: Oxford University Press), 869–907.

Google Scholar

де Соссюр, Ф. (1959). Курс общего языкознания . Нью-Йорк: Философская библиотека.

Google Scholar

Диффлот, Г. (1994). «I: big, a: small», в Sound Symbolism , ред. Л. Хинтон, Дж. Николс и Дж.Дж. Охала (Кембридж: издательство Кембриджского университета), 107–114.

Google Scholar

Дингемансе, М. (2012). Достижения в кросс-лингвистическом изучении идеофонов. Lang. Лингвист. Компас 6, 654–672. DOI: 10.1002 / lnc3.361

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Драйверс, Л., Заадноордейк, Л., и Дингеманс, М. (2015). «Звуковой символизм нарушается при дислексии: последствия для роли процессов кросс-модальной абстракции», в Proceedings of the 37th Annual Meeting of Cognitive Science Society, eds D.Ноэль, Р. Дейл, А. С. Варлаумонт, Дж. Йошими, Т. Мэтлок, К. Д. Дженнингс и др. (Остин, Техас: Общество когнитивных наук), 602–607.

Google Scholar

Эльзен, Х. (1991). Erstspracherwerb, Der Erwerb des deutschen Lautsystems . Висбаден: Deutscher Universitäts Verlag.

Google Scholar

Фармер Т. А., Кристиансен М. Х. и Монаган П. (2006). Фонологическая типичность влияет на понимание предложения в режиме онлайн. Proc. Natl. Акад.Sci. США 103, 12203–12208. DOI: 10.1073 / pnas.0602173103

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Фернандес-Прието, И., Наварра, Дж., И Понс, Ф. (2015). Насколько велик этот звук? Межмодальная связь между шагом и размером у младенцев. Infant Behav. Dev. 38, 77–81. DOI: 10.1016 / j.infbeh.2014.12.008

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Форт М., Вайс А., Мартин А. и Пеперкамп С. (2013).Ищем эффект бубакики у младенцев до начала занятий. Представлено на 12-й Международной конференции по аудиовизуальной обработке речи , Анси, 71–76.

Google Scholar

Гассер М., Сетураман Н. и Хокема С. (2010). «Иконичность в экспрессивах: эмпирическое исследование», в «Экспериментальные и эмпирические методы в изучении концептуальной структуры, дискурса и языка», , ред. С. Райс и Дж. Ньюман (Стэнфорд, Калифорния: CSLI Publications), 163–180.

Google Scholar

Гентнер Д. (1983). Структурное отображение: теоретическая основа для аналогии *. Cogn. Sci. 7, 155–170. DOI: 10.1207 / s15516709cog0702_3

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Гентнер Д., Бородицкий Л. (2001). «Индивидуация, относительность и раннее изучение слов», в «Освоение языка и концептуальное развитие» , ред. М. Бауэрман и С. К. Левинсон (издательство Кембриджского университета). 215–256.

Google Scholar

Хамано, С.(1998). Звуко-символическая система японского языка . Токио: Центр изучения языка и информации.

Google Scholar

Хинтон, Л., Николс, Дж., И Охала, Дж. Дж. (1994). Звуковой символизм . Кембридж: Издательство Кембриджского университета.

Google Scholar

Хинтон, Л., Николс, Дж., И Охала, Дж. Дж. (2006). Звуковой символизм . 2-е изд. Кембридж: Издательство Кембриджского университета.

Google Scholar

Хирата, С., Укита, Дж., И Кита, С. (2011). Неявный фонетический символизм в озвучивании согласных и визуальная легкость с использованием ускоренной задачи классификации Гарнера. Восприятие. Mot. Навыки 113, 929–940. DOI: 10.2466 / 15.21.28.PMS.113.6.929-940

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Имаи, М., и Кита, С. (2014). Гипотеза звуковой символики для усвоения языка и языковой эволюции. Philos. Пер. R. Soc. B Biol. Sci. 369, 20130298.DOI: 10.1098 / rstb.2013.0298

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Исигуро, Х. (1993). Onomatope no hassei. Gengo 22, 26–33.

Google Scholar

Ивасаки, Н., Винсон, Д. П., и Виглиокко, Г. (2007a). «Как это больно, кири-кири или сику-сику? Японские миметические слова боли, воспринимаемые носителями японского и англоговорящими », в Applied Theory and Research to Learning Japanese as a Foreign Language , ed.М. Минами (Ньюкасл: Cambridge Scholars Publishing), 2–19.

Google Scholar

Ивасаки, Н., Винсон, Д. П., и Виглиокко, Г. (2007b). Что англоговорящие знают о gera-gera и yota-yota? Кросс-лингвистическое исследование миметических слов для смеха и ходьбы. Яп. Lang. Educ. Вокруг земного шара 17, 53–78.

Google Scholar

Канеро, Дж., Имаи, М., Окуда, Дж., Окада, Х. и Мацуда, Т. (2014). Как звуковой символизм обрабатывается в мозгу: исследование японских миметических слов. PLoS ONE 9: e97905. DOI: 10.1371 / journal.pone.0097905

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Кантарцис, К., Имаи, М., и Кита, С. (2011). Японская звуковая символика облегчает изучение слов англоговорящими детьми. Cogn. Sci. 35, 575–586. DOI: 10.1111 / j.1551-6709.2010.01169.x

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Кита, С. (1997). Двумерный семантический анализ японской миметики. Языкознание 35, 379–415.DOI: 10.1515 / ling.1997.35.2.379

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Кламер М. (2002). Семантически мотивированные лексические паттерны: исследование экспрессивов голландского языка и камбера. Язык 78, 258–286. DOI: 10.1353 / lan.2002.0101

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Köhler, W. (1947). Гештальт-психология; Введение в новые концепции современной психологии , Rev. Edn. Оксфорд: Liveright.

Google Scholar

Кунихира, С.(1971). Влияние выразительного голоса на фонетическую символику. J. Verbal Learning Verbal Behav. 10, 427–429. DOI: 10.1016 / S0022-5371 (71) 80042-7

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Квон, Н. и Раунд, Э. Р. (2014). Фонестемы в морфологической теории. Морфология 25, 1–27. DOI: 10.1007 / s11525-014-9250-z

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Лэнг, К. Э. (2014). Фонологический анализ звукоподражания в раннем словесном производстве. Первый яз. 34, 387–405. DOI: 10.1177 / 0142723714550110

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Маглио, С. Дж., Рабалья, К. Д., Федер, М. А., Крем, М., и Троп, Ю. (2014). Гласные звуки в словах влияют на мысленное построение и меняют предпочтения целей. J. Exp. Psychol. Gen. 143, 1082–1096. DOI: 10.1037 / a0035543

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Магуайр, М. Дж., Хирш-Пасек, К., Голинкофф, Р.М., Имаи, М., Харью, Э., Ванегас, С. и др. (2010). Сдвиг в развитии от сходных к языковым стратегиям усвоения глаголов: сравнение английского, испанского и японского языков. Познание 114, 299–319. DOI: 10.1016 / j.cognition.2009.10.002

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Малкиэль Ю. (1994). «Регулярное развитие звука, фоносимволическая оркестровка, устранение неоднозначности омонимов», в Sound Symbolism , ред. Л. Хинтон, Дж.Николс и Дж. Дж. Охала (Кембридж: издательство Кембриджского университета), 207–221.

Google Scholar

Маркс, Л. Э. (1978). Единство чувств: взаимосвязь модальностей . Нью-Йорк: Лондонская академическая пресса.

Google Scholar

Маурер Д. и Мондлох К. Дж. (2004). «Неонатальная синестезия: переоценка», в Attention on Synesthesia: Cognition, Development and Neuroscience , eds L. Robertson and N. Sagiv (Oxford: Oxford University Press), 193–213.

Google Scholar

Маурер Д., Патман Т. и Мондлох К. Дж. (2006). Форма бубы: соответствие звуковой формы у малышей и взрослых. Dev. Sci. 9, 316–322. DOI: 10.1111 / j.1467-7687.2006.00495.x

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Метейард, Л., Стоппард, Э., Снудден, Д., Каппа, С. Ф., и Виглиокко, Г. (2015). Когда семантика помогает фонологии: преимущество обработки знаковых словоформ при афазии. Neuropsychologia DOI: 10.1016 / j.neuropsychologia.2015.01.042 [Epub перед печатью]

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Монаган П. и Кристиансен М. Х. (2006). «Почему отображения значений формы не являются полностью произвольными по языку», Труды 28-й ежегодной конференции Общества когнитивных наук (Махва, Нью-Джерси: Лоуренс Эрлбаум), 1838–1843.

Google Scholar

Монаган П., Кристиансен М. Х., Фитнева С. А. (2011). Произвольность знака: извлекаем пользу из структуры словарного запаса. J. Exp. Psychol. Gen. 140, 325–347. DOI: 10.1037 / a0022924

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Моос А., Смит Р., Миллер С. Р. и Симмонс Д. Р. (2014). Кросс-модальные ассоциации в синестезии: цвета гласных в ухе смотрящего. i-Perception 5, 132–142. DOI: 10.1068 / i0626

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Mitterer, H., Schuerman, W., Reinisch, E., Tufvesson, S.и Дингемансе, М. (2012). «Ограниченная сила звукового символизма», Труды 16-й Ежегодной конференции по архитектурам и механизмам обработки языков . Рива-дес-Гарда, Италия, 27.

Google Scholar

Нильсен, А., Рендалл, Д. (2011). Звук круга: оценка звуко-символической роли согласных в классическом феномене Такете-Малума. Банка. J. Exp. Psychol. 65, 115–124. DOI: 10.1037 / a0022268

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Нильсен, А.и Рендалл Д. (2012). Источник и величина звуко-символических предубеждений при обработке искусственного словесного материала и их значение для изучения и передачи языка. Lang. Cogn. 4, 115–125. DOI: 10.1515 / langcog-2012-0007

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Нильсен, А., Рендалл, Д. (2013). Анализ роли согласных и гласных в классическом феномене Такете-Малума. Банка. J. Exp. Psychol. 67, 153–163. DOI: 10.1037 / a0030553

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Наколлс, Дж.Б. (1999). Аргументы в пользу звуковой символики. Ann. Преподобный Антрополь. 28, 225–252. DOI: 10.1146 / annurev.anthro.28.1.225

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Найгаард, Л. К., Херольд, Д. С., и Нами, Л. Л. (2009b). Семантика просодии: акустические и перцептивные свидетельства просодики соотносятся со значением слова. Cogn. Sci. 33, 127–146. DOI: 10.1111 / j.1551-6709.2008.01007.x

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Очелли, В., Эспозито, Дж., Венути, П., Ардуино, Дж. М., и Зампини, М. (2013). Феномен takete-maluma при расстройствах аутистического спектра. Восприятие 42, 233–241. DOI: 10.1068 / p7357

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Ода, Х. (2000). Воплощенный семантический механизм миметических слов в японском языке . Блумингтон: Университет Индианы.

Google Scholar

Отаке, Ю., и Харью, Э. (2013). Исследование процесса, лежащего в основе соответствия размера гласных. Яп. Psychol. Res. 55, 390–399. DOI: 10.1111 / jpr.12029

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Осака, Н. (2009). Мимическое слово, связанное с ходьбой, активирует экстрастриальную зрительную кору головного мозга человека: исследование с помощью фМРТ. Behav. Brain Res. 198, 186–189. DOI: 10.1016 / j.bbr.2008.10.042

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Осака, Н. (2011). Идеомоторная реакция и нейронное представление подразумеваемого плача в человеческом мозге: исследование фМРТ с использованием звукоподражания1. Яп. Psychol. Res. 53, 372–378. DOI: 10.1111 / j.1468-5884.2011.00489.x

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Осака, Н., Осака, М. (2005). Стриатальные области вознаграждения, активируемые скрытым смехом у людей под воздействием мимических слов: исследование с использованием функциональной магнитно-резонансной томографии. Neuroimage 16, 1621–1624. DOI: 10.1097 / 01.wnr.0000181581.18636.a7

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Осака, Н. и Осака, М.(2009). Мимическое слово, связанное с взглядом, активирует лобное поле глаза и связанную с ним сеть в человеческом мозге: исследование фМРТ. Neurosci. Lett. 461, 65–68. DOI: 10.1016 / j.neulet.2009.06.023

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Осака, Н., Осака, М., Кондо, Х., Моришита, М., Фукуяма, Х., и Шибасаки, Х. (2003). Слово, основанное на эмоциях, активирует модуль смеха в человеческом мозгу: функциональное магнитно-резонансное исследование. Neurosci.Lett. 340, 127–130. DOI: 10.1016 / S0304-3940 (03) 00093-4

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Осака, Н., Осака, М., Моришита, М., Кондо, Х., и Фукуяма, Х. (2004). Слово, выражающее аффективную боль, активирует переднюю поясную кору в головном мозге человека: исследование фМРТ. Behav. Brain Res. 153, 123–127. DOI: 10.1016 / j.bbr.2003.11.013

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Озтюрк, О., Крем, М., и Вулуманос, А. (2013). Звуковая символика в младенчестве: доказательства кросс-модальных соответствий звуковых форм у 4-месячных детей. J. Exp. Детская психол. 114, 173–186. DOI: 10.1016 / j.jecp.2012.05.004

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Пернисс П., Томпсон Р. Л. и Виглиокко Г. (2010). Иконичность как общее свойство языка: свидетельства разговорного и жестового языков. Фронт. Psychol. 1: 227. DOI: 10.3389 / fpsyg.2010.00227

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Пернисс, П., и Vigliocco, G. (2014). Мост иконичности: от мира опыта к опыту языка. Philos. Пер. R. Soc. B Biol. Sci. 369, 20130300. doi: 10.1098 / rstb.2013.0300

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Рамачандран, В. С., Хаббард, Э. М. (2001). Синестезия — окно в восприятие, мысли и язык. J. Сознание. Stud. 8, 3–34.

Google Scholar

Ревилл, К. П., Нами, Л.Л., ДеФайф, Л. К., и Найгаард, Л. К. (2014). Межъязыковой звуковой символизм и кросс-модальное соответствие: данные ФМРТ и DTI. Brain Lang. 128, 18–24. DOI: 10.1016 / j.bandl.2013.11.002

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Седли, Д. Н. (2003). Платоновский Cratylus . Кембридж: Издательство Кембриджского университета.

Google Scholar

Шин, Э., и Ким, Ч.-Й. (2014). И «나», и «な» желтого цвета: кросс-лингвистическое исследование в поисках детерминант синестетического цвета. Neuropsychologia 65, 25–36. DOI: 10.1016 / j.neuropsychologia.2014.09.032

PubMed Аннотация | CrossRef Полный текст | Google Scholar

Томпсон, П. (2013). Фонетическая символика размера, формы и движения . Кандидат наук. дипломная работа, Уорик: Уорикский университет.

Google Scholar

Воельц, Ф. К. Э., и Килиан-Хац, К. (2001). Идеофоны . Амстердам: Издательство Джона Бенджамина.

Google Scholar

Фон Гумбольдт, В.(1836 г.). О языке: о разнообразии конструкции человеческого языка и его влиянии на умственное развитие человека . изд. М. Лосонский (Кембридж: Издательство Кембриджского университета).

Google Scholar

Цваан Р. (2004). Погруженный опытный человек: к воплощенной теории понимания языка. Psychol. Учиться. Мотив. 44, 35–62. DOI: 10.1016 / S0079-7421 (03) 44002-4

CrossRef Полный текст | Google Scholar

ЕСТЕСТВЕННОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА: ПРОИЗВОЛЬНОЕ ИЛИ ВНУТРЕННЕЕ

ГЛАВА I

ЯЗЫК — ПРОИЗВОЛЬНЫЙ ИЛИ ВНУТРЕННИЙ

Общепринятое мнение тех, кто изучает язык профессионально: этот язык — произвольная культурная конструкция; язык, с этой точки зрения, изучены путем прослушивания носителей языка конкретного сообщества в рождается младенец; слова, используемые в языке, а также конкретная грамматика или синтаксис языка исторически развивались как социальный продукт и передается по традиции.

На первый взгляд может показаться весьма академическим вопрос, стоит ли язык произвольный, интересен только лингвистам, этимологам и т. д. на. Но сказать, что язык произвольный и является чисто культурным продуктом, значит утверждать, что нет никаких оснований относить язык к другим аспектам человеческого биологии, эволюции, как показано в развитии структуры мозга и физиологические различия между людьми и животными. Это был бы странный результат если бы проявление главного и многие сказали бы абсолютно решающее человеческое способность, способность говорить и понимать язык, должна быть чем-то, что не может быть объяснено и для чего, в принципе, нет можно даже попытаться объяснить.

«Произвольный» означает случай, немотивированный, бесцельный — и тех, кто языки как полностью произвольные структуры говорят, что они являются продуктом случайно, не руководствуясь объективностью, что наличие слов и структуры любого языка совершенно бессмысленны. Но в то же время все признал бы, что язык является основным инструментом человеческого сообщества, важнейшее средство коммуникации, точный и мощный инструмент мысли, основа научно-технического прогресса.Если такой чудесный инструмент произвольный по происхождению, функциям и строению, тогда один Чтобы объяснить это, можно лишь прибегнуть к вере в миф. Древние египтяне считал, что слово было дано человечеству богом Птахом. Они по крайней мере признал настоящую проблему, этот язык должен иметь какое-то происхождение.

Возникает вопрос, почему студенты, изучающие язык в профессиональном плане, привязан к тому, что на первый взгляд может показаться катастрофическим основанием для любого наука, вера в то, что форма и лежащая в основе структура предмета учеба произвольна, иррациональна, случайна.Возможно, циничный взгляд и частичный один, было бы одним из важных последствий произвола в качестве стартового предположение для изучения языка состоит в том, чтобы ограничить исключительную область исследования для лингвистов, разместить большой знак «Въезд запрещен» в области лингвистики и сказать другим, психологам, физиологам, неврологам, что они будут зря тратят время, если пытаются применить свои теории и технические процедуры к языку. К счастью, некоторых из этих ученых это не остановило, например, Карл Лэшли, Эрик Леннеберг, Роджер Браун, а в другом, совсем новом дисциплина искусственного интеллекта и компьютерной лингвистики, делается новаторская работа, не сдерживаемая традиционными ограничениями лингвистика.

Споры о том, является ли язык естественным или искусственным, целенаправленным или произвольный, эволюционный или традиционный продукт, является чрезвычайно древним один, возможно, самый древний спор философов столетия назад изучение языка стало предметом для специалистов. Около 2400 лет назад Платон в своем диалоге «Кратил» заставил Сократа обсудить утверждение, что слово примененный к объекту (имя объекта) было не просто тем, что люди соглашались это называется вещью, но является результатом некой « внутренней правильности » (1), которая связывает природу объекта и звуки речи, используемые для его названия.Века позже Лукреций в De Rerum Natura имел дело с языком и отверг его как нелепая идея, что любой человек мог бы дать имена вещей таким образом, чтобы убедить других принять и использовать имена он прописал (2). Много позже снова Вильгельм фон Гумбольдт (3), один из самых глубокие и вдохновляющие писатели о языке в современную эпоху утверждали, что была естественная основа для слов, которую язык естественным образом выбирает для звуки речи отдельных предметов, которые частично самостоятельно и частично в сравнение с другими производит впечатление на ухо, подобное тому, которое объект производит на уме.Этот естественный процесс, по его мнению, преобладающее и, возможно, даже исключительное влияние на примитивное слово формирование.

Однако расхожее мнение за последние 100 лет или около того было очень другой. Принцип произвольности языка практически правил без проблем. Фундамент современной лингвистики был Провозглашение Соссюра «произвольности знака», с помощью которого означало, что можно, нужно искать никакой связи между звуковая структура слова и его значение.Идея о том, что это слово произвольно восходит к Соссюру (Локк был, пожалуй, самым могущественным и влиятельным сторонник этой точки зрения), но Соссюр (4), как отец современной лингвистики, дал его подавляющее влияние на произвол как основополагающее предположение новая наука. Хотя некоторые из многих лингвистов, которые следуют за ним, готовы признать, что в некоторых второстепенных отношениях элементы лексики могут быть не полностью произвольно, например, допуская, что есть звукоподражательные слова вроде кукушка (хотя некоторые скажут, что даже такие слова условно), лингвисты обычно не готовы рассматривать что язык — естественный продукт, который зоологи додарвиновского периода не могли принять естественное происхождение разных видов.Мало того, что многие предполагают без сомневаются в том, что слова являются произвольными формами, но они также будут утверждать, что язык в целом — это конструкт, культурный инструмент, и что произвол расширяет ко всем особенностям грамматики и синтаксиса конкретных языков.

Потому что это фундаментальный вопрос не только для лингвистов в целом, но и для также для диссертации, представленной в этой книге, это может помочь выявить очень резко изложить текущие взгляды, цитируя непосредственно ряд авторов, демонстрируя единодушие хора не только лингвистов, но и философы и другие, кто затронул эту тему:

Saussure (5): Язык — это условность, и природа знака согласовано не имеет значения… Поскольку знак произвольный, он не следует закону кроме традиции, и поскольку она основана на традиции, она произвольный. «Произвольно» … не должно означать, что выбор означающего полностью оставлено на усмотрение докладчика … Я имею в виду, что это немотивировано, т.е. произвольно в что на самом деле оно не имеет естественной связи с означаемым. Только отличия которые позволяют отличить это слово от всех остальных … нести значение .. поскольку один голосовой образ не лучше, чем следующий, подходит для чего поручено выразить…. «Произвольный» и «дифференциальный» — два соотносительные качества … Язык — это система взаимозависимых терминов, в которой значение каждого термина возникает исключительно из одновременного присутствия другие. … Произвольный характер знака, в свою очередь, объясняет, почему социальная только факт может создать языковую систему — сам человек не может зафиксировать единственное значение. … Конкретное языковое состояние всегда продукт исторических сил и этих сил объясняет, почему знак неизменяемый i.е. почему он сопротивляется любой произвольной подмене. … Сообщество сам по себе не может контролировать даже одно слово; он привязан к существующим язык. … Язык больше нельзя отождествлять с контрактом в чистом и просто.

Хокетт (6): произвольность Отношение между значимыми элементами в язык и его обозначение не зависят от каких-либо физических и геометрических сходство между ними … или, как мы говорим, семантическое отношение скорее произвольный, чем знаковый.

Сапир (7): Звукоподражательные слова — такие же истинные творения человеческого разума, полеты человеческой фантазии, как и все остальное в языке.

Блумфилд (8): То, что мы называем «лошадью», немцы называют «пферд», француз. «шеваль», индейское кри «мисатим» и т. д .; один набор звуков как неразумно, как и любой другой.

Ферт (9): Слова — это приобретенные привычки. За сомнительным исключением некоторых шипящие согласные, казалось бы, нет никакой фонестетической ценности в любые звуки речи. Все дело в привычке.

Юэнь Рен Чао (10): Язык — это условная система привычного вокала. поведение.До создания конвенции любое слово могло означать что-нибудь.

Энглфилд (11): Тот факт, что языки произвольны, является достаточным доказательством что они были изобретены. На любом языке есть общепринятые способы сочетание слов, чтобы выразить отношения между идеями. Нет систематического соответствие между формами языка и его значениями.

Хорманн (12): Какое значение обусловлено каким знаком в основном достаточно произвольным и поэтому присутствует элемент случайности или отсутствие логического необходимость во взаимосвязи знака и обозначаемого объекта.

Miller & Johnson-Laird (13): Отсутствие прямых, материальных связей между физическими объектами и акустическими паттернами, используемыми в качестве их имен, является фундаментальное предположение для изучения языкового значения.

Налог (14): Культурное поведение имеет свойство произвольности. Не течет через гены и, следовательно, не закрепляется в человеке. Это видно наиболее отчетливо в произвольности символов языка.

Грегори (15): Просто потому, что слова в разных языках различаются, и потому что языки настолько молоды и так быстро меняются, что совершенно очевидно, что наши знание названий вещей не может быть врожденным.Он не может быть встроен в нервная система. Слова и имена не могут быть унаследованы.

Витгенштейн (16): Я хочу, чтобы вы помнили, что слова имеют следующие значения, которые мы дали им и придаем им значения объяснениями. Слово имеет это означает, что кто-то дал это.

Консенсус, который следует из этих отрывков, очень очевиден. В итоге, по мнению авторов:

Слово имеет значение, которое ему кто-то дал. Слова придают значения объяснения.

Язык бывает условным, условным и традиционным.Слова имеют только значение как части системы, причем каждое слово имеет значение исключительно из отличие от других слов в системе.

Различия в словах, используемых в разных языках для обозначения одних и тех же вещей, показывают необоснованность всех выбранных слов. Слова — не более чем полеты изысканный’.

Слова — это приобретенные привычки. Любое слово могло означать что угодно. Нет логического необходимость в отношении знака и означаемого.

Между словом и значением нет никакого геометрического или физического сходства.Слова скорее произвольны, чем знаковые.

Слова не могут быть врожденными или встроенными в нервную систему, потому что языки недавнее эволюционное развитие и так сильно отличаются друг от друга.

Когда так много разных авторитетов соглашаются так решительно, это может показаться опрометчивым. бросают вызов тому, что они говорят, но фундаментальные предположения любой науки должны время бросить вызов. Прогресс в прошлом во многих науках произошел от бросая вызов бесспорному. Одно из направлений атаки — отметить, что не все те, чьи мнения зафиксированы, выразили себя точно так же способ.В разных отчетах есть несоответствия и несоответствия. Хотя практически все, кто в последнее время обсуждал связь слова и значения, языка и реальности, описали звуки слов как произвольно, были вариации в том, как они описывают то, что они подразумевают под «произвольный», и они использовали другие термины, наряду с «произвольным», чтобы представить их убеждения.

Все согласятся, что «произвольный» должен исключать «естественный». Хокетт контрасты «произвольный» и «иконический», как означающие, физически или геометрически напоминающие референт.Другие противопоставляют «произвольное» и «врожденное» (Грегори исключает «врожденное» хотя он прямо не говорит, что слова произвольны). Древний Еще с классических времен различие было между языковыми фусей (что есть продукт физической природы> и языка (то есть по указу, предписанию или соглашению).

Разные авторы по-разному объясняют, что означает «произвольный». Saussure а другие приравнивают «произвольное и« традиционное »,« произвольное »и« условное », «произвольный», «социальный» или «привычный».Хорманн считает «произвольным» эквивалентом случайным, без логической необходимости. Для Блумфилда «произвольный» означает «необоснованный», а для Сапира — «причудливый». Энглфилд трактует «произвольные» и «изобретено» как эквивалент, то есть искусственное, преднамеренный продукт человеческого строительство. Налог означает «произвольный» и «культурный»

Являются ли отчеты различных авторов последовательными и достоверными. право трактовать «произвольный» и другие термины как синонимы сомнительно. В обычном использовании, «общепринятый», «социальный», «традиционный», культурный. ‘изобретенный’ искусственный ‘случайный’ необоснованный ‘нелогичный’ привычный ‘ «исторически сложившиеся» имеют совершенно разные коннотации, и это невозможно что все последствия использования их в качестве альтернативных описаний характер языка может быть правильным.Например, это отнюдь не так. что «условное» и «произвольное» могут использоваться как синонимы более чем «произвольный» и «культурный» или «произвольный» и «социальный». И нельзя приравнивать эти слова с «необоснованным», «лишенным логической необходимости», «искусственным» или «изобретено» или «случайно». Система может быть искусственной, но не случайной или необоснованный; см., например, систему кода Морзе. Система может быть социальные, но построенные в соответствии с разумом, так как многие важные институты Был.Сам Соссюр в другом месте указывает на то, что наиболее важные социальные институты имеют в какой-то момент естественную основу, так что говорить, что язык социальная конструкция не означает автоматически, что это в некотором смысле произвольная конструкция.

Можно подозревать, что большинство из тех, кто обсуждает природу языка и классифицируют его как произвольный, сбивают с толку текущий вид любого языка, как набор слов, которые по большей части не имеют очевидного отношения к их значению, с отдельным вопросом об историческом происхождении отдельных слов которые составляют современную коллекцию.Соссюру недостаточно утверждать, что язык является произвольным или неестественным, потому что он традиционен, поскольку это оставляет без ответа важный вопрос о происхождении традиционного связь слова и значения. Невозможно без округления утверждать, что в своем первом происхождении в речи было слышно конкретное слово — традиция, должно быть, где-то зародилась. В какой-то момент Соссюр спрашивает: «Как взял бы на себя оратор связать идею со словом-образом, если он не впервые натолкнулся на ассоциацию во время разговора? »(17), но это загадка, которую он придумал для себя, чтобы объяснить исторические первое использование определенного слова (мы знаем ответ на некоторые современные неологизмы такие как происхождение «газа», «парафина», «вазелина», как это обсуждалось Поттером (18)).

Те, кто говорит о культурном, социальном, обычном происхождении слов и Можно вспомнить очень важные комментарии Конрада Лоренца: » неоспоримый факт, что культуры — это очень сложные интеллектуальные системы, отдыхающие на основе символов, выражающих культурные ценности, заставляет нас забыть, как мы думаем с точки зрения противоположностей, что они являются естественными структурами, которые развивались естественным путем »(19). В некотором роде Хьюис после цитируя замечания Налогового управления о произвольном качестве культурного поведение и язык, «потому что они не передаются через гены», указывает что если культура и биология всегда были отдельными областями, у нас нет возможности объясните, как улучшились языковые способности человека.(20)

Совершенно ясно, что «традиционное», «социальное» или «обычный» может быть полностью или частично натуральным или, как минимум, натуральным. по происхождению. В конце концов, есть очевидные примеры того, что можно было бы назвать «условности», стили одежды, кулинарные рецепты, брачные системы, методы сочинять музыку, но для этого не нужно далеко ходить, чтобы найти естественные основы или естественные ограничения принимаемых ими форм. В равной степени один может легко идентифицировать очевидно естественные формы поведения, при которых были наложены традиционные, традиционные или социальные элементы.Еда естественно, но есть условности относительно способа еды; каждый выбирает есть именно так, а не так, хотя в каком-то смысле оба пути одинаково естественный. Даже в случае ходьбы, которую Соссюр называет явно естественная форма поведения, бывают разные манеры ходьбы, в том числе некоторые весьма условные, такие как марш, гусиный шаг и так далее. В человеческом существе естественное и социальное неразрывно сливаются воедино. многие формы поведения — и суть конвенции или традиции может точно быть принятием в сообществе одной конкретной формы поведения вне нескольких одинаково естественных возможных форм поведения.Рукопожатие; а также потирание носов столь же естественно, как и формы контакта и приветствия, но наши сообщество предпочитает, по традиции, рукопожатие там, где новогвинейцы могут предпочесть протирание носа.

Относится к диапазону слов, часто с неточным использованием, со ссылкой на «произвольный» характер языка — это различные слова, используемые для выражения противоположный взгляд. К ним относятся «естественные» биологические »врожденные« генетические ». ‘физический’ нативистский ‘инстинктивный’ эволюционный ‘организменный’ мотивированный ‘ «видоспецифичный» и так далее.Справедливо сказать, что многие из них используются с не больше точности, чем соответствующий набор слов, сгруппированных с «произвольно». Часто бывает трудно решить, что в конкретном контексте подразумевается под ‘естественный’; все лингвисты склонны описывать определенные языки как «естественные» языков, но это только для того, чтобы отличить их от придуманных универсальных языков (Эсперанто, интерлингва и т. Д.) Или найденные идеальные или формальные языки в логике, философии или математике. Ясно, что такое использование слова «естественный» не подразумевает отход от общего мнения, что все языки произвольны.Так «естественно» имеет тенденцию обретать свое конкретное значение в любом контексте из явных или подразумеваемых контрастировать с каким-то противопоставленным словом: естественным и искусственным, естественным и научным, природное и изобретенное, природное и культурное и так далее.

Учитывая это, явно недостаточно утверждать, что этот язык или какой-либо аспект язык является «естественным» без точного указания способа, которым язык естественно. «Врожденный» — это более конкретное описание, чем естественное, поскольку оно подразумевает, что можно каким-то образом связать язык с генетическими детерминантами строение и функционирование человеческого тела, но есть область неуверенности в значение ‘врожденное: что-то может быть определено врожденными факторами но реализуется только во взаимодействии между врожденными факторами и окружающей средой.Например, если учесть направление исследований зрения животных Хьюбелом и Wiesel (21) и другие, следует классифицировать способность котенка воспринимать конкретный вертикальный, горизонтальный или наклонный узор линий как врожденный или усвоили продукт экологического опыта? Эксперименты показали, что при в определенный критический период зрительный аппарат котенка податлив, постоянные характеристики его взрослого видения зависят от структурирования окружающая среда, которой он подвергается в критический период.Котенок принес в среде без вертикальных линий после этого не сможет воспринимать их. Это врожденный эффект или усвоенный эффект?

Другие термины — биологические, физиологические, эволюционные, видоспецифичные — не обязательно намного яснее в их значениях, чем слово «врожденный». К говорят, что какой-то аспект поведения имеет биологическую или биологически детерминированный аспект конкретного вида (поскольку язык является аспектом человеческого вида) на самом деле говорит нам немного больше, чем если бы мы сказали аспект поведения является естественным, если мы не можем продолжить объяснение более точно подробно описать природу биологической основы в установленных фактах физиологии и неврология.

Принимая во внимание обоснованность взглядов на язык как на произвольный или естественно, есть трудности другого рода. Помимо неточности в использовании слова «произвольный» (а также в использовании слова «естественный») можно найти при ближайшем рассмотрении обнаруживается ужасающее отсутствие ясности во взглядах лингвистов относительно того, насколько тезис о произвольности язык идет. Язык — это не только слова и наборы слов; это также звуки речи, из которых образованы слова, а также комбинации и последовательности слов, которые образуют фразы и предложения, полный поток произнесенных язык.Являются ли фонетика и синтаксис произвольными, по мнению этих лингвистов, как лексикон каждого языка? Типы звука используются для формирование слов и диапазонов слов, выбранных для использования на разных языках одинаково произвольно? В области грамматики (морфологии и синтаксиса) различные порядки слов, выбранные разными языками, одинаково произвольно, одинаково часть «полетов человеческой фантазии» Сапира? Флективные системы (склонения и спряжения), наличие согласия между существительными, прилагательными и глаголами, гласная гармония, агглютинативные структуры, продукт случайных сил, результат сознательного изобретения или бессмысленное плетение сложности?

Большинство лингвистов, которые с готовностью, часто с очень небольшим количеством экзаменов, приходят к принять принцип произвольности языка, потому что он должен быть таким расхождения между языками, совершенно не были точны в том, где прекращается произвол и начинается порядок в языке.Даже архипастырь, Saussure, не совсем последовательна. Итак, он говорит: «язык составляет система. В этом отношении … язык не является полностью произвольным, но в какой-то степени управляется логикой. Система представляет собой сложный механизм, который можно постигается только через размышление .. Некоторые знаки абсолютно произвольны; в других отметим не его полное отсутствие, а наличие степеней произвола: знак может быть относительно мотивированным, например, «vingt» относительно меньше мотивировано, чем «dix-neuf» (которое по своей форме относится к другим формам)… но даже в самых благоприятных случаях мотивация никогда не бывает абсолютной … Ум придумывает ввести принцип порядка и регулярности в определенные части массы знаков, и в этом роль относительной мотивации. язык был полностью рациональным, его можно было изучать самостоятельно. Поскольку механизм языка — это всего лишь частичное исправление системы, которая по своей природе хаотично, мы принимаем точку зрения, навязанную самой природой языка и изучите его, поскольку он ограничивает произвол (мотивация играет гораздо большую роль в Немецкий, чем английский… по отношению к латыни французский язык характеризуется огромный рост произвола) (22).

Другой абсолютистский писатель о произвольности языка, Энглфилд, утверждает, что в любом языке есть общепринятые способы сочетания слов в чтобы выразить отношения между идеями: «То, что есть сходство в условных обозначениях неродственных языков легко объяснимо общей целью, для которой были изобретены языки, общие черты физиология человека и общие элементы окружающей человека среды »(23).

Результат довольно парадоксальный. Хотя синтаксис и морфология расходятся между языками почти так же, как и отдельные используемые слова (а в некоторых случаях грамматические расхождения более разительны, чем расхождения в лексики) сторонники произвола языка гораздо меньше положительно оцениваю произвольность грамматики. Соссюр действительно близок к точка рассмотрения морфологии и других грамматических аспектов, словообразовательных и композиционные особенности языка, как компенсирующие рациональные силы цель который должен создать согласованную языковую систему, чтобы уменьшить трудности, вызванные изначальным иррациональным произволом языка.Ссылка Энглфилда на сходство форм между неродственными языками в качестве объяснения обращается к общим чертам физиологии человека, целей, окружающей человека среды — но если это реальные действующие силы, они очевидно, составляют естественную, а не произвольную основу для форм, которые язык предполагает.

Если использовать сомнительное различие Соссюра между абсолютно произвольными и, что гораздо менее произвольно, предложение, похоже, состоит в том, что грамматика и морфология гораздо менее произвольна, чем отдельные слова языков.Конечно, если утверждать, что грамматика и морфология одинаково произвольны и в равной степени продукт изобретения, конвенции или традиции, удивительно, как первобытный человек во всем мире решил, как выбрать грамматический особенности его языка. Даже современные лингвисты, подходя к предмету со стороны утонченные, изощренные техники, испытывают большие трудности при анализе и систематическое представление синтаксического функционирования языка. Следует предположить что в каждой племенной группе, в каждом языковом сообществе зародышей были некоторые первобытный супер-Хомский, разработавший формы, которые в конечном итоге стали всеобъемлющая и тонкая систематизация таких языков, как латынь и греческий? Следует ли постулировать одного из первых изобретателей языка, который постановил, что эти слова должны быть прилагательными, это должны быть существительные, и два типа слов должны пройти параллельные формальные изменения, чтобы показать свое согласие? Были некоторые прото-германские гений размышлять о различных возможных применениях определителей «the» и «a» в приговор и упорядочить практику племени? Если произвольное происхождение отдельных слов трудно объяснить, то произвольное происхождение грамматические формы — еще большая загадка.

Но если в свете этого аргумента мы примем, что происхождение синтаксиса и морфология не была произвольной, но в некотором смысле была врожденной или естественной, даже хотя на данный момент мы не можем объяснить, каким образом могло иметь место естественное или врожденное развитие, некоторые неудобные вопросы немедленно представить себя.

Каким образом, предполагая, что синтаксис и морфология в некотором смысле естественны или врождены, действительно ли кто-то объясняет разнообразие синтаксиса и морфологии между языки? Это вопрос, к которому Хомский подошел, но не решил.Он постулирует общую глубокую структуру, лежащую в основе всех поверхностных структур, но он не пытался сказать или предположить, какой физиологический или неврологический статус этой глубокой структуры может быть, как на самом деле она могла возникнуть как эволюционного развития или как на самом деле может быть установлена ​​связь между универсальная врожденная глубокая структура (общая для всех людей) и разнообразие поверхностный синтаксис, который на самом деле можно найти — и которому он отказался бы от любого врожденного положение дел.

Каким образом, если грамматические формы и синтаксис являются врожденными или естественными, эволюционными, устанавливает ли эта биологическая система (предположительно генетически запрограммированная) интимные, функциональные отношения с тем, что считается бессвязным, произвольный набор отдельных речево-звуковых форм, составляющих лексикон языка? На первый взгляд, генетически детерминированный формальный аспект язык и произвольная субстанция языка казались бы полностью несовместимы, смесь мела и сыра, как если бы пытались сыграть в шахматы с сбор случайных предметов.

Есть еще один неприятный аспект этой особой трудности. Хотя синтаксис и лексика рассматриваются как разные грамматики и современные лингвисты, разница более очевидна, чем реальна. На самом деле нет четкая грань между синтаксической функцией отдельных слов и их семантическая функция; то, что в одном языке выглядит как система флексий, представлен набором отдельных, изолируемых слов (предлоги, вспомогательные глаголы) на другом, неизбирательном языке.Связь между содержанием традиционная грамматика и традиционный лексикон различаются от одного языка к другому. Другая; бесшовное облачение языка в его практическом функционировании разделено по-разному воспринимается лингвистами как профессиональные анатомы языка. В результате языковые функции, классифицируемые как синтаксические или грамматические в один язык (и, следовательно, ex hypothesi биологически детерминированный, а не произвольный) выполняется в других языках лексически, то есть с использованием слов в принципе классифицируются как произвольные и случайные

Обсуждение до сих пор, в некоторой степени случайно, выявило ряд проблем, которые возникают из общепринятого в лингвистике взгляда на язык как произвольно. Наиболее очевидны способы объяснения происхождения языка. если это произвольно и как произвольные компоненты языка, слова, может быть приведен в функциональные отношения с менее произвольными частями, синтаксис и морфология, если принять менее радикальную точку зрения, что язык только частично произвольно.Помимо этого, существует целый ряд других проблем, наименьшей из которых является трудность объяснения феноменальной скорости и полнота, с которой дети учатся говорить на своем родном языке во всех его сложность и невероятный объем доступной лексики.

Уже было сказано, что нынешняя коллекция слова в языке и значения, приданные им, произвольны, не в все объясняют, как исторически эти конкретные слова, произвольные или нет, были сформировались и стали привязаны к этим конкретным значениям.Пока текущая ссылка между словоформой и значением может показаться неясным, или как Соссюр и те вслед за ним сказал бы «непрозрачный», это историческое исследование, которое не подлежит разрешению. любым указом лингвистической теории, чтобы определить, насколько далеко в прошлом некоторая связь между словом и значением было очевидным и как далеко в происхождении словоформы была связь между звуком и смыслом. Этимологи готовы предложить примеры слов, которые изначально были «прозрачными» (источник их значение было очевидным) и которые впоследствии через звук или значение изменения становятся непрозрачными.Поскольку произошли изменения в звуках и значения слов, неясно, могут ли те, кто считает язык произвольным также придерживаются мнения, что процессы изменения языка столь же иррациональны, произвольно или случайно — почти наверняка это не так. Сравнительные филологи XIX века и позже очень ясно показали, насколько систематичны и связанные с правилами изменения в словоформах были — но как лингвисты, которые верят в существенная произвольность всех слов примирила бы это проявление упорядоченность и рациональность в эволюции языка с их более широкими мышление — это вопрос без ответа.

Конечно, сильная школа лингвистов (доминирующая школа 19-го века). века) уклонился от проблемы происхождения языка, просто заявив, что он не стоит обсуждать и не имеет отношения к лингвистике (25). К еще раз процитирую Соссюра (поскольку он был основателем и лидером основной взгляд лингвистов): «Фактически ни одно общество не знает или никогда не знало язык, отличный от продукта, унаследованного от предыдущих поколений, и один быть принятым как таковой. Вот почему вопрос о происхождении языка не так важно, как это обычно предполагается.Вопрос даже не в стоит спросить; единственный реальный объект лингвистики — это нормальная регулярная жизнь существующая идиома ». (24)

Несмотря на то, что Соссюр категорически отвергает эту проблему, некоторые лингвисты, считают, что язык — это произвольная структура, сочли необходимым попытаться объяснить или исторический отчет о развитии языка. Во многих отношениях самое интересное и одно из самых ранних подробных объяснений был тем из Кондильяка (в приведенном ниже резюме используется полезный отчет приведенный в одном из докладов на Нью-Йоркской конференции 1975 г. по происхождению языков и эволюция) (25):

Прогресс человека в знаниях был достигнут благодаря преднамеренному использованию произвольных знаки, в форме языка и речи.Важнейший элемент в происхождении человеческое знание является источником языка. Есть три типа знаков: случайные признаки, естественные признаки (крики, голосовые жесты того же порядка или другие естественные выражения лица, рук, кистей рук или всего тела; в третий вид знаков — это «установленные знаки» или те, которые мы выбрали мы сами, и которые имеют только произвольное отношение к нашим идеям. Происхождение язык начинается с естественных знаков, которые составляют часть жестового языка действие, естественное для человека.Постепенно сознательное использование нескольких простых естественные знаки расширили бы деятельность разума и возможности отражение; знаки, в свою очередь, будут улучшены, их количество увеличится, а прочнее знакомый. Разум и использование знаков будут взаимодействовать с обоюдным преимущество и прогресс обоих. Естественные крики служили первому человеку образцом для нового языка. Они произносили новые звуки и повторяли их несколько раз. раз с сопровождающим жестом, указывающим на объекты, которые они хотели отметить, они привыкли давать имена вещам.

Еще одна серьезная попытка описать возможное происхождение языка сторонник произвола языка содержится в статьях Энглфилда. (опубликовано посмертно):

Устная речь должна состоять в основном из произвольных звуков. Некоторые то есть преднамеренное изобретение должно было произойти, но это возможно только тогда, когда человек уже пришел, чтобы увидеть, как произвольные звуки можно сделать эффективными для коммуникация. Этому они могли научиться на собственном опыте работы с произвольными жесты (мотив развития голосовых, а не жестовых знаков секретность).Самое яркое, что отличало бы «произвольное» от естественным было бы их непонимание для детей и посторонних. Теперь одно дело объяснить, как определенные произвольные звуки стали использоваться в качестве знаков и еще один, чтобы объяснить, как такие знаки могут быть встроены в целостную систему который полностью вытеснил все остальные. Большая трудность любого традиционная система заключается в обеспечении того, чтобы все использовали знаки с одинаковыми имея в виду. Вначале такое соглашение об использовании могло быть достигнуто только между члены небольшого и компактного сообщества… количество слов, которые будут требуемый для всех целей, будет настолько большим, что неиспользованная память будет не сможет их удержать. Поэтому кажется правдоподобной теорией, что устные языки были впервые культивированы небольшими группами мужчин внутри общины для свои особые цели. В таких условиях несколько умных людей могли экспериментировать и создавать более или менее обширные словари для своих частное пользование. (26)

Более поздняя попытка описать развитие произвольного языка был сделан Сейром (подходя к проблеме языка и другим аспектам поведение человека с позиций кибернетики и теории информации):

Разговорный язык мог возникнуть в результате трансмутации позывных прегоминиды (похожие, как предполагает Хокетт, на систему вызова современной гиббоны).Вокализация этих звонков была генетически детерминирована, и они войти в репертуар животного, не обучаясь на опыте. Результат их зависимость от наличия соответствующих стимулирующих условий в в сочетании с их врожденным статусом гарантирует, что компоненты системы обработки вызовов не может быть изменен традициями или опытом. Переход от врожденные позывные к свободно и произвольно комбинируемым фонемам имели бы место следующим образом: с прямой осанкой, ношением инструментов, улучшенным питанием, развивающимся прегоминид мог больше времени болтать со своими впечатлительными товарищами и следовательно, развиваются нейронные связи, связанные с вокализацией.В течение расслабленные игровые ситуации, у бдительных людей возникнут возможности ощущать сходство между элементами составных вокализаций и повторять звуки с исследовательскими вариациями, так что нарушая хватку врожденного call-system и так далее, что приводит к созданию новых шаблонов сигналов. Нарушение удержание врожденного посредством словесной игры, так что традиция занимает место наследственность как основной источник коммуникативных ресурсов освободит язык от прямой контроль стимулов.В системе вызова вокализация — это просто фаза в причинная последовательность; он не берет на себя роль смысла, например, еда. когда сигнал становится ассимилированным в холостую болтовню, таким образом смещенная вокализация может соединиться с особым восприятием. обстоятельства процедурами подкрепления, увеличивая вероятность ассоциация. Поскольку обусловленный человек склонен повторять это высказывание, другие участники могут быть привлечены путем имитации к формированию эквивалентных ассоциаций в собственные нейронные каналы.(27)

Существовал ряд других подобных отчетов о возможном происхождении язык, жесты, песни, естественные крики, хотя многие из них не напрямую зависят от предположения о том, что язык по сути произвольный в своем нынешняя форма. Из трех приведенных выше учетных записей две связывают происхождение «произвольный» словесный язык по отношению к предыдущему использованию жеста, а другой — к предшествующее использование инстинктивных криков и позывных. Ни один из них, кажется, не обращает внимания на особенно правдоподобное объяснение перехода от естественного сигнальные системы к полностью произвольному ненатуральному использованию звуков речи.В самом деле, исходя из приведенных отчетов, можно задаться вопросом, почему следует думать, что необходимо постулировать переход от естественной основы к произвольной системе. Конечно, в случае подхода Сейра / Хоккета постепенная трансформация естественных криков и криков в естественно подходящие слова казались бы более вероятно, и в случае теорий, предполагающих жестовые знаки как предшествующие языка, можно предложить гораздо более убедительные объяснения того, как жест может постепенно превращаются в язык, сохраняя естественную основу как для словоформ и синтаксические структуры.Ни один из приведенных аккаунтов не работает должным образом с трудностью объяснить, как можно было бы достичь консенсуса или соглашение между людьми в сообществе о выборе определенные произвольные звуки, которые будут использоваться для определенных произвольных значений. В практические трудности связаны не только с убеждением сообщества использовать определенное слово для восприятия, но также для четкого и конкретного определения, без помощи языка конкретное восприятие, на которое ссылается сделаны, очень ярко проявляются в обсуждении Куайном непостижимость ссылки (в лекции под таким названием).(29)

Тем не менее, если рассматривать происхождение языка как произвольную систему кажутся неудовлетворительными и, как и все другие описания языковое происхождение, естественное или произвольное, умозрительное и непроверяемое, один по крайней мере, можно ожидать, что больше внимания будут уделять те, кто утверждает произвол языка к еще двум сразу практичным и управляемым проблемы, как на практике человеческий разум может преодолеть огромную нагрузку на память и возможности обработки, созданные произвольностью языка ( множество немотивированных слов и грамматических форм) и как дети так успешно справиться с еще более сложной задачей приобретения за несколько коротких месяцев вся сложность языковой структуры и функций.Соссюр (28) признал сложности, которые, опираясь на «иррациональный» принцип произвольности знака, и он поставил жизненную необходимость уменьшить произвол как одна из основных функций «относительной мотивации» слов и языковой системы в целом — но он не пытался обсуждать, что рациональной или естественной основой были особенности языка, работающие с целью ограничения произвол. С тех пор ни он, ни большинство его последователей не принимали никаких настоящий интерес к психологической проблеме использования языка или проблемам участвует в приобретении детьми языковой компетенции.

До сих пор обсуждение диссертации и проблем, связанных с допущением этот язык произвольный, были в довольно общих терминах. Может быть полезно на данном этапе попытаться более схематично представить трудности, которые возникают у сторонников произвола и вопросов, которые адекватно теория языка, будь то произвольный или в некотором смысле естественный продукт, следует принять во внимание. Это включает в себя более краткое упоминание некоторых вопросов. которые уже были подняты, но также добавляет ряд других моментов, которые изучение языкового поведения и овладения языком выявило:

Проблемы в связи с языковым происхождением

1 Если вас попросили построить произвольный набор символов, предназначенных для относятся к упорядоченным предметам области восприятия (или к общему пространству восприятие), как бы можно было это сделать? (Это проблема, с которой сталкивается индивидуальный создатель языка)

2.Почему, если кто-то занимается построением языка, он должен тщательно избегайте использования естественных связей звука и значения, чтобы облегчить запоминание значений отдельных слов? (можно было бы предположить что кто-то, изобретающий язык, будет использовать все возможные средства, чтобы установить связи между словами и смыслом)

3. Как без использования языка было бы возможно, чтобы группа лица, чтобы дать согласие на использование в группе определенного полностью произвольного набора звуки речи (определенная словоформа) для обозначения определенного элемента опыт?

4.Как, если изначально слова были произвольно отнесены к определенным элементам опыт может преодолеть фундаментальную трудность, к которой обратил внимание Куайн (29). внимание, то есть неточность дейксиса?

5. Каким образом, если все языки выдуманы, а не естественны, может случиться так, что в каждом человеческом сообществе есть доступные языки с очень сопоставимой степенью сложность, независимо от культурного уровня, в противном случае сообщество?

6. Почему, если язык — это изобретение, позиция должна так отличаться от что для других человеческих изобретений, которые находятся в одном сообществе, а не в другие? Если язык как изобретение передавался между сообществами, почему если характер языков различается так же сильно, как между сообщества?

7.Если какое-то слово может означать что угодно, то как же устоявшиеся феномены межъязыковой звуковой символизм, требующий объяснения (люди, говорящие на одном языке может систематически лучше, чем случайность, судить о вероятных различиях значений слов на другом неизвестном им языке)

8. Если, как предлагают Соссюр и другие, значение отдельного слова зависит только от его отличия от других слов (его положение в сети словоформы), а не от характера самого слова, как отдельные слова действительно приобрели это конкретное значение? так как на этом теории, нам нужно знать значение всей сети слов, прежде чем мы мог понять значение любого слова.

9. Каким образом, если система и элементы (слова) каждого языка являются произвольно, возможен ли перевод между языками? Должно быть какое-то лежащая в основе эквивалентность, изоморфизм, между одним языком и другим для перевод быть возможным. Если, как предполагает Якобсон, существует такая изоморфизм, откуда он может взяться, если языки на самом деле являются произвольными системами?

Проблемы, связанные с использованием языка

10. Как, если ассоциация слова и значения произвольна, возможно ли это? как показывает практический опыт, это слово глубоко интегрировано в структура нашей мысли до такой степени, что невозможно увидеть объект без название объекта сразу и неизбежно приходит в голову?

11.Как, если нам приходится иметь дело с множеством произвольных речевых звуковых форм, можно ли преодолеть ограничения кратковременной памяти человека? Аналогичный вопрос будет в том, сколько произвольных телефонных номеров мы считаем возможным помните, когда само число не дает подсказки человеку, чей номер телефона конкретный есть?

12. Почему, если язык произвольный — это преднамеренное нововведение в лексике и грамматика такая редкая и сложная? Почему язык такой стабильный?

13.Как если бы грамматическая структура языка, синтаксиса и морфологии была произвольно могут ли обычные люди уметь различать правильные и неправильные грамматические формы, даже когда сложность грамматических правил таковы, что сами лингвисты не могут дать явных и систематический их учет?

14. Как можно утверждать, что слова произвольны (потому что они сильно различаются между отдельными языками), не утверждая при этом что все грамматические особенности одинаково произвольны (потому что они также различаются широко между языками)? Или, если кто-то утверждает, что существует универсальная основа особенности грамматики, регулярно связанные с поверхностными особенностями грамматики (и что эти глубокие черты являются врожденными или естественными), почему бы не предположить, что там универсальные основные черты словообразования, которые также были бы врожденными или естественные и систематически связаны с расходящимися поверхностными формами слова на разных языках?

Проблемы, связанные с овладением языком детьми

15.Как, если язык является произвольным, младенцы могут вскоре после этого рождения, чтобы категорически различать фонемы, а не только фонемы, используемые в родительский язык, но также фонемы, используемые в других языках? (Они разделяют это способность категорически различать фонемы (т. е. группировать звуки речи в резко разделенные категории) с разнообразными животными.

16. Как, если язык произвольный, можно объяснить скорость, с которой дети учат свой первый язык, и поразительная регулярность, наблюдаемая в в каком порядке они усваивают различные грамматические особенности своего языка?

17.Как, если слова представляют собой совершенно произвольные звуки, могут дети выучить имя для объекта почти мгновенно, без какого-либо нормального процесса подкрепление? что это за специальное обучение?

18. Как дети узнают значение и использование таких слов, как «пока» или «то», когда нет возможности выучить по остенсии?

Аргументы против мнения о том, что язык является произвольной структурой, кажутся сильный. Невозможно с какой-либо правдоподобностью объяснить, как, если язык произвольно, оно было построено преднамеренно или имело какие-то неестественные источник; трудно объяснить, как человеческий разум мог работать с совершенно произвольной системой знаков и еще труднее объясните, как каждый ребенок учится так легко говорить на своем родном языке, и за удивительно короткий срок, усвоив не только обширный словарный запас, но и также надежное понимание сложных форм и правил синтаксиса и морфология (включая для многих языков флективные системы замечательных сложности и полноты), подвиг обучения, намного превосходящий все, что взрослые могли взяться.

Но если произвольное происхождение языка кажется неправдоподобным, а вместе с ним и вся идея о «произволе знака» противопоставляется необъяснимые особенности языка, которые первоначально привели к широкому распространению принятие лингвистами предположения о произволе, а именно расхождение лексиконов между языками (беспокойство Блумфилда по поводу множества разные слова для ‘лошади’) и столь же поразительное расхождение между языки в синтаксической структуре и морфологии.

Язык, конечно, не произвольный, но как он может быть естественным? Если произвольный происхождение языка кажется неправдоподобным, вряд ли можно довольствоваться ситуация, что основополагающее предположение лингвистики в настоящее время неверно, но альтернативное предположение о естественности языка также на первый взгляд кажется необъяснимо. Возможно, выход из дилеммы состоит в том, чтобы признать, что аргумент не может быть разрешен в рамках традиционной лингвистики. Утверждение Соссюра о том, что происхождение языка (и связанный с этим вопрос о способ овладения языком детьми) не было проблемой, с которой лингвистика должна заниматься должным образом, от нее следует отказаться.Для него » истинным и уникальным объектом лингвистики является язык, изучаемый сам по себе »(30) но язык — жизненно важная часть всех человеческих способностей и поведения, наиболее сложный и наиболее характерный для человека. Возможно, нужна новая точка зрения, изучение языкового поведения в более широком контексте, лечение овладение языком детьми как часть их общего развития и рассматривать функционирование языка параллельно с функционированием тесно связанные способности зрения и слуха, а также организация двигательно-координационная система.

Было проведено множество исследований человеческого зрения и слуха, большая часть это путем изучения очень схожих процессов зрения и слуха у кошек, обезьяны и другие животные. Многое из того, что было изучено, наводит на мысль о том, что ход человеческого развития и функционирования человека. Одна область, где это особенно это касается так называемого «импринтинга», то есть генетическое программирование альтернативных поведенческих линий развития в молодое животное. Следующий отчет о том, что было изучено о импринтинге: во многом заимствован из работ Конрада Лоренца (31) и других этологов, которые последовали его примеру.

Феномен импринтинга, узкоспециализированный тип поведенческого разработка, была наиболее тщательно исследована в связи с разработкой зрения и слуха у некоторых птиц и животных. Подобные явления предполагают импринтинг наблюдали у рыб, членистоногих и некоторых других млекопитающих, поэтому что это свидетельство очень широко используемого генетического процесса развития. в 1930-е годы Конрад Лоренц заметил, что только что вылупившиеся гусят будут следовать за ним. а не мать гуся, если гусята увидели его раньше, чем ее.С гуси, выращенные в естественных условиях, проявляют сильную привязанность к своему родителю, Лоренцу. пришел к выводу, что некоторые животные в любом случае способны учиться быстро и надолго особым образом в очень раннем возрасте, а в в частности, чтобы узнать характеристики родителя. Чувствительный период для этот особый вид обучения, запечатываемость, часто принадлежит исключительно ранняя стадия развития личности, иногда просто вопрос часов, но период всегда относительно четко определен.Как только решимость отпечатка зафиксирована, фиксация отпечатанного объекта невозможна наоборот. Одна из самых интересных и загадочных особенностей импринтинга — это что отпечатанный ответ не является полностью конкретным; где отпечаток характеристики родителя или псевдо-родителя, запечатленный ответ не не зацикливаться на отдельном человеке, а на том виде, к которому он принадлежит — в процессе импринтинг, постоянная фиксация характерного набора.Особенности.

Лоренц записал феномен импринтинга как совершенно иной от обычного вида обучения именно из-за его быстроты и постоянство. Неудивительно, что открытие импринтинга в довольно специфической обстоятельства исследования Лоренца привели к широкому поиску сопоставимых явления в других областях. Действительно, некоторые детские психологи и некоторые психиатры вскоре пришли к выводу, что между доказательствами импринтинг у животных и раннее развитие и поведение человека младенец.Поразительно, что большинство известных процессов импринтинга (в настоящее время исследуются на широкий круг животных, птиц и насекомых) касаются социальных поведение, адаптация особи к сообществу вида в который оказывается рожденным. Это было особенно заметно для птиц и животные, у которых в нормальной жизни присутствует сильная социальная составляющая. Она имеет также было замечено, что импринтинг не является изолированным признаком развития, а интегрированы с более общими процессами развития.

Сейчас кажется очевидным, что для широкого круга организмов импринтинг имеет жизненно важную роль в развитии мозга отдельного существа и поведенческого созревания и что процесс импринтинга предназначен для изменения поведение человека, которое напрямую служит выживанию, адаптация человека к среде, в которой он находится. Всякий раз, когда таким образом экологические обстоятельства регулярно приводят к изменениям в функции и поведении, которые приводят к адаптации к этим самым обстоятельства, существует подавляющая вероятность того, что мы имеем дело с то, что было названо «открытой программой», заданной генетически.Генетический программа такого типа содержит несколько индивидуальных программ для конструкция различных механизмов и открытая программа имеет уникальную способность воспринимать дополнительную информацию из внешнего мира таким образом, чтобы чтобы эта информация позволила определить, какие из доступных возможностей имеющиеся механизмы, должны быть приведены в действие. Когда это будет сделано, новый адаптация, служащая выживанию индивидуума, становится постоянной.

Зрение и язык у человека очень тесно связаны.Начиная с первого наблюдений за импринтингом у гусей, гораздо больше доказательств было найдено очень подобно импринтингу в развитии зрительных процессов животных (и Конечно, между зрительным восприятием человека и зрительным восприятием существуют близкие параллели. восприятие у животных, таких как кошки и обезьяны). В животном и в человеке базовая структура зрительной системы не создается обучением после рождения, так как система полностью структурирована при рождении, но, с другой стороны, не могу сказать, что зрение полностью врожденное, поскольку есть четкие доказательства того, что оно могут быть и реструктуризируются реальным визуальным восприятием при условии, что опыт происходит вскоре после рождения в пределах строго определенных критических периодов (аналогично критические периоды, определенные Лоренцем для импринтинга у гусей).Отношение между генетически детерминированной структурой при рождении и податливым аспектом визуальной организации, которая может быть сформирована после рождения, является сложной задачей.

Большая часть умственного оборудования, необходимого для распознавания образов, кажется присутствует при рождении, но то, как это врожденное оборудование взаимодействует с опыт наиболее подробно изучен в экспериментах с новорожденными котята (32). Котята рождаются слепыми с закрытыми глазами, но к 14 дням покажите свидетельство видения и после этого начните распознавать узоры и объекты.Для котенка критический период, период наибольшей восприимчивости, когда зрительная система может быть изменена с помощью визуального опыта, происходит примерно от четырех до шестинедельный возраст. То, как будет видеть взрослая кошка, во многом зависит от вида визуальная среда, которой подвергается котенок в этот период. Для кота нормально развиваясь, это период, который позволяет ему познакомиться с общие черты среды, в которой он должен жить, и позволяет ему интегрировать процессы восприятия с развитием моторики возможности.Если же в критический период котенок подвергается воздействию ненормальная визуальная среда, например, если определенные типы визуальных опыт полностью устраняется путем удаления либо всех вертикальных, либо всех горизонтальные узоры, тогда зрительная система котенка постоянно приспосабливается к искаженная среда, так что она больше не сможет видеть вертикальные линии или горизонтальные линии и края, в зависимости от обстоятельств. Котенок выставлен на критический период для среды без вертикалей больше не может воспринимать вертикальные, чтобы он не мог избежать вертикальных препятствий.Ощутимый Таким образом, среда обитания котенка навсегда изменилась в результате процесс очень похож на импринтинг, идентифицированный Лоренцем.

Очень похожие эксперименты были проведены для оценки значимости процесс аналогичен импринтингу у обезьян, хотя для них критический период является более обширным, начинается при рождении и продолжается в следующие шесть-восемь недели, за которыми следует период пониженной чувствительности, продолжающийся около года. Это из этих экспериментов кажется вероятным, что, помимо зрения, другие сенсорные системы и высшие функции также могут иметь критические периоды, в течение которых поведенческие механизмы и производительность можно отточить, сделать более подходящими к реальной среде обитания животного (или, конечно, искаженной, когда среда систематически искажается).

Баланс между врожденным и запечатленным в поведении варьируется от от вида к виду и от функции к функции. Даже без импринтинга Специфика полностью врожденного программирования у многих животных может быть действительно поразительно. Многие животные, птицы и насекомые, по-видимому, хорошо знают многое. о мире объектов до того, как они могли получить какой-либо опыт. Миграция птицы используют образец звезд, чтобы направлять их, даже когда они никогда не раньше видел небо. Насекомые и птицы могут адекватно реагировать на определенные предметы при первой встрече.У только что родившегося жеребенка развиваются сложные поведенческие организация занимается прогулкой в ​​считанные минуты. Что узнал человек, конечно, не может быть напрямую унаследован его потомками, но он ясно, что генетическое кодирование, лежащее в основе поведения, может быть изменено (путем естественный отбор), чтобы дать возможность адекватно реагировать на объекты или ситуации, с которыми впервые сталкивается новорожденный. Животные очень низко по эволюционной шкале полагаться почти полностью на необразованных (врожденное) распознавание предметов, и неудивительно, что животные выше выше по шкале должны были развить аналогичные врожденные способности к поведению и восприятие, достигающее высшей точки в остроумной и жизненно важной технике импринтинг, многопотенциальность генетического структурирования.

Возможно, даже более интересно и актуально для темы этой главы было проведено исследование, связанное с импринтингом в развитии пения птиц. (33) курс обучения вокалу в пении птиц напоминает уже описанный для отпечаток в том, что молодая птица рождается с унаследованной отзывчивостью на широкий образец внешнего слухового раздражения. В ходе своего опыта диапазона звуков в окружающей среде он приобретает более избирательный отзывчивость к определенному подмножеству определенных атрибутов, обнаруженных в среда.

Этот процесс можно проиллюстрировать описанием более конкретных экспериментальных полученные результаты. Воробей-самец с белой короной обычно начинает свою полную песню между 100 и 200-дневный возраст (довольно длительный период обучения с точки зрения полный жизненный цикл птицы). Песня очень видоспецифична в некоторых свойства, то есть общие со всеми другими членами своего вида, но песня также демонстрирует хорошо выраженные местные диалекты. Если птенец перед этим оглохнет начинает петь, впоследствии у него получается очень ненормальная песня, которая звучит в полный контраст с контролируемой тональной морфологией нормальной песни, то есть образ песни, который она развивает, искажается из-за ее неспособности услышать образцы «нормального» птичьего пения для своего вида.Возможно даже больше актуально и интересно, если птенец своим слухом полностью неповрежденный поднимается в специальной ограниченной среде, где он не может слышать песня других представителей этого вида, она также развивает своеобразную песню, которая ненормальный, но меньше отличается от обычного пения, чем у глухой птицы рождение. Песня изолированной птицы имеет определенную узорчатую морфологию, сделанную относительно чистых и устойчивых тонов, которые, однако, демонстрируют прогрессивный утрата видовой специфичности, то есть имеет тенденцию все больше и больше отклоняться от норма для своего вида.Говоря антропоморфно, певчая птица, как ребенок должен учиться у других птиц, чтобы правильно вокализировать.

Еще одним важным моментом, в котором процесс также напоминает импринтинг, является что способность разучивать «правильную» песню проявляется только во время специально чувствительный период жизни молодой птицы и на этом этапе он очень высок. селективный. Если воробей воспроизвел ему обе песни, соответствующие его своего вида и другого вида, он выучит только подходящую песню своему собственному виду.Если воробью разрешено слышать только песню чужого вида, он проигнорирует это и, как правило, сочинит грубую песню, подобную песне совершенно неподготовленный воробей, то есть птица настроена на разучивание определенных звуков а не другие. Это показатель точности генетического прайминга, поскольку есть все основания думать, что просто с точки зрения анатомической необходимого механизма, образцы песен близких родственников должны быть в пределах вокальный компас воробья. Таким образом, моторные ограничения на производство звука не дать адекватное объяснение избирательности, и вместо этого мы должны посмотреть сенсорным процессам, включающим нервные пути для обработки слуха, сенсибилизация птицы только к определенным образцам звуковой стимуляции (скорее так же, как человеческий младенец сенсибилизируется практически от рождения до отличать звуки речи от звуков, не являющихся речью).

Очевидно, есть место для дискуссий и большого количества исследований того, как замечательные явления развития пения птиц следует объяснить неврологически и физиологически. Предположительно в слуховой системе должны быть структуры. (включая неврологическую структуру, обслуживающую систему), которые воплощают информация о структуре соответствующих вокальных звуков, соответствующих звуковые паттерны, которые могут направлять двигательное развитие. Эти «слуховые шаблоны», как их описывает Марлер, генетически определены только до степени, достаточной для получения приближения к нормальной песне для видов, хотя они все еще достаточно специфичны, чтобы сосредоточить внимание молодых птиц на внимание преимущественно к песням других представителей этого вида (если есть возможность услышать это) и, таким образом, дать объяснение избирательности это особый процесс обучения.Здесь уместно отметить что избирательность процесса обучения пению птиц распространяется не только на основные звуки, составляющие песню, но также и группы звуков в фразы и более обширное структурирование песни в полную мелодию.

Кажется естественным и очевидным переходом в свете яркого потенциал процесса импринтинга в развитии адаптивного поведения у птиц и животных, чтобы рассмотреть, насколько далеко явления первого языка обучение у людей показывает особенности, напоминающие, например, развивающееся пение птиц.Карл Лэшли твердо убежден в том, что зародыши каждый человеческий поведенческий механизм может быть найден далеко вниз по эволюционной шкале а также представлен в примитивной деятельности нервной системы. Это не очень смелая попытка спуститься по эволюционной шкале в поисках подобных механизмов, сходная физиологическая и неврологическая организация у молодых людей и молодых птицы или обезьяны. Если импринтинг или другой аналогичный процесс работает в изучения языка, тогда можно было бы представить язык как частично врожденное, частично экологически детерминированная система в своем развитии.Готовность изучить язык был бы проявлением генетически заложенной способности выбирать, поскольку родной язык, один конкретный язык из ряда одинаково возможных языков.

Изучение языка детьми было бы во многом сродни изучению их характерное пение птиц, поскольку фактическое разучивание песни развиваются под воздействием песни, спетой другими представителями этого вида, потенциальная что оставляет место для большой пластичности, которая иногда может привести к птицы разучивают песни, не соответствующие их виду.Подход «импринтинга» языку также можно было бы провести параллель между визуальным обучением котят как просто описан, что позволяет окружающей среде, в которой котята находятся в критический период для изменения постоянной формы и функционирования коркового зрительный аппарат. Во всех этих случаях гуси Лоренца прикрепляются к люди, а не родители гусей, котята учатся интерпретировать визуальные среды тем или иным способом, птицы разучивают одну песню, а не во-вторых, у нас есть демонстрация основной способности нервной системы к многопотенциальность, пластичность, условная предварительная настройка птицы или животного на адаптироваться к особенностям среды, в которой он находится родился и скорректировать его поведение (в чувствительный период), чтобы улучшить его шансы на выживание в этой конкретной среде.

Чтобы предоставить несколько более конкретную основу для рассмотрения того, процесс, похожий на импринтинг, по-видимому, действует в процессе развития изучение первого языка детей, может быть полезно собрать вместе, с работы Роджера Брауна и других, особенно изучавших детские язык. некоторые из наиболее интересных свидетельств того, как младенцы учатся звуки речи, изучение детьми определенных слов и развитие понимание детьми грамматики и особенно синтаксиса.

На конференции 1975 г. в Нью-Йорке по происхождению языков Марлер особо отметил: выдвинуть гипотезу, что какой-то процесс импринтинга может быть ответственным для усвоения детьми речевых звуков (и я уже использовал большую часть то, что он сказал в непосредственно предшествующем описании импринтинга). В свете исследований по врожденным и экологическим аспектам развития пение птиц, он указал, что способность изменять вокальную постановку как результат слухового опыта и производить новые звуки путем имитации внешние модели являются основополагающими для нормального использования речи в языке: » категоричность восприятия определенных звуков речи — это то, что можно ожидайте, если бы были задействованы особые физиологические механизмы.[В исследовании различение фонем] некоторые критические граничные особенности, такие как голос время начала, кажется универсальным для всех языков, изученных до сих пор, так что один могут думать о них как о видоспецифических характеристиках «. Он отметил, как и другие сделано, что практически каждый речевой контраст, исследованный на сегодняшний день, был продемонстрирован быть различимыми младенцами в чрезвычайно раннем возрасте, в 3 месяца или значительно меньше, при этом место артикуляции, голоса и жидкостей различаются фонетически, то есть категорически, гласные различимые и другие речевые контрасты (например, фрикативы и интонации) будучи по крайней мере дискриминированным на слух.Другое исследование показало, что американские младенцы в возрасте от одного месяца могут различать синтетически произведенные фонемы / b / и / p /, где различение зависит от очень тонких различия в сроках начала озвучивания.

Из этих результатов кажется уместным сделать вывод о существовании особых детекторы определенных звуков речи. Межъязыковые исследования показали, что младенцы даже способны различать контрасты голоса инопланетян, то есть контрасты, которых нет в языках их родителей или общины, и из которых, как следствие, у них не могло быть предыдущего слухового опыта.Способность младенцев распознавать звуки речи как класс задолго до четко установлено развитие речи. Эти возможности человеческий младенец поднимает некоторые наводящие на размышления вопросы. Интересный проблема развития заключается в том, как именно эти фонетические (т. е. категориальные) различительные способности становятся функциональными к 1–3 мес. или раньше. Марлер (34) предполагает, что если бы можно было задействовать врожденные, но изменяемые компоненты в слуховая и неврологическая системы младенца (он бы описал их как ‘шаблоны’) для определенных звуков речи, то они могут служить упорядоченным система отсчета для развивающейся реакции младенца на речевые паттерны культуры, в которой он родился.Помимо этого существует вероятность того, что компоненты импринтинга имеют диапазон модифицируемости, выходящий за рамки звуки речи на родном языке для эффективного использования звуков всех и любых человеческий язык, независимо от того, дают ли генетические факторы более высокую степень вероятность того или иного подмножества всего диапазона возможностей, например для причины, вытекающие из анатомических различий между расами.

Доказательства, собранные на данный момент о развитии детской речи способность, с точки зрения их изучения определенных слов и грамматики, синтаксические формы почти столь же поразительны.Один из наиболее полных и тщательное изучение материала наблюдений, оставшихся от Роджера. Книгу Брауна «Первый язык» (35), хотя изучение детского языка было одно из самых быстрорастущих направлений психологических исследований в последнее время годы. Здесь не будет предпринята попытка дать какой-либо полный обзор, а просто перечислите несколько наиболее важных моментов. При изучении отдельных слов, у детей очень выраженная и не удивительная предвзятость к конкретному, понятное, простое.Конкретные предметы и глаголы, описывающие движение, первые выученные и наиболее часто используемые слова детьми, хотя исследования данные показывают, что диапазон слов, понятных детям, намного шире, чем диапазон слов, которые они сами будут активно произносить в своей речи. Нет только глаголы движения первичны, но их значения сильно перцептивны. основание. Напротив, из взрослого списка частот встречаемости слов 16% существительных (в одном схема исследования) названные категории, имеющие характерный визуальный контур в то время как не менее 67% детских существительных были такого рода.У взрослых частот для глаголов, 33% назвали движение, в то время как 67% детей глаголы, названные действиями.

Что касается синтаксиса и морфологии, многие авторы отмечают скорость с помощью которых дети изучают эти аспекты своего родного языка; Минский (36) (кстати, к обсуждению проблем понимания естественного языка в области искусственного интеллекта) комментирует феноменальные способности, с которыми Многие дети приобретают значительные грамматические способности примерно на втором году обучения.

Роджер Браун (37) сосредоточил свои усилия на изучении нескольких молодых людей. Американские дети в том порядке, в котором дети развивались и постигали использование грамматических форм (сравнение его результатов с результатами параллельного исследования ряда других детских психологов). Его техника позволила ему обрабатывать время и порядок появления конкретных грамматических форм и морфемы статистически анализируемым образом, поскольку для каждого из детей он и его помощники отметили порядок и время, в которое каждый из четырнадцати появились особые грамматические формы.Чтобы проиллюстрировать результаты его подхода, в таблице ниже представлены данные его наблюдений для трех детский:

 I II III

Настоящее притяжательное множественное число Настоящее прогрессивное
В В НА
ИЛИ Множественное число Pres. прог. В
Копула (неконтролируемая) Прошлое неправильное. Множественное, притяжательное
                         Притяжательное Прошлое рег.
                         Копула (неконтр.) Копула (неконтр.)
Прошлое нерегулярно. Статьи
Статьи от 3-го лица (рег.)
3-е лицо (нерегулярно) Прошлая рег. Прошлое нерегулярно.
Притяжательные вспомогательные (неконтролируемые) статьи
3-е лицо (рег.) Копула (конт.) 3-е лицо (рег.)
Прошлая рег. 3-е лицо (нерегулярно)
Вспомогательный (неуправляемый) Вспомогательный (управляющий) Вспомогательный (неуправляемый)
Copula (contr.) 3-го лица (нерегулярно) Copula (contr.)
Вспомогательный (конт.) Вспомогательный (конт.)

Примечание: Contr. = Сдерживаемый неконтролируемый. = Невозможный
 

Роджер Браун заметил, что порядок развития четырнадцати морфем как показали эти незнакомые американские дети, была на удивление постоянной. Некоторые факторы или набор факторов привели к развитию этих грамматических морфем. примерно в последовательном порядке у этих детей (статистические тесты подтвердил выставленную высокую степень корреляции). Что сделало темп, в котором формы были приобретены и степень единообразия в заказе еще больше удивительным было то, что в целом родители, кажется, не обращают внимания на плохие синтаксис и, кажется, они даже не знали об отклонении своих детей от правильный синтаксис.Для некоторых сложных функций, таких как правильное использование определители ‘the’ и ‘a’, в то время как анализируя, можно сделать вывод, что слушатели к речи почти никогда не нуждаются в них для устранения неоднозначности предложений, тем не менее дети-ораторы научились правильно пользоваться чрезвычайно запутанными правилами регулирующие употребление «the» и «a» в правильной речи. Браун чувствовал себя вынужденным в свете этих результатов, чтобы предположить, что порядок прогрессии в знание родного языка ребенка, вероятно, окажется приблизительно инвариантен между детьми, изучающими один и тот же язык, и эта инвариантность может пойти еще дальше и на более высоком уровне абстракции распространить на детей, обучающихся любой язык, вне зависимости от различий в грамматическом строении.По его мнению первичные детерминанты порядка усвоения различных грамматических особенности языка могут оказаться совокупной сложностью, как смысловой и грамматический.

В свете вышеизложенного можно попытаться представить полную картину способ, которым ребенок может выучить свой родной язык:

1 Младенцы учатся отличать речевой звук как таковой от других звуков очень скоро после рождения (их способность делать это вполне может быть врожденной).Они также учатся различать категорично (то есть между разными фонемы) между разными звуками речи в чрезвычайно раннем возрасте, конечно уже через месяц-два, а может быть и раньше. Эта способность показывает две замечательные особенности: во-первых, они могут различать звуки речи не входят в набор фонем родительского языка и, во-вторых, что способность ребенка различать фонематически, по-видимому, разделяется в большей или меньшей степени с другими животными, которые также могут образовывать аналогичные фонемы различения (категориальное различение звуков речи может иметь фундамент в до-человеческой перцептуомоторной системе).

2 В возрасте примерно 18 месяцев младенец начинает произносить два слова приговоров и еще через 18 месяцев он уже может построить почти все типы предложений, которые возможны в конкретном языке. Все основные структуры грамматики взрослых уже присутствуют в языке дошкольник.

3 Ребенок имеет тенденцию учить конкретные слова с четкими перцептивными ориентирами. сначала и выучить глаголы, относящиеся к действию, раньше других глаголов. Кажется (как Роджер Браун заметил), что есть некоторая предрасположенность к восприятию. морфемы и слова.

Здесь уместно включить некоторую ссылку на интересная работа Пиаже на протяжении многих лет по детскому языку и детскому мышлению. Некоторые аспекты ответов, которые он получил от детей, когда он и его помощники искали чтобы узнать, что маленькие дети понимают в словах и именовании предметы заставляют задуматься. Маленькие дети, которых учил Пиаже, считали что они делали гораздо больше, чем просто заучивали имя объекта; Пиаже найден что ребенок обычно думает, что он достигает сути дела и обнаруживая реальное объяснение этому.Дети 5-6 лет, по мнению Пиаже, можно представить себе имя только как исходящее от самой вещи: «Стоит только посмотрите на вещь, чтобы «увидеть» ее имя ». Пиаже комментирует: «Эта неспособность отделять имена от вещей … очень любопытно. Название «солнце» подразумевает желтый шар, который светится и имеет лучи. Как мы узнали имя солнца? Бог всунуть это в головы мужчин. Звезду называли звездой, потому что люди думали, что имя подошло бы лучше всего. Солнце называли «солнцем», потому что люди думали, что это доброе и яркое имя.До 6-7 лет дети говорят, что имена приходят от самих вещей. Их обнаружили, глядя на вещи. Только когда дети становились старше, их заставляли признать, что слова и имена условны и фактически не имеют внутреннего отношения к тому, что они означают «. (38)

Большинство писателей по языку довольствуются тем, что приобрести эти языковые навыки в течение двух лет или около того. Несколько попыток объяснить, почему так и должно быть. Что вообще побуждает ребенка «улучшить» свою речь, остается что-то вроде загадки — нет никаких доказательств разницы в коммуникативная эффективность и отсутствие давления отбора.Наблюдаемые факты — это отсутствие необходимости в обучении языку, а также неэффективность программного обучения по темпам усвоения языка. Регулярность возникновения языка как веха, которая укладывается в упорядоченную и довольно постоянная последовательность других этапов созревания — еще одна наблюдаемая На самом деле, как и очевидное сходство в стратегиях овладения языком, всеобщее сходство примитивных стадий и различия во внешнем виде между примитивные стадии и взрослые языки. детство с последующей консолидацией на всю оставшуюся жизнь личности.

Роджер Браун (39) отмечает, что трудно представить, как дети могли овладевают языком так же быстро, как от родителей, которые так плохо его понимают если дети не были уже настроены эволюцией, чтобы выбирать только эти аспекты универсально значимые. «Короче говоря, существует большая биологическая компонент, который формирует наши человеческие языки «, и Браун предложил радикально отличная возможность (от любой обычной теории изучения языка), что дети вырабатывают правила речи, которую они слышат, переходя с уровней меньшего к большей сложности просто потому, что человеческий вид запрограммирован на определенный период своей жизни, чтобы таким образом оперировать лингвистической продукцией.Лингвистический вывод будет определяться универсальными свойствами языка и период прогрессивного извлечения правил соответствовал бы леннебергскому предлагаемый «критический период». Примерно так же Макнил (40) утверждал, что какие бы грамматические подкатегории универсальны в языках мира, должны быть врожденным, и ребенок использует свидетельство распространения языка, на котором его выставляют просто для того, чтобы узнать, какие категории используются на местном уровне, а какие грамматические особенности, которыми они управляют.

Ричард Грегори, обсуждая степень врожденного поведения у животных и птиц, отметил, что то, что было бы поистине удивительным с точки зрения эмпириков на природа сразу же нашла бы признание молодыми животными или людьми искусственные или неважные формы.Например, он говорит, что если обнаружено, что ребенок узнавать язык, не будучи обученным, это было бы потрясающе для это знание не могло быть генетически закодировано, но, добавил он, «есть нет убедительных доказательств такого рода врожденного непосредственного знания »(41). Тем не менее есть свидетельства того, что младенец очень скоро после рождения способен различать фонемы, используемые в языке его сообщества, а также другие фонемы, не используется настолько, что кажется, что у детей есть некоторая предрасположенность к распознаванию морфем и слов, а также для приобретения определенных грамматических структур в на удивление равномерный порядок.Этого можно было добиться, можно было бы предположить, что там не может быть ничего более полезного для ребенка, рожденного конкретным человеком сообщества, чем как можно быстрее получить знания о сообществе язык, умение общаться с другими членами сообщества. Такой способность будет иметь такое же преимущество для выживания ребенка, как и способность врожденная способность молодых птиц перемещаться по ранее не посещаемой территории. Механизмы импринтинга, которые эффективно работают, позволяя гусям прикрепить самих себя к своим родителям, птицы, чтобы научиться песням своего вида и другие существа для достижения замечательных поведенческих способностей, в принципе, казалось бы, быть полезными также для людей, если это означало, что они могли быстро освоить «культурные» аспекты их человеческого окружения во многом так же, как и другие существа предварительно настроены на особенно быстрое изучение жизненно важных физических свойств конкретной среды, в которой они оказались при рождении.

В своей книге «Биологические основы языка» Леннеберг выдвигает гипотеза, скорее, в этих направлениях с точки зрения того, что описывается как «резонанс». В следующее резюмирует основную линию, которую он придерживается:

Есть много причин полагать, что процессы, с помощью которых реализуются внешняя структура естественного языка имеет глубокие корни видоспецифические, врожденные свойства биологической природы человека. язык — это процесс актуализации, в котором латентная структура трансформируется в реализованную структуру.Созревание приводит когнитивные процессы к состоянию, которое мы можем назвать языковую готовность. Сырье для языка человека синтез — это язык, на котором говорят окружающие ребенка взрослые, который похоже, функционирует как средство освобождения от языка, синтезирующего язык в процессе развития. процесс. Потому что скрытая структура воспроизводится в каждом потомке и потому что все языки должны иметь внутреннюю форму идентичного типа (хотя возможны вариации) каждый ребенок может выучить любой язык с одинаковой легкостью.В реализованная структура или внешняя форма языка, окружающая растущий ребенок служит шаблоном, по которому реализуется форма его собственного конструкция моделируется. Этот маневр возможен только потому, что все языки сконструированы таким образом, чтобы соответствовать строгим требованиям, предъявляемым к ним механизмы обработки данных на мозговом языке. Знакомство с языком взрослых имеет возбуждающее действие на процесс актуализации во многом так же, как определенное частота может иметь возбуждающее действие на конкретный резонатор… каждый естественный язык, являющийся выбранной полосой частот из ограниченно возможных частотный диапазон, способный вызвать резонанс … Вывод, который мы можем Из этого материала можно сделать вывод, что многие формы животных переживают периоды своеобразных чувствительность, склонность к ответам или способности к обучению. Поскольку у нас есть сделали такое заявление об овладении языком, мы не постулировали ничего такого, что было бы необычным в сфере поведения животных. (42)

Другие придерживаются той же линии, хотя и не обязательно выражают это с помощью той же метафоры «резонанса», которую использовал Леннеберг.Тойбер (43), выступает неврологом и приглашен подвести итоги дискуссии на конференции по механизмы мозга, лежащие в основе речи и языка, наблюдали, какая потрясающая задача он должен был понять, как мы понимаем язык, и продолжил: «Я бы хотелось бы предположить. Вполне может оказаться, что некоторые универсальные черты человеческий язык, такой как формирование фонем с точки зрения отличительных черты врожденные … Мы вынуждены, я полагаю, перейти от психологов к этологи с… врожденные высвобождающие механизмы, которые в некотором смысле врожденные идеи, находящиеся в данной нервной системе как продукт эволюционного выбор «и он постулировал» центральный нервный аппарат, предварительно настроенный для акустической анализ фонем, морфем и строк … Мы могли бы получить ключи к разгадке его принцип действия из любопытной аналогии, недавно отмеченной между иерархическое структурирование визуальной системы, в направлении которой проводится исследование Хьюбел и Визель о связи между зрительной корой и стимуляцией сетчатка, казалось, указывала и приближалась.. к синтаксису в терминах гипотеза о лежащей в основе «глубокой структуре» как универсальной особенности языка, который вместе с работами Леннеберга поддерживает «радикально нативистский» взгляд на язык».

Интересное обсуждение Марлером важности импринтинга для уже упоминалось о детском различении звуков речи, и его подход позволяет взять на себя более широкую роль импринтинга в языке приобретение в целом: «каждый нормальный ребенок оснащен особым аппарат для восприятия фонем, для соединения их в морфемы, и для сегментации потока речи согласно некоторому синтаксису.Соответствующие аппарат в его нервной системе достаточно пластичен, чтобы выучить любой язык, в критический период и овладеть любым из возможных языков с по сути равная легкость. Процесс обучения вокалу зависит от генетических ограничения, которые способствуют развитию в определенных направлениях. В гипотеза вербального обучения, основанная на сопоставлении с шаблоном, предполагает, что компромисс может быть находился между необходимостью в определенной степени разделять правила в членах виды и преимущества усвоенного разнообразия структуры сигнала и использовать.Распознаваемое слово означает слуховой паттерн, хранящийся в детском память … Описательные исследования речевого развития выявляют изменения с возрастом которые соответствуют постепенно улучшающимся навыкам использования моторного оборудования и соответствие спецификациям слуховых шаблонов «. (44)

Другое исследование, представленное на конференции в Нью-Йорке 1975 года, из исследования афазии предположил, что существуют различные модели развития для приобретения лексика и синтаксис, при этом слова изучаются раньше грамматических форм, и что эти различия во времени могут отражать разные темпы созревания двух неврологически отличные системы.Это особенно важно, поскольку что, помимо какого-либо импринта грамматического потенциала, также может быть импринтинг в некотором смысле для усвоения слов, лексики индивидуальный язык.

Подводя итоги в свете приведенных выше мнений. Начиная с диссертации что язык не является произвольной системой, предположение состоит в том, что должно быть генетическая предрасположенность ребенка к изучению языка какой-то общины и, кроме этого, некоторая предварительная настройка, чтобы позволить ему быстро выучить язык конкретное сообщество.Сложно объяснить природу этого генетическая предрасположенность, если в действительности лексика и синтаксис язык в целом или отдельные языки были полностью произвольными. Какого рода неврологическая или физиологическая подготовка может быть для получения полного произвольная система символов? Если, например, действительно произвольный набор были построены символы (случайная система, построенная компьютером) и ребенок требовалось сопоставить этот набор символов с одинаково незнакомыми функциями мир, к которому должны относиться символы, кто может сомневаться в том, что задача была бы невыполнима, как и для любого взрослого.В Эквивалентным вопросом для запечатления птичьего пения был бы вопрос о том, могут быть генетически подготовлены к изучению любого типа звука и структурирования звука за свою песню. Должно быть какое-то определение вещества, из которого возможная песня оформлена в рамку и есть некоторые ограничения на тип последовательности звука для на которые птица может быть генетически подготовлена ​​к ответу.

Но если младенец каким-то образом настроен не только на диапазон человеческого речь-звук (поскольку это очень ясно проявляется в способности различать фонемы практически при рождении), но и реагировать преимущественно на звуки, голоса и структуры реального человеческого языка (так что каждый язык должен быть одинаково легко усвоить), что может быть в природе существующего человеческого языков, что позволяет им каким-то образом связать генетически обусловленное физиологическое и неврологическое структурирование младенца? Каковы непроизвольные черты любого человеческого языка, на котором предполагается механизмы импринтинга могут работать? Очень похожий вопрос, конечно, может быть спросили о неврологических и физиологических основах импринтинга у птиц для птичья песня.

Возможно, нам не следует слишком сомневаться в возможностях процесс импринтинга и полностью инстинктивного поведения. Стоит только подумать о языке действий пчел, летающих способностях молодых птиц, бесчисленные поведенческие способности чрезвычайно молодых животных, доступные почти на выход из яйца или утробы, замечательные навигационные способности птиц и лосось, и т. д., чтобы понять, что природа многого добивается, поначалу может показаться совершенно невозможным.Гипотеза, представленная в этой книге в том, что язык имеет непроизвольный характер и, следовательно, его способность быть предварительно настроенным неврологически и физиологически у младенца из непосредственного отношения между структурами, обслуживающими язык в человеке, и другие важные аспекты функционирования человека, особенно нейронные организации подчинение видению и действию. Никто не станет отрицать, что основные аспекты организация зрительного восприятия и действий врожденная, подключенная к система, даже если некоторые аспекты зрения могут развиваться через взаимодействие между зрительным аппаратом и окружающей средой.Это означает, что там предрасположенность к выбору из потока визуальной информации, воспроизводимой на сетчатка те структуры, которые достоверно отображают реальные особенности внешний мир и который должен быть осознан, если человек или животное должны уметь двигаться и действовать эффективно и безопасно жить в этом мире. В некотором смысле ни одно животное или человек не могут быть полностью запрограммированы на то, что они будут на самом деле найти в среде, в которой он родился. Каждый ребенок и каждое животное родился в среде, свойственной сообществу, к которому он принадлежит, и уметь воспринимать как можно быстрее, понимать и действовать в соответствии с информация о конкретной среде или конкретном языке.

В этой главе утверждается, что язык не является произвольным, что младенец предварительно настроен говорить и понимать любую из множества языки, удовлетворяющие определенным характеристикам, в частности, использование определенных набор звуков, звук речи и определенный набор звуков речи, фонемы. Младенец генетически подготовлен к извлечению из потока речи звуков особенно значимые звуки речи, чтобы воспринимать формирование этих фонемы в определенный класс словоформ, относящихся к элементам, найденным в восприятия, а также для понимания и формирования слов в упорядоченном виде в строки или предложения.Фундаментальная гарантия непредвзятости язык, который делает импринтинг возможным, — это его связь с структурирование восприятия (особенно зрительного восприятия) и структурирование человеческих способностей к действию, тема, более полно развитая в следующая глава. Возможно, ранний Витгенштейн был мудрее, чем он думал, когда он сказал. «Слово падает, как хочется объяснить, в форму моего разума готовы принять это »(45).

Аномальная психология | Просто психология

Аномальная психология

Автор Сол МакЛеод, обновлено 5 августа 2018 г.

---

Аномальная психология — это раздел психологии, изучающий людей, которые являются« ненормальными »или «нетипичный» по сравнению с членами данного общества.

Определение слова «ненормальный» достаточно простое, но его применение в психологии создает сложную проблему: что нормально? Чья норма? Для какого возраста? Для какой культуры?

Понятие аномалии неточно и сложно определить. Примеры отклонений могут принимать разные формы и включать в себя разные особенности, так что: то, что на первый взгляд кажется вполне разумным определением, оказывается довольно проблематичным.

Есть несколько различные способы определения «ненормального» в отличие от наших представлений о том, что «нормально».

Определения отклонений

Определения отклонений

Статистические отклонения

Статистические отклонения

В соответствии с этим определением отклонений черта, мышление или поведение человека классифицируются как ненормальные, если они редки или статистически необычны.

С этим определением необходимо четко понимать, насколько редкими должны быть черты или поведение, прежде чем мы классифицируем их как ненормальные. Например, можно сказать, что человек, у которого IQ ниже или выше среднего уровня IQ в обществе, ненормален.

Сила

Статистический подход помогает понять, что подразумевается под нормальным в статистическом контексте. Это помогает нам сократить — нештатные с точки зрения диагностики.

Ограничения

Однако это определение не проводит различия между желательным и нежелательным поведением. Например, ожирение является статистически нормальным, но не связано со здоровьем или желанием. И наоборот, высокий IQ статистически ненормален, но может считаться весьма желательным.

Многие редкие формы поведения или характеристики (например, леворукость) не имеют отношения к нормальности или ненормальности. Некоторые характеристики считаются ненормальными, хотя они встречаются довольно часто. Депрессия может поражать 27% пожилых людей (NIMH, 2001). Это сделало бы это обычным явлением, но это не значит, что это не проблема.

Решение о том, с чего начать классификацию «ненормальных», является произвольным. Кто решает, что является статистически редким и как они решают? Например, если IQ 70 — это предел, как мы можем оправдать то, что кто-то с 69 это ненормально, а у кого-то с 70 нормально?

Это определение также подразумевает, что наличие аномального поведения у людей должно быть редким или статистически необычным, что не так.

Напротив, любое конкретное ненормальное поведение может быть необычным, но люди нередко проявляют ту или иную форму длительного ненормального поведения в какой-то момент своей жизни, а психические расстройства, такие как депрессия, на самом деле статистически очень распространены.

---

Нарушение социальных норм

Нарушение социальных норм

Нарушение социальных норм — это определение ненормальности, при котором мышление или поведение человека классифицируются как ненормальные, если они нарушают (неписаные) правила о том, что ожидается или допустимое поведение в определенная социальная группа.Их поведение может быть непонятным для других или заставлять других чувствовать угрозу или дискомфорт.

В каждой культуре есть определенные стандарты приемлемого поведения или социально приемлемые нормы.

Нормы ожидаемые способы поведения в обществе по мнению большинства и тех членов общества, которые не думать и вести себя так, как будто все остальные нарушают эти нормы, поэтому их часто называют ненормальными.

При таком определении необходимо учитывать степень нарушения нормы, важность этой нормы и значение, которое социальная группа придает различным видам нарушений. E.грамм. нарушение грубое, эксцентричное, ненормальное или преступное?

Существует ряд факторов, влияющих на социальные нормы, которые необходимо учитывать при рассмотрении определения социальных норм:

Культура	Различные культуры и субкультуры будут иметь разные социальные нормы. Например, в Южной Европе принято стоять гораздо ближе к незнакомцам, чем в Великобритании. Было обнаружено, что высота и громкость голоса, прикосновение, направление взгляда и приемлемые темы для обсуждения различаются в зависимости от культуры.
Контекст и ситуация	В любой момент тип поведения может считаться нормальным, тогда как в другой раз такое же поведение может быть ненормальным, в зависимости от контекста и ситуации. Например, ношение костюма цыпленка на улице на благотворительном мероприятии могло бы показаться нормальным, но носить костюм цыпленка для повседневных дел, таких как покупки или поход в церковь, было бы социально ненормальным.
Исторический контекст	Время также должно быть принято во внимание, поскольку то, что считается ненормальным в одно время в одной культуре, может быть нормальным в другое время, даже в той же культуре. Например, сто лет назад внебрачная беременность считалась признаком психического заболевания, и некоторые женщины были помещены в специализированные учреждения, а сейчас это не так
Возраст и пол	Разные люди могут вести себя одинаково, и для одних будет нормальным, а для других — ненормальным, в зависимости от возраста и пола (а иногда и других факторов). Например, мужчина в платье и на высоких каблуках может считаться социально ненормальным, поскольку общество этого не ожидает, тогда как этого ожидают от женщин

При таком определении необходимо учитывать:

(i) степень нарушения нормы,

(ii) важность этой нормы,

(iii) и значение, которое социальная группа придает различным видам нарушений, e.грамм. нарушение грубое, эксцентричное, ненормальное или преступное?

Ограничения

Самая очевидная проблема с определением аномалии с использованием социальных норм заключается в том, что не существует универсального согласия над социальными нормами.

Социальные нормы культурно специфичны — они могут значительно отличаться от поколения к поколению. далее и между различными этническими, региональными и социально-экономическими группами. В некоторых обществах, например в зулусских Например, галлюцинации и крики на улице считаются нормальным поведением.

Социальные нормы также существуют во времени и, следовательно, меняются с течением времени. Поведение, которое когда-то считалось ненормальным, со временем может стать приемлемым, и наоборот.

Например, вождение в нетрезвом виде когда-то считалось приемлемым, но теперь считается социально неприемлемым, тогда как гомосексуализм пошел другим путем. До 1980 года гомосексуализм считался Всемирной организацией здравоохранения (ВОЗ) психологическим расстройством, но сегодня он считается приемлемым.

Социальные нормы также могут зависеть от ситуации или контекста, в которых мы находимся.Нормально ли есть части труп? В 1972 году команда по регби, выжившая в авиакатастрофе в заснеженных Андах Южной Америки. оказались без еды и при минусовых температурах в течение 72 дней. Чтобы выжить, они съели тела погибших в авиакатастрофе.

---

Неспособность функционировать должным образом

Неспособность функционировать надлежащим образом

Неспособность функционировать должным образом является определением аномалии, при которой человек считается ненормальным, если он не может справиться с требованиями повседневной жизни или испытывает личные страдания.. Они могут быть не в состоянии выполнять поведение, необходимое для повседневной жизни, например забота о себе, выполнение работы, осмысленное взаимодействие с другими, понимание и т. д.

Rosenhan & Seligman (1989) предлагают следующие характеристики, которые определяют неспособность функционировать должным образом:

o Страдание


o Неадаптивность (опасность для себя)


o Яркость и нестандартность (выделяется)


o Непредсказуемость и потеря контроля


o Иррациональность / непонятность


o Вызывает дискомфорт наблюдателя


o


Нарушает моральные / социальные стандарты

Ограничения

Одним из ограничений этого определения является то, что явно ненормальное поведение может быть полезным, функциональным и адаптивным для человека.

Например, человек, страдающий обсессивно-компульсивным расстройством мытья рук, может обнаружить, что такое поведение делает его веселым, счастливым и лучше справляется с повседневными делами.

Многие люди ведут себя неадаптивно / вредно или угрожают себе, но мы не классифицируем их как ненормальные

 Адреналиновые виды спорта

 Курение, употребление алкоголя

 Пропуск занятий

---

Отклонение от идеального психического здоровья

Отклонение от идеального психического здоровья

Отклонение от нормы можно определить как отклонение от идеального психического здоровья.Это означает, что вместо того, чтобы определять, что является ненормальным, психологи определяют, что является нормальным / идеальным психическим здоровьем, и все, что отклоняется от этого, считается ненормальным.

Это требует от нас определения характеристик, которые мы считаем необходимыми для психического здоровья. Джахода (1958) определил шесть критериев, с помощью которых можно было измерить психическое здоровье:

o Позитивный взгляд на себя


o Способность к росту и развитию


o Автономность и независимость


o Точное восприятие реальности


o Позитивные дружеские отношения и отношения


o Владение окружающей средой — способность отвечать различным требованиям повседневных ситуаций

Согласно этому подходу, чем больше этих критериев выполняется, тем здоровее становится человек.

Ограничения

Практически невозможно для любого человека постоянно достигать всех идеальных характеристик. Например, человек может не быть «хозяином своего окружения», но быть доволен своим положением.

Отсутствие этого критерия идеального психического здоровья вряд ли указывает на то, что он страдает психическим расстройством.

Этноцентрический

Большинство определений психологического отклонения разработано белыми мужчинами среднего класса.Было высказано предположение, что это может привести к тому, что непропорционально большое количество людей из определенных групп будут диагностированы как «ненормальные».

Например, в Великобритании депрессия чаще выявляется у женщин, и у чернокожих людей чаще, чем у их белых коллег, диагностируется шизофрения. Точно так же люди из рабочего класса с большей вероятностью будут диагностированы с психическим заболеванием, чем люди, не имеющие физического опыта.

Объяснения отклонений

Объяснения отклонений

Поведенческая перспектива психического здоровья Поведение

Поведенческая перспектива психического здоровья патологией бессознательных сил.Таким образом, аномалия рассматривается как развитие паттернов поведения, которые считаются неадаптивными (т. Е. Вредными) для человека.

Бихевиоризм утверждает, что все поведение (включая ненормальное) усваивается из окружающей среды (воспитание), и что все усвоенное поведение также может быть «неученым» (именно так обращаются с ненормальным поведением).

Основное внимание в поведенческом подходе уделяется окружающей среде и тому, как ненормальное поведение приобретается через классическое обусловливание, оперантное обусловливание и социальное обучение.

Считается, что классическая обусловленность отвечает за развитие фобий. Объект, которого боятся (например, паук или крыса) когда-то в прошлом ассоциировался со страхом или тревогой. Условный раздражитель впоследствии вызывает мощную реакцию страха, характеризующуюся избеганием пугающего объекта и эмоцией страха всякий раз, когда объект встречается.

Среда обучения может усилить (относительно оперантного обусловливания) проблемное поведение. Например. Человек может быть вознагражден за панические атаки, получив внимание со стороны семьи и друзей — это приведет к усилению и усилению поведения в более поздней жизни.

Наше общество также может предоставить девиантные дезадаптивные модели, которым дети идентифицируют себя и которым подражают (в отношении теории социального обучения).

---

Когнитивная перспектива поведения в области психического здоровья

Когнитивная перспектива поведения в области психического здоровья

Когнитивный подход предполагает, что мысли человека ответственны за его поведение. Модель имеет дело с тем, как информация обрабатывается в мозгу и как это влияет на поведение.

Основные предположения:

• Неадаптивное поведение вызвано ошибочными и иррациональными познаниями.
• Психические расстройства вызывает именно то, как вы думаете о проблеме, а не сама проблема.
• Люди могут преодолеть психические расстройства, научившись использовать более подходящие познавательные способности.

Человек — активный обработчик информации. То, как человек воспринимает, предвидит и оценивает события, а не сами события, которые будут влиять на поведение. Обычно считается, что это автоматический процесс, другими словами, мы на самом деле не думаем об этом.

У людей с психологическими проблемами эти мыслительные процессы имеют тенденцию быть отрицательными, и сделанные когниции (т. Е. Атрибуции, когнитивные ошибки) будут неточными:

Эти познания искажать то, как мы видим вещи; Эллис предположил, что это из-за иррационального мышления, а Бек предложил когнитивную триаду.

---

Медицинская / биологическая перспектива поведения в области психического здоровья

Медицинская / биологическая перспектива поведения в области психического здоровья

Медицинская модель психопатологии предполагает, что расстройства имеют органическую или физическую причину.Основное внимание в этом подходе уделяется генетике, нейротрансмиттерам, нейрофизиологии, нейроанатомии, биохимии и т. Д.

Например, с точки зрения биохимии — гипотеза дофамина утверждает, что повышенные уровни дофамина связаны с симптомами шизофрении.

Этот подход утверждает, что психические расстройства связаны с физической структурой и функционированием мозга.

Например, у людей с шизофренией были выявлены различия в структуре мозга (аномалии лобной и префронтальной коры, увеличенные желудочки).

---

Психодинамическая перспектива поведения в области психического здоровья

Психодинамическая перспектива поведения в области психического здоровья

Основные предположения включают в себя убеждение Фрейда в том, что отклонения от нормы произошли от психологические причины, а не физические причины, которые неразрешенные конфликты между Ид, эго и суперэго могут вносить свой вклад в ненормальность, например:

• Слабое эго: у хорошо приспособленных людей есть сильное эго, которое способно справиться с требованиями как ид, так и суперэго, позволяя каждому выражать себя в подходящее время.Однако, если эго ослаблено, тогда над личностью может доминировать либо Ид, либо Суперэго, в зависимости от того, что сильнее.
• Неконтролируемые импульсы id: Если импульсы id не отмечены, они могут выражаться в саморазрушительном и аморальном поведении. Это может привести к таким расстройствам, как расстройства поведения в детстве и психопатическое [опасно ненормальное] поведение во взрослом возрасте.
• Слишком сильное суперэго: Суперэго, которое слишком мощно и, следовательно, слишком жестко и негибко в своих моральных ценностях, будет ограничивать Ид до такой степени, что человек будет лишен даже социально приемлемых удовольствий.Согласно Фрейду, это приведет к неврозу, который может выражаться в симптомах тревожных расстройств, таких как фобии и навязчивые идеи.

Фрейд также считал, что переживания раннего детства и бессознательная мотивация были ответственны за беспорядки.

---

Альтернативный взгляд: психическое заболевание — это социальная конструкция

Альтернативный взгляд: психическое заболевание — это социальная конструкция

С 1960-х годов антипсихиатры утверждали, что все понятие аномалии или психического беспорядок — это просто социальная конструкция, используемая обществом.Известными антипсихиатрами были Мишель Фуко, Р. Лэнг, Томас Сас и Франко Басалья. Некоторые сделанные наблюдения:

• Психическое заболевание — это социальная конструкция, созданная врачами. Болезнь должна быть объективно доказуемой. биологическая патология, но не психические расстройства.
• Критерии психического заболевания расплывчаты, субъективны и могут быть неверно истолкованы.
• Медицинские работники используют различные ярлыки, например. депрессивный, шизофренический, чтобы исключить тех, чей поведение не соответствует нормам общества.
• Ярлыки и, следовательно, лечение могут использоваться как форма социального контроля и представляют собой злоупотребление власть.
• Диагноз поднимает вопросы медицинской и этической честности из-за финансовых и профессиональных связей с фармацевтические компании и страховые компании.

Определение произвольного по Merriam-Webster

ар · би · трарий | \ ˈÄr-bə-ˌtrer-ē , -ˌTre-rē \

1 : не запланировано или не выбрано по определенной причине Каждому округу присвоен произвольный номер .: не основано на причинах или доказательствах Не знаю, почему выбрал именно этот; это было полностью произвольное решение.

2 : сделано без заботы о том, что справедливо или правильно Хотя произвольный арест человека являются незаконными, они по-прежнему имеют место во многих частях страны.

1а : существующие или возникающие на первый взгляд случайно, случайно или в результате капризного и необоснованного волевого акта. Произвольный выбор Когда задача не рассматривается в значимом контексте, она воспринимается как произвольная.- Неемия Иордания б : на основе или определяемых индивидуальными предпочтениями или удобством, а не необходимостью или внутренней природой чего-либо произвольным стандартом возьмем любое произвольное положительное число

2а : не ограничено или не ограничено в осуществлении власти : постановление абсолютной властью произвольное правительство

б : отмеченный или являющийся результатом безудержного и часто тиранического использования власти защита от произвольного ареста и задержания 3 закон : в зависимости от индивидуального усмотрения (как судьи) и не закреплено законом Способ наказания произвольный.

Гипотеза Сепира-Уорфа — обзор

Цветовая память

Когда исследователи впервые обратили внимание на гипотезу Сепира-Уорфа, память на цвет считалась идеальной областью для изучения (см. Brown, 1976).Уорф предположил, что пользователи языка «расчленяют природу по линиям, установленным [их] родными языками» (1956, стр. 213): Цвет — это прототипное непрерывное измерение, разделенное по-разному между языками. Исследователи выдвинули первоначальную гипотезу о том, что различия в количестве цветовых меток вызовут различия в эпизодической памяти для этих цветов (например, Brown & Lenneberg, 1954; Lenneberg & Roberts, 1956; Stefflre, Vales, & Morley, 1966). Тем не менее, два направления исследований оказались весьма действенными в создании мнения о том, что цветовая область представляет собой убедительный пример «культурного универсализма и лингвистической незначительности» (Brown, 1976, стр.152). В первом направлении исследований Берлин и Кей (1969) изучили распределение цветовых терминов в кросс-лингвистическом плане и обнаружили упорядоченный образец, с которым языки используют от двух до одиннадцати основных цветовых терминов (см. Также Kay & McDaniel, 1978). На языках с двумя терминами будет черный и белый (или темный и светлый ). Если в языке есть третий термин, это будет красный. Следующие образцы будут из желтого, зеленого, и синего.Следующим идет коричневый , за которым следуют фиолетовый, розовый, оранжевый, и серый. Таким образом, вместо того, чтобы быть произвольным, как мог бы предсказать Уорф, языки предпочитают называть разные цвета в соответствии со строгой иерархией. Эта строгость предполагает, что язык описывает единую внешнюю реальность, а не то, что язык разделяет реальность по-разному.

Второе направление исследований, которое решительно возражало против гипотезы Сепира – Уорфа, было проведено Рошем (см. Обзор у Роша, 1977), который изучал племя дани в Новой Гвинее.Рош попросил членов этой группы, а также англоговорящих попытаться запомнить цветные фишки, которые были либо центральными, либо нефокусными членами основных цветовых категорий. Носители английского языка, у которых есть названия для всех восьми категорий, запоминают основные цвета лучше, чем нефокальные цвета. Ораторы Дэни, у которых есть только два цветных элемента, показали ту же картину результатов. Таким образом, хотя их язык не различает, например, категории красный, синий и зеленый, дани ответили так, как если бы их язык сделал.Результаты Роша создали неизгладимое впечатление, что восприятие цвета не зависит от языковой практики.

Возможно, из-за того, что закономерности, открытые Берлином, Каем и Рошем, были настолько впечатляющими, последующие исследования языка и цветовой памяти лишь изредка проникали из антропологии в психологию (но см. Hunt & Agnoli, 1991). Однако эти более поздние исследования многое сделали для восстановления баланса взаимного влияния языка и мысли на восприятие цвета (например,г., Гарро, 1986; Люси и Шведер, 1979, 1988). Люси и Шведер (1979), например, начали серию экспериментов с исследования, которое продемонстрировало методологическую слабость работы Роша. Набор цветных фишек, которые она использовала для тестирования своих говорящих по-дани и англоговорящих, оказался предвзятым, так что фокусные цвета априори делались более заметными, чем нефокальные цвета. Люси и Шведер построили новый тестовый массив, который не подвержен этой систематической ошибке. С помощью беспристрастного массива им не удалось воспроизвести исходные результаты Роша.Фактически они продемонстрировали, что для точной памяти распознавания важнее всего не фокусировка, а наличие «референциально точного базового цветового описания» (стр. 159). Они пришли к выводу, что «язык, по-видимому, является вероятным средством передачи цветовой памяти человека, и взгляды, разработанные Уорфом, не подвергаются риску результатами каких-либо исследований цвета на сегодняшний день» (стр. 160).

Кей и Кемптон (1984) расширили этот вывод с помощью методологии, которая устранила любые возможные искажения из смещенного массива.В своем первоначальном эксперименте они предоставили своим испытуемым триады цветных чипов, взятых из сине-зеленого континуума. Задача испытуемых заключалась в том, чтобы указать, какой из трех оттенков больше всего отличался от двух других. Две группы субъектов в исследовании были носителями английского языка, языка, который включает лексическое различие между синим и зеленым, и носителями тараумара, языка, который имеет только один лексический элемент, siyóname, , который охватывает как зеленый, так и синий цвет. оттенки.Кей и Кемптон утверждали, что, если гипотеза Сепира-Уорфа верна, «цвета около границы зеленый – синий будут субъективно раздвинуты носителями английского языка именно потому, что в английском языке есть слова зеленый и синий, , в то время как говорящие на языке тараумара. , лишенный лексического различия, не будет иметь сопоставимого искажения »(стр. 68). Данные Кея и Кемптона убедительно подтвердили это предположение: носители английского языка исказили расстояния между оттенками в соответствии с гипотезой Сепира – Уорфа в 29 из 30 случаев; Выступления спикеров тараумара были близки к предсказанию случайного сжатия или растяжения с разделением 13 из 24.

Во втором эксперименте Кей и Кемптон изобрели методологию, которая устранила полезность ярлыков синий и зеленый для их единственной группы англоговорящих субъектов. Используя специальное оборудование, Кей и Кемптон показывали триады только по паре за раз. Хотя экспериментаторы показали одну пару, они пометили одну из микросхем как , более зеленую , чем другую. Показывая вторую пару, они обозначили микросхему как синего цвета. В этих обстоятельствах цветовая граница явно не имела отношения к оценке расстояний между тремя микросхемами в триаде: центральная микросхема была зеленым, и синим. В этих обстоятельствах характеристики англоговорящих теперь почти соответствовали выступлениям носителей тараумара. Из-за его вынужденной неуместности влияние языка было устранено. На основе этого второго эксперимента Кей и Кемптон выступили против «радикальной» формы лингвистического детерминизма. Хотя язык влиял на мышление, когда он имел отношение к поставленной задаче, он не накладывал обязательных ограничений на производительность, когда он становился неактуальным.